Королев: факты и мифы - Ярослав Голованов

– Как видите, в вашем распоряжении еще есть время, – улыбнулся Главный конструктор.

От Карпова Королев потребовал чуть ли ни поминутного графика занятости космонавтов на весь предстартовый период и напомнил, что он, Карпов, несет персональную ответственность за готовность космонавтов к старту. В голосе Королева удивительным образом сплавлялись ноты дружеского доверия и жесткой требовательности. Только он один умел так разговаривать с людьми.

Утром 6 апреля на космодром прилетел Константин Николаевич Руднев – председатель Государственной комиссии. В 11.30 началось техническое совещание, на котором обсуждались отладка регенерационной системы, результаты испытаний скафандров и кресла и полетное задание космонавту.

Галлай и другие методисты высказали пожелание, чтобы космонавтам разрешили посидеть до старта в корабле. Хотя тренажер был полной его копией, но реальный корабль – это реальный корабль. Это предложение поддержал и ведущий конструктор по «Востоку» Олег Генрихович Ивановский, а затем и Королев. 7 апреля облаченный в скафандр Гагарин, а за ним Титов провели в реальном «Востоке» свою последнюю тренировку. Вечером космонавты смотрели кинохронику о полетах манекенов на двух последних беспилотных кораблях.

Взвешивание в МИКе показало, что «Восток» находится по весу почти у допустимого предела. Вес пяти беспилотных кораблей колебался от 4540 до 4700 килограммов, корабль Гагарина вместе с командиром весил 4725 килограммов. Вспомнили, что Титов немного легче Гагарина, и в связи с этим, может быть, следует запускать Титова, но Королев сказал, что менять ничего не надо, а если потребуется, можно снять некоторую контролирующую аппаратуру, которая в самом полете никакого участия не принимает.

На 8 апреля было назначено заседание Государственной комиссии, на котором после разбора некоторых технических вопросов утверждался командир корабля. Каманин предложил Гагарина в качестве основного пилота, Титова – в качестве запасного. Предложение было принято без долгих обсуждений.

– Девятого апреля Николай Петрович пригласил Юрия и меня к себе в комнату и объявил нам, что полетит Гагарин, а я буду его дублером, – рассказывал Герман Титов.

Мне приходилось много раз читать, как радовался Титов за своего друга Юрия, когда Гагарина назначили командиром первого «Востока». За Гагарина он, может быть, и радовался, а за себя? Разве не был бы Титов просто примитивным человеком, если бы он в эти минуты не испытал ничего, кроме радости за своего товарища?! Так зачем же так его духовно обеднять? На мой прямой вопрос, обидно ли ему было, Герман ответил с полной откровенностью:

– Да о чем ты говоришь! Обидно мне было, не обидно, но по крайней мере – неприятно!

Достаточно посмотреть на понуро сидящего Титова в кадрах кинохроники, снятых во время заседания Государственной комиссии, чтобы понять, что не только радость за Юрия испытывал он тогда. И его можно понять, при этом ничуть не умаляя его дружеских чувств к Гагарину. Галлай свидетельствует: «Очень достойно вел себя Титов в этой психологически непростой ситуации».

На следующий день в одиннадцать часов на большой открытой террасе, построенной у края высокого берега Сырдарьи, состоялась встреча космонавтов с учеными, конструкторами, командирами стартовых служб. Многие из них никогда не видели космонавтов и с интересом рассматривали молодых летчиков. На встрече был председатель Госкомиссии К.Н. Руднев, Главнокомандующий ракетными войсками стратегического назначения К.С. Москаленко, С.П. Королев, Н.П. Каманин, руководители космодрома и другие члены Государственной комиссии. Старались избежать официоза: на столах стояли вазы с фруктами, ситро, минеральная вода, Королев шутил, просил космонавтов и их всех тоже «свозить» в космос на будущем трехместном корабле.

Вечером состоялась официальная, – как называли ее, «парадная» – Госкомиссия, утвердившая то, что уже было решено. Кратко выступил Королев. Каманин представил Гагарина и Титова. Когда слово предоставили Гагарину и он начал говорить, вдруг погасли все юпитеры киношников. Гагарин от неожиданности замолчал. Оказывается, у операторов кончилась пленка и они перезаряжались. Вскоре все опять включили, и Гагарину пришлось повторить начало своего выступления.

