На день погребения моего - Томас Пинчон

— Стрихнин — для французских школьников, не столь хороший антидот от хлоралгидрата, как хлоралгидрат — от стрихнина.

  — Некоммутативный, да?

  — Ассиметричный, в любом случае.

   Гюнтер профессионально бегло осмотрел Хамфрида:

— Боюсь, придется его отправить в больницу.

— Позволь мне это сделать, — сказал Кит, испытывая не столько желание оказать услугу, сколько тревогу, причины которой он не мог понять, пока, на расстоянии примерно квартала от больницы, огромный и не поддающийся чьему-либо контролю, менее всего — своему собственному, не появился Фоули, он бежал за Китом, держа что-то в руке.

  — Траверс! Иди сюда, черт.

Фоули мог быть пьян, но Кит не обольщался мыслью, что это дает ему какое-то над ним преимущество.

  — Твой друг, сказал Готлиб, поддерживавший Хамфрида с другой стороны.

  — Я ему задолжал. Мы можем как-то от него сбежать?

— Эта часть города — мой второй дом, — начал Готлиб, но тут раздался обескураживающе отчетливый выстрел.

 — Verfluchte, проклятый ковбой! — закричал Готлиб и пустился наутек.

Одурманенный хлоралгидратом Хамфрид, который уже был в состоянии идти, схватил Кита за руку и быстро потащил его к ближайшему входу в больницу.

— Доверься мне, — бормотал он. — Achtung, Schwester, скорее, сестра! Тут очередной наркоман!

   После этого Кит оказался в коридоре, где над ним суетились санитарки.

 — Постойте, господа, где тот парень, которого я привел?

   Но Хамфрид исчез безвозвратно.

 — Синдром воображаемого друга, довольно типично, — пробормотал интерн.

—  Но я здесь самый здравомыслящий.

 — Конечно, а это — особенный сувенир, который мы дарим всем посетителям в награду за здравомыслие, — интерн ловко сделал ему подкожное вспрыскивание.

   Кит упал, словно камень. Это оказался Klapsmühle, сумасшедший дом.

Фоули видели покидавшим город на следующее утро, в одном из своих канонических костюмов, выражение лица охарактеризовали как угрюмое.

Кит проснулся и увидел склонившееся над ними лицо д-ра Вилли Дингкопфа в обрамлении прически, нарушавшей несколько законов физики, и яркий галстук цвета фуксии, гелиотропа и темно-зеленого с синеватым оттенком — подарок одного из пациентов, как Док сейчас объяснял голосом, хриплым от чрезмерного курения:

— Расписан вручную в качестве терапии, чтобы выразить, к сожалению, не поддающиеся контролю определенные импульсы натуры, одержимой мыслями об убийстве.

Кит уставился на, или, возможно, в ультрасовременный дизайн галстука, в который этот психически больной художник не добавил ничего из того, что можно встретить в нашем мире, хотя кто знает? Возможно, если изучать его достаточно долго, начнут возникать знакомые формы, некоторые из них фактически можно назвать, скажем так, забавными...

  — Эй! Вы что, вы только что ударили меня этой палкой?

— Старинная техника, позаимствованная у японских Дзен-буддистов. Почему вы так уставились на мой галстук?

 — Разве? Я не...

 — Хм..., — что-то записывая в блокнот, — а вы слышали какие-нибудь...голоса? Которые, как кажется, возникают в классическом трехмерном пространстве, но если мы совершим еще один, концептуально едва ли не элементарный...шаг? В следующее, скажем так...измерение?

  — Голоса, Док? Из другого измерения?

 — Отлично! Умственные способности, видите? Вы уже выздоравливаете! Вы не должны чувствовать себя одиноко в этом положении, герр Траверс. Нет! Вы только что перенесли слабое возмущение Со-сознания, усиленное злоупотреблением хлоралгидратом, которое, учитывая, что вы уже вышли из острой фазы, в этой здоровой обстановке обычно быстро проходит.

 — Но я не говорил, что слышу какие-то голоса. Разве нет?

— Мм, еще и потеря памяти...и, и «Траверс» — что это за фамилия...вы случайно не еврей?

 — Что? Я не знаю...В следующий раз, когда буду говорить с Богом, спрошу у него.

— Ja-ну, то и дело встречаются еврейские симптомы, сопровождаемые чувством недостаточного Нееврейства, достаточно часто, в результате тревоги чрезмерного Еврейства...?

  — Док, вы, кажется, взволнованы.

— О, более чем взволнован — встревожен, а вы, как погляжу, почему-то нет. Миллионы хлынули потоком в вашу страну — как наивны американцы, чтобы не видеть опасность?

 — Евреи опасны?

— Евреи умны. Еврей Маркс, которого противоестественный ум заставил нанести удар общественному строю...Еврей Фрейд, притворяющийся целителем душ — это мой источник дохода, конечно, я возмущен... Еврей Кантор, Зверь из Галле, стремившийся разрушить сами основы математики, из-за него этот народ из Геттингена впадал в паранойю и кричал у моих дверей, естественно, предполагалось, что я должен с этим смириться...

— Постойте, простите меня, герр Доктор, — кто-то подал голос, когда Дингкопф в очередной раз произносил эту речь во время групповой терапии. — Кантор — верующий Лютеранин.

 —  С таким именем? Я вас умоляю.

— И он — вовсе не разрушитель, он мог привести нас в Рай, как замечательно охарактеризовал это д-р Гильберт.

  — Д-р...Дэвид Гильберт, заметьте.

  — Он тоже не Еврей.

— Как хорошо тут все сегодня информированы.

Kolonie, колония, оказалась хорошо вентилируемым комплексом кирпичных зданий из глазурованного желтого кирпича, надежных построек, соответствующих принципам Невидизма, современной архитектурной школы, адепты которой верили: чем более «рационален» проект здания, тем менее видимым оно окажется, в крайних формах сливаясь с так называемым Вторичным Параметром — в шаге от высвобождения в Невидимое, или, как некоторые предпочитали это называть, в «собственное мета-здание», минимально закрепленное в материальном мире.

— Пока однажды от здания не останутся лишь следы в этом мире, несколько мотков колючей проволоки, определяющих схему расположения того, что больше нельзя увидеть... ... возможно, также, определенные ароматы, просачивающиеся поздно ночью откуда-то с наветренной стороны, ветер теперь обладает тем же коэффициентом преломления, что и отошедшее Здание...

Это серьезно объяснил Киту какой-то человек в униформе сторожа, которого Кит по своей наивности принял за такового. На рукаве униформы красовалась нашивка с изображением стилизованного человеческого мозга, в который наполовину было погружено лезвие некоего Тевтонского топора — Кит принял ее за эмблему Колонии. Оружие было черно-серебристым, мозг — веселый анилиновый пурпур. Сверху девиз: «So Gut Wie Neu», или «Как новенький».

Дело происходило на «Поле Дирижаблей» — причудливой плоской поверхности,