Из Тени (Dragon Age) - Krilena

и поставив чашку на блюдце, мужчина взял в руки те самые удивившие его записи.

— Думаю, мой командир оказался слишком удивлён твоим записями, поспешил доложить о них мне и забыл тебя информировать.

— Удивлён? — Безумец изобразил самое достоверное изумление — будто бы, и правда, не понимал, что могло нынешних тевинтерцев удивлять.

— Ты же знаешь, на каком языке пишешь?

— Разумеется, на тевене.

— На старом тевене. Мёртвый язык. Даже в Тевинтере найдутся только единицы, кто его знает на подобающем уровне. Весьма неожиданно, что знаешь его ты.

— Я специализируюсь на книгах доморовых эпох, они все были написаны на всеобщем языке того времени. Очень редко эти книги переводили и осовременивали с учетом новых изменений в языке. Пришлось изучать этот язык, чтобы суметь большинство книг хотя бы прочесть, — объяснял Безумец и ведь фактически-то не соврал. Просто на самом деле по описанной им причине в своё время он подробно учил эльфийский язык. — Знание языка древности даёт мне преимущество перед моими конкурентами, писать на нём и делать расчёт для своего проекта равноценно использованию неплохого шифра.

Безумец понимал, что своей писаниной на языке, родном для него и древнем для нынешних тевинтерцев, он рано или поздно будет вынужден объясняться. Но, во-первых, своё объяснение он посчитал вполне правдоподобным, а, во-вторых, он по-другому и не мог. Сделать несколько расчётов касательно его старой задумки по завершению работы Алексиуса было необходимо, но мужчина совершенно не знал научного стиля, правил написания формул, кванторов и графиков торгового языка, на котором ныне говорит весь Тедас. Записи Гериона едва ли ему могли дать возможность познакомиться с новыми правилами написания. Может, ныне вообще в высших науках не принято формулами описывать законы, а принято писать сплошным текстом, как делали тевинтерские учёные ещё во время только становления Великой Империи.

У Вирена же почти глаз дёрнулся. На фоне тех разоблачающих догадок, которые они строили, само объяснение странного мага оказалось до смешного простым и очевидным. И вроде бы хотелось мужчине сказать, что не все так просто, что ему что-то не договаривают, а то и вовсе — лгут. Но он не мог зацепиться ни за одно подозрение.

— В таком случае как только мы вернёмся в Минратос твои записи будут отправлены на перевод. Или возражаешь?

— Не возражаю. Только не думаю, что даже если их кто-то и прочтёт, то его впечатлят мои попытки построить математическую модель Бреши. Но если такой человек найдётся, кто так же, как и я, заинтересован систематизацией фактов об этой невероятной аномалии, то я бы с удовольствием с ним встретился.

«Ещё один Тенью тронутый нашёлся», — даже с отвращением фыркнул Вирен, потому что теперь его собеседник заговорил, как очередной учёнишка. То, что сидящий перед ним маг заинтересован Брешью, магистра не впечатлило, и он только сравнил его с Каллистусом Тараевиной — учёным, когда-то до такой безумной фанатичности изучающим Тень, что в народ он вошёл, как Каллистус, Тенью тронутый.

В итоге хозяин дома только бросил, почти швырнул, на стол записи, которые так же не особо-то помогли пробить купол тайны вокруг хромого мага.

В дальнейшем у магистра больше не осталось вопросов, которыми он бы мог постараться разоблачить своего гостя. Но и завершать разговор, и отпускать нанятого учителя Вирен не хотел. Сейчас всё выглядело так, что этот хромой человек взял их семью за горло и способен диктовать любые требования, и мужчина хотел доказать, в первую очередь, для спокойствия своей же чрезмерной гордости, что это совсем не так, что он, магистр, не смеет прогибаться под каким-то там оборванцем. Одного его взмаха руки будет достаточно, чтобы от этого наглеца осталась лишь кучка пепла, одного взмаха меча — чтобы отрубить голову и больше не увидеть этого непробиваемого спокойствия, одного желания — чтобы этот глупец отправился до конца жизни догнивать в рабство.

— Я оставляю за тобой право отмалчиваться, но за это введу новое условие нашего договора: как только тебя допустят в Круг, ты уговоришь магистра Эрастенеса на встречу и вынудишь его признать, что как его советы, так и действия его ученика, Ливиана, принесли моему сыну вред. В ином случае в умышленном причинении вреда моей семье и клевете будешь обвинён уже ты.

Безумец понимал весь смысл этой задумки. Его хотят загнать в рамки не обоюдного сотрудничества, а подчинения. Его нынешнее положение не позволит ответить на обвинения таких высокопоставленных людей, его признают виновным. И тогда это он уже станет обязан этой семье и в благодарность за замятое дело будет вынужден служить им чуть ли не на правах раба. От омерзения, что их разговор перешёл на такой тон, но при этом чувствуя, что именно это для него всё очень знакомо, сновидец не сдержался и усмехнулся.

— Я сказал что-то смешное?! — тут же возмутился магистр Вирен, когда вместо страха, обречённости или хотя бы глупого непонимания увидел ухмылку на лице собеседника.

— На самом деле, да. Догадываюсь, что ни один магистр не посмеет признать свою ошибку публично и превосходство своего безродного оппонента. Получается, милорд, вы желаете оскорбить господина Эрастенеса, поставив его в столь неловкое положение. Этим вы вынуждаете его вызвать вас на дуэль. Если же вы считаете, что лорд-магистр не будет унижен по причине того, что я не способен отстоять свои знания и доказать свою правоту в данном вопросе, значит, вы ставите под сомнения мою компетентность, и вызвать вас на дуэль должен уже я.

Вирена бы даже позабавило сказанное. Да, Безумец озвучил очевидное всему высшему обществу, но только говорить об этом вслух, буквально в лоб, в том же обществе совсем не принято. Однако магистр, в первую очередь, зацепился за сами слова.

— Хочешь вызвать меня, магистра, на дуэль? Уверен, что справишься? — тут же голодным взглядом шакала хозяин дома уставился на гостя.

И чем больше он смотрел на своего уже возможного оппонента, тем больше считал его недостойным соперником. Но «недостойность», разумеется, не была бы поводом отказаться от вызова, а даже, наоборот, магистр его жаждал, чтобы проучить наглеца.

— Нет, не уверен. Но, насколько я слышал, к магу, не ответившему на оскорбление своей чести, принято относиться, как к рабу, — на фоне вновь накалившегося окружения спокойный ответ Безумца уже выглядел чем-то комичным.

Впрочем, его слова уже не смогли помочь закрыть эту тему. Вирена, с одной стороны, одолели азарт и любопытство проверить на деле этого говоруна, а, с другой, его возмутил уже сам факт, что какой-то безродный заимел смелость хотя бы на словах рассматривать дуэль с