11 апреля в 5 часов утра Королев был уже в МИКе. Вывоз ракеты назначен на семь, но у телеметристов случилась какая-то заминка. Королев понял это сразу, когда увидел у хвоста ракеты не убранные до сих пор площадки обслуживания. Он молча пожал руку Кириллову, и по тому, что главный испытатель не доложил ему о телеметристах, вообще никак не прокомментировал сам факт наличия этих людей, ковыряющихся в хвосте носителя, Королев понял, что Кириллов надеется войти в график. Однако Сергей Павлович счел полезным демонстративно посмотреть на часы, а несколько минут спустя Кириллов столь же демонстративно скомандовал:

– Тепловоз к установщику! Приготовиться к вывозу! – и, обернувшись к Королеву, сказал уже не командирским, а этаким светским, изысканно вежливым голосом:

– Прошу к выходу. До вывоза – около минуты, – и сам теперь демонстративно посмотрел на часы.

Королев засмеялся и обнял испытателя.

А может быть, самое большое счастье все-таки не здоровье, не любовь, а люди, преданные твоему делу так же, как ты?..

Королев пошел вдоль ракеты, мимо тихо пыхтевшего тепловоза навстречу свету в широко распахнутых воротах МИКа.

Ракету проводили как всегда, по давно уже заведенному ритуалу. Потом пошли к машине. Королев сел сзади вместе с Воскресенским. Кириллов впереди с шофером. Ехали молча. Молчание было естественным, даже необходимым в эти минуты, и то, что Королев вдруг заговорил, было неожиданным для его спутников. Впрочем, он говорил не им – себе:

– Меня все время тревожит одно. Нет ли такой штуки в ракете или корабле, которую нельзя обнаружить никакими проверками, но которая может преподнести сюрприз в самое неподходящее время? Не торопимся ли мы с пилотируемым пуском? Достаточен ли объем предстартовых испытаний? Может быть, имеет смысл его расширить?

Его попутчики молчали, не понимая, что этот очень сильный и самолюбивый человек просит их успокоить его...

Королев очень устал. Устал он от одной единственной мысли, которая уже много дней сверлила его мозг: что проглядели? Что не предусмотрели? Какие мелочи? Может ли случиться так, что в какое-то коварное мгновение мелочи эти сольются вместе, образуя уже нечто опасное? Он все время понуждал себя искать, думать и одновременно понимал, что все мыслимое он уже перебрал, что думать ему уже не о чем. Но ощущение какой-то просмотренной, спрятавшейся от него до поры опасности не проходило. Повинуясь ему, еще в Москве он однажды позвонил Келдышу, попросил прислать в ОКБ математиков и еще раз проверить все расчеты баллистиков на участке выведения. Келдыш послал Охоцимского и Энеева, они все проверили, все было верно. Королев поблагодарил их, рассеянно, глядя куда-то в сторону, сказал:

– Понимаете, этот старт – предельная ответственность...

Теперь на космодроме он взялся было проверять подготовку Гагарина и Титова, устроил им «собеседование», задавал вопросы по пилотированию. «Восток» был полностью автоматизированным кораблем, и все пилотирование сводилось к единственной операции, мыслимой в предстоящем полете: ручной ориентации корабля и включению тормозной установки перед посадкой в том случае, если система автоматической ориентации почему-либо не сработает. Что надо делать в этом случае, и Юрий, и Герман знали «назубок»: разбуди среди ночи – ответят без запинки, и это несколько успокоило Сергея Павловича. Но ненадолго. После обеда он вызвал Раушенбаха и Феоктистова и сказал:

– Я прошу вас еще раз поговорить с Гагариным и Титовым. Проверьте еще раз, насколько твердо усвоили они свое полетное задание...

Сергей Павлович говорил, глядя куда-то в сторону и нервно поигрывая карандашом. Он не видел, как по обычно невозмутимому лицу Феоктистова пробежала тень недоумения. Раушенбах покрутил шеей, будто ему жал воротничок. Королев понимал, что делает что-то не то: если Гагарина не сумели подготовить за столько месяцев, вряд ли такая беседа что-то решала.

После утверждения его командиром «Востока», Гагарин был совершенно счастлив, белозубая улыбка не сходила с его лица. Встретив его, Королев довольно хмуро спросил:

– А чему ты, собственно, улыбаешься?

– Не знаю, Сергей Павлович, – задорно ответил Гагарин, – наверное, человек я такой несерьезный...

Королев посмотрел на него строго и ничего не сказал. Уже после приземления Гагарина, по дороге в Куйбышев, вспоминая этот разговор в самолете, радостный Королев воскликнул: «Побольше бы нашей Земле таких „несерьезных“...»

Сейчас, во время инструктажа, который продолжался часа полтора, Гагарин старательно прятал свою веселость, был сосредоточен и внимателен. Никакого волнения, тем более – робости или рассеянности ни Раушенбах, ни Феоктистов в космонавте не почувствовали.