Товар для Слона - Андрей Хазарин

Она объяснила, что её контора замечательная (небезызвестный ГИПРОзавод) не выплачивала своим сотрудникам зарплату уже несколько более года. А потом и вовсе коллектив отправили в отпуск без сохранения содержания. На одну пенсию прожить невозможно. Да и каково человеку, который всю жизнь по восемь часов в день вкалывал, вдруг остановиться на всем скаку и предаться заслуженному отдыху на свои максимальные двадцать семь долларов в месяц?..

В общем, дала она объявление в газетке, что предлагает услуги контактного телефона. Раз позвонил какой-то маньяк, другой раз… Потом нормальную работу предложили — принимать заказы на сантехработы, поработала немножко. Стала в трубах разбираться, всякие там дюймы-фитинги. Не то чтобы сильно разбираться, но слова выучила… Фитинги кончились с очередным запоем у господина водопроводчика.

А потом материализовался новый работодатель, некто Вячеслав Романович. Молодой парень, который начал разворачивать хитрое дело — изготовление всякой лепнины из гипса. Технология, то-се… Перспективно, в общем. И объявление дал, что предлагает надомное производство.

Народ на слово «надомное» и клюнул. Звонков было столько, что с ума сойти, человек по двести в день интересовались, как бы озолотиться или, чаще, на хлеб заработать. И с каждым поговорить надо, объяснить, выслушать, посочувствовать.

— Хорошо еще, что я в тонкости не лезла. Только людей на ознакомительную беседу приглашала. И то хватало. Первого клиента принимала ещё в постели — в шесть утра. Последнего — тоже в постели, в двенадцать ночи, — с невинным лицом рассказывала Мария Леонидовна.

В общем, несмотря на относительно приличный заработок, решила она отказаться от лепнины и передала её своей дочери Ире. Та живет рядом, но отдельно. Телефон свой, а нервы пока крепче, потому что моложе.

Да, после такой каторги наши клиенты — просто ангелы. Вежливые, спокойные… И всего пять-семь звонков за день. Санаторий…

Правда, мы Марию Леонидовну жалованьем не обделили. Первые же две недели показали — надежнейшая дама. Ни одного нужного человека не отшугнула, ни одному лишнего слова не сказала и всегда на посту — как 01, 02, 03. И к нам очень прилично относится. В наше сложное время это не пустяк.

Я вытащила из Димкиного стола последние законодательные акты и начала прорабатывать. Куда деваться, надо идти в ногу с творческой мыслью наших поборников добра. Которые не покладая ног придумывают, как своими поборами последнее добро отнять у людей (именно ног в их, так сказать, исходной точке, потому что другим местом таких законов не придумаешь).

Подозревала я, что неделька каторжной получится. Так и вышло. Монотонная такая каторга. И чем больше работы делаешь, тем её становится больше…

Не жалуйся, Анна Георгиевна, не стоит. Никто тебя не пожалеет. Да и не надо. Жизнь хороша. Потому что другой все равно не будет.

* * *

Вымотанный за день Кучумов приехал домой только к десяти вечера. Хоть суббота, хоть воскресенье, для милиции предпраздничные дни — всегда самая работа, а теперь ещё эти параллельные демонстрации. Это тебе не радостное шествие охваченных всеобщим подъемом масс. Заявки рассмотреть, маршруты утвердить. Оцепление, черт его подери… И выставить не просто мальчишек срочной службы, а спецподразделения со спецоснащением. Да маршруты так проложить, чтобы демократы и коммунисты не пересекались. Передерутся в лучшем случае. Так мало их — ещё националисты. И не выпустить на улицы невозможно, и глаз с них спускать тоже нельзя. Это не престарелые болтуны, это молодые штурмовики, организованные, обученные и тоже не без оснащения. А всякие панки, рокеры, битлы… Они, конечно, демонстрировать не пойдут, но в Саду могут похулиганить, попортить кровь пенсионерам, для которых 7 ноября — великая годовщина…

В кухне Дмитрий Николаевич увидел Валентину.

— Здравствуй, дочка! Что сидишь — муженек загулял, пришла со стариками время скоротать?

Валя регулярно навещала родителей. Но Кучумов приходил домой поздненько, поэтому видел дочь редко. Обычно жена докладывала, что Валентина прибегала и рассказывала… У неё Валюшка — главная тема; Юрка отрезанный ломоть, дипломат, хорошо, если раз в месяц позвонит из своего Махдена, будь он трижды проклят… Дмитрия Николаевича передернуло.

— Муженек у меня занят трудами праведными — я ещё с утра их с Колькой на дачу отправила, яблоки дособрать. А мне с вами поговорить надо.

Кучумов понял, что поговорить надо с ним, поэтому Валентина и сидит, дожидается. Но на голодный желудок говорить без толку, подождет ещё полчаса. Переоделся, поужинал. Кто хорошо работает, тот ест быстро. Оставили мать на кухне посуду мыть, прошли с дочкой в кабинет.

— Ну, во что там твой Манохин опять вляпался?

Валентина глубоко вздохнула.

— Вижу ведь… Не тяни, говори по делу.

— По делу… Женя решил перестраховаться и организовал слежку за нашей бывшей сотрудницей Иващенко, помнишь? Ну, той, которую преследовал Кононенко. Когда убили его…

— Помню — которая раскрыла ваши махинации. Неописуемая красавица…

Это Дмитрий Николаевич процитировал Дубова — именно так выразился Слон, когда в недоброй памяти первую встречу повествовал с невинной рожей о резне в Садах и намекал, что Иващенко и её напарника трогать нельзя.

Валентина вскинулась:

— Какая там она красавица!

— Ну-ну, уймись. