Ванька-ротный - Александр Шумилин

После команды "Огонь" четыре станковых пулемета разом вздрогнули и глухо застучали. Били короткими очередями патрон по десять, пятнадцать. За несколько минут выпустили по двум финским пулеметам по целой ленте. А это не мало — двести пятьдесят патрон. Перезарядив ленты мы прислушались. С той стороны ни одного ответного выстрела.

Я подождал пару минут и мы снова свинцовыми пулями с черной отметкой выпустили по ленте. Гробовая тишина воцарилась на передовой.

Что там произошло? Побило пулеметчиков? Ясно было одно, финские пулеметы замолчали. Мы ударили из четырех "Максимов" свинцовыми утяжеленными с черной полоской. Два финских пулемета и каждому по тысячи патрон! Представляю себе плотность огня! Часа через два по дороге поедет старшина. Вот будет удивлен! Всю дорогу, скажет проехал, и ни одного выстрела до самой передовой! Остаток ночи действительно прошел спокойно.

А что было до этого?

Финны в открытую ходили и ездили.

Наши артиллеристы частенько днем видели, что финны гуляют у себя за передовой. Но по одиночным целям стрелять не разрешали, не полагалось портить снаряды, их был дефицит. Финны настолько привыкли и обнаглели, видя нашу безответность, и бездействие, что по дороге ездили в любое время суток. По дороге они не только подвозили питание и боеприпасы, но выходили на дорогу размяться к погулять. Трижды в день по дороге проезжала упряжка. Она доставляла на передний край немцам и финнам горячее питание. Вот собственно, почему у каждого немецкого блиндажа было устроено отхожее место.

Финская полоса обороны через окуляры стереотрубы предстала в увеличенном виде. Поднимись из-за бруствера. Приставь бинокль к глазам. Понаблюдай поверх бугров и окопы за обороной неприятеля. Тут же получишь пулю за здорово живешь. Теперь же я сидел внизу под бруствером, сверху у меня торчали разведенные оптические штанги, я видел через оптику как ходили и ездили немцы и финны. Я измерял расстояния и углы характерных объектов, заносил показания в тысячных на схему и терпеливо наблюдая, ждал, что вот-вот покажется что нибудь такое.

Как-то днем на дороге появились трое немецких солдат. Один из них вез за собой ручные санки с широкими полозьями. Дойдя по дороге до спуска с горы, все трое уселись в сани и лихо скатились вниз. Это ни понравилось. Они вернулись в гору. Снова уселись в санки и скатились еще раз вниз. На снежных высотах и склонах проходила наезженная лыжня. В стереотрубу было видно легко одетых лыжников. Некоторые из них катили по лыжне, другие стояли, наклонившись и опираясь на палки. В стереотрубе перед окулярами появлялись немецкие физиономии и рожи. Я видел, как они разговаривали, открывали рты, шевелили губами, жестикулировали руками, держали в зубах сигареты. Я видел, как они запрокидывали головы и смеялись от души, как они наслаждались жизнью и радовались ей. Ведь мы в них до этого совсем не стреляли. Я внимательно изучал, где их нужно бить было сразу, а где стрелять незаметно и убивать постепенно, по одному.

Дал из пулемета один, два одиночных выстрела, вроде как стреляли из винтовки, а немца прихлопнули. Пусть думают что шальная пуля прилетела. Солдаты стрелки, посматривая на нашу стрельбу. К вечеру я узнал от Самохина, что старшина не привез на передовую патрон. Самохин ему не напомнил, а я понадеялся на Самохина. Без достаточного запаса патрон стрельбу продолжать бесполезно. Жалко конечно, что мы потеряли еще целый день. Утром, когда рассвело, я залез в одинокий окоп и стал осматривать в стереотрубу оборону немцев. Случайно в перекрестие оптики попал немецкий блиндаж. Около блиндажа мелькнуло что-то зеленое. Я присмотрелся, в снегу около блиндажа торчала зеленая елка. Сначала я подумал, что это артиллерийская веха. Такие ориентиры в виде очищенных от веток стволов и оставлений на макушке нетронутой зеленой хвоей. Длинный голый ствол, а на конце вроде как помело. Их можно было видеть с далекого расстояния. А тут около блиндажа стояла обыкновенная зеленая елка. Когда я внимательно вгляделся в нее, у меня невольно вырвался смех. Елка была наряжена. На ней висели фонарики, флажки, блестящие шары и торчали свечи.

— Иди посмотри! — крикнул я Самохину. — Немцы елку нарядили. В ночь под Рождество бенгальские огни и свечи зажгут. У них это главный семейный праздник. Вайнахтен! Так кажется они называют.

— А почему Вай! Вай, вай! Вроде как по-еврейски?

Теперь было ясно. Немцы готовятся к празднику Рождества Христова.

— Осталось немного! Подождем несколько дней. А на праздничек мы им всыплем тройную порцию. Только патронов побольше нужно запасти. Представляешь Самохин! Немцы в эту ночь достают семейные фотографии. Смотрят на них и воображают, что они вместе со своими родными. Фрау и киндер тоже на фотографии глядят. Мысленно общаются между собою. У елки будут веселиться! Видит бог Самохин под елочкой они и получат тройную порцию свинца! Это будет настоящий удар! В Рождество они разомлеют. Распустят нюни. От воспоминаний и чувств слезы выступят у них на глазах. В этот момент мы им и врежем. Ты иди взгляни Самохин, как они старательно к смерти готовятся!

— Одного мы не знаем, когда оно начнется. Надо позвонить Малечкину, пусть узнает в дивизии. А ты знаешь Самохин, какое сегодня число?

— Нет! Оно мне вроде не к чему!

— Вот так Самохин! Они со свечами пойдут вокруг елки, на саночках с горки будут кататься, выдут на дорогу свежим воздухом подышать, а мы их из четырех "Максимов". Видишь, как бывает! Стоишь в обороне, кругом вроде все тихо, делать нечего, нигде ничего не видать. А посмотрел в стереотрубу — тут у них елочка, тут у них с горки кататься. Из пулеметов до Рождества не стрелять! Это мой категорический приказ! Понял? Передай всем! Никакой стрельбы! И чтобы без всяких таи шуточек! Они у нас теперь на прицеле! Пусть поживут до праздника! Жить им осталось пару дней, не более! Я сегодня же иду к Малечкину. Буду просить снарядов. Пусть хоть по десятку на орудие дадут! Ударим сразу!

Я ушел в землянку звонить по телефону. Самохин остался в окопе, он продолжал наблюдать в стереотрубу. Ночью я уехал со старшиной в батальон. Разговаривал с Малечкиным. Майор обещал добиться в дивизии разрешения истратить два десятка снарядов. Я передал ему схему обороны немцев с указанием целей, привязанных к координатам карты. Малечкин выложил ее перед начальником штаба дивизии. Начальство дивизии пошло нам навстречу. Артиллеристы получили указание дивизии отработать цели указанные по схеме. Они уточнили пристрелку и в ночь с 24 на 25 декабря были готовы по нашему сигналу ударить по немцам. Сигнал начала обстрела — две красные ракеты. Теперь оставалось только ждать. Малечкин приехал из дивизии, скинул валяные сапоги, залез на нары и сказал: — Начальник штаба нас похвалил. Это хорошо, что пулеметчики придумали. На следующий день я вернулся в роту. До немецкого Рождества оставалось два дня. Мы приказали пулеметчикам два дня отдыхать и как следует выспаться.