Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ваксберг Аркадий Иосифович

Новиков снова, ломая спички, долго раскуривал папиросу, а когда закурил, опять улыбнулся Находину своей ясной, чуть застенчивой улыбкой.

«Какая улыбка хорошая», — со все растущим чувством симпатии к Новикову подумал Трофимов.

Он подошел к судье, присел подле него на краешек стола.

— Может, и не к месту я сейчас, но… давно хотел с вами и товарищами посоветоваться… Речь идет о моем первом выступлении в суде. Я выбрал для него дело Константина Лукина. Мне думается, что дело это очень серьезное.

— И я так думаю, Сергеи Прохорович, — понимающе кивнул Новиков. — Ведь недаром же столько о нем в городе разговоров. Поначалу я было хотел примирить Лукиных, а потом, подумавши, пришел к выводу, что мирить, не зная, из-за чего произошел разрыв, нельзя. Ну, скажем, примирили бы мы их, стали бы они жить вместе и дальше. Но как жить? Так и не разобравшись в случившемся? Не дело это.

— Да они бы и не помирились, — убежденно сказала Власова. — И не я одна так думаю. По вашей просьбе, Сергей Прохорович, я уже разговаривала кое с кем из друзей Тани и Константина, со стариком Зотовым. И все в один голос: пусть суд поможет им и нам разобраться в случившемся.

— Так прямо и говорят — пусть суд поможет разобраться? — вспоминая свой недавний разговор с Михайловым, спросил Трофимов.

— Так прямо и говорят. Кстати, Сергей Прохорович, через несколько дней мы с Бражниковым собираемся поделиться с вами нашими соображениями по этому делу.

— Хорошо. — Трофимов взглянул на Новикова и своих помощников. — Значит, решено — буду выступать.

— Да, Сергей Прохорович, думаю, что дело Лукина того стоит. — Новиков поднялся и, подойдя к Находину, дружески похлопал его здоровой рукой по плечу. — Чего задумался? Или недоволен чем?

— Да ну, что ты, — не очень-то весело ответил Находин. — Дай-ка закурить.

Коробка «Казбека» судьи, как трубка мира, пошла по рукам, и даже не курившая Власова взяла и неловко зажала в пальцах папиросу.

17

Юркий «вездеходик», в котором сидели Трофимов и Находин, выбрался из города и помчался по асфальтированному шоссе, ведущему к Ключевскому комбинату.

Скоро кончилась неширокая полоса огородов, справа от дороги промелькнули белые больничные здания, и машина въехала в густой сосновый лес.

— Защитная полоса, — сказал Находин, поводя рукой в сторону леса. — Два километра сосняка отделяют город от комбинатской копоти.

— Да, в городе совсем не чувствуется близости большого завода, — отозвался Трофимов.

— Что, тихо очень?

— Я говорю о том, что в городе нет ни гари, ни пыли.

— Ни шума заводского, — буркнул Находин.

— На комбинате, по-вашему, веселее?

— Я этого не говорю, но там отличный клуб. Даже не клуб, а Дворец культуры, большой стадион.

— А основная масса рабочих комбината где живет?

— В городе.

— И что же, ездят каждый вечер на комбинат — в клуб, на стадион?

— Ездят. Но больше комбинатские ездят к нам.

— Это почему же?

— У нас парк, зелень, река.

— А на комбинате разве нет зелени?

— Не густо. Вот приедем — посмотрите.

Замолчали. Да Трофимову и не хотелось говорить. За те несколько недель, что он прожил в Ключевом, ему так и не удалось как следует подумать о новом месте, поглядеть на свою работу со стороны, отвлекшись от повседневных дел, которые сразу завладели почти всеми его помыслами. И сейчас, воспользовавшись свободной минутой, он пытался разобраться в своих еще неясных впечатлениях.

Многое пришлось узнать Трофимову за годы войны. Где только не побывал он, каких только городов и стран не повидал! Но далеко не все, что он видел и пережил, оставило след в его памяти. Часто бывало так, что запоминался какой-нибудь крохотный хуторок, короткий разговор с солдатом у переправы и забывались большие города и долгие беседы. Дело, видно, было не в размерах, не в броскости впечатлений, а в том неуловимом ощущении значительности увиденного и пережитого, в чувстве, то грустном, то радостном, которое пробуждается в человеке, отвечая сокровенным его влечениям.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Старинный уральский городок сразу пришелся Трофимову по душе. Его пленила самобытная красота города, добротность его домов, ширина улиц, норовистый изгиб реки.

Вспоминая свои первые встречи в городе, свои первые разговоры, Трофимов с добрым чувством подумал о Рощине. Из бесед с ним он вынес твердое убеждение, что районом руководит умный и деловой человек.

Подумалось Трофимову и о частых, но всегда таких коротких встречах с Мариной, когда они едва успевали обменяться двумя-тремя фразами. Неожиданно большое значение приобрели для Трофимова эти встречи. Он нередко ловил себя на том, что думает о Марине, вспоминает ее голос, ее большие, то серьезные, то насмешливые глаза. Он был доволен, когда заставал ее дома. Ему необязательно было говорить с ней, но сознание, что Марина где-то здесь, совсем близко, радовало его, хотя сам он до конца в этом себе и не признавался.

Вот и сейчас он с удовольствием подумал о вечере, когда вернется домой и, может быть, не Евгения Степановна, а Марина откроет ему дверь.

«Ну и ну, хорош! — рассмеялся своим мыслям Трофимов. — О чем это ты думаешь, товарищ прокурор?»

Статные, без единого изгиба стволы сосен возносились в прозрачно-голубой простор. Высоко над землей едва-едва покачивались их могучие ветви, а над ними зеленели молодые метелочки макушек. Солнце, только что поднявшееся над лесом, расцветило его золотыми полосами. Укрытая прошлогодней хвоей земля казалась подернутой искрящейся чешуей, а трава на просеках ослепительно зеленела.

Лес начал редеть. Все чаще стали попадаться кривые, чахлые деревья, потемнела трава на пригорках.

Шоссе в этом месте делало крутой поворот и выносилось, стремительное в своем широком течении, прямо к корпусам комбината. Он лежал в котловине, опоясанной со всех сторон хвойным лесом.

Трофимов и раньше догадывался о размерах комбината, но теперь, увидев его вблизи, был поражен его огромностью, красотой зданий, высотой копров, ажурной легкостью подвесной дороги. Производственные корпуса, надшахтные постройки, газгольдеры, трубы — все сверкало торжественной белизной. Многочисленные дымки, тянувшиеся из труб электростанции, казались прозрачными и бесследно растворялись в воздухе.

— Вот какую махину построили! — с гордостью сказал Находин. — А что тут под землей творится! Целый подземный город с площадями, с улицами, а по ним в два ряда мчатся электрические поезда. Вы никогда не бывали в шахтах?

— В угольных бывал.

— Ну, калийную шахту с угольной и сравнивать нельзя. У нас тут, как в метро, высоченные своды, чистота, свет.

— Есть такие шахты и в Донбассе.

— Наверно, все же не такие, — недоверчиво мотнул головой Находин. — Наши шахты оснащены по последнему слову техники. У нас шахтер обушка и в глаза не видел.

— А «у нас»? — улыбнулся Трофимов. — Вы уж, Борис Алексеевич, меня не к иностранцам ли причислили?

— Виноват, так получилось, — смутился Находин. — Но ведь существует же такое деление — на «у нас» и «у вас» — даже в пределах нашей страны?

— Безусловно, — рассмеялся Трофимов. — Например, у нас на Урале — замечательные калийные шахты, а у вас в Донбассе — угольные. Или еще так: если у вас в Донбассе есть плохие шахты, — значит, это у нас — плохие шахты.

— Выходит, нет такого деления? — спросил Находин.

— Есть, отчего же не быть! Вот вы мне по дороге все говорили — «у нас в городе» да «у них на комбинате». А как из лесу выехали, стали говорить — «у нас на комбинате». Попробуй разберись, где вы «у нас», а где «у вас». — Трофимов озорно подмигнул Находину, и они оба рассмеялись.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вы, я вижу, что угодно на свой лад перетолкуете, — сказал Находин.

— А тут и толковать нечего, — обернулся до сих пор молчавший шофер, пожилой и тихий на вид человек. Выцветшая его гимнастерка до сих пор хранила следы погон и дырочки от орденов. Голубые, с хитрецой, прищуренные глаза светились умом. — «У нас» означает в СССР, — пояснил он Находину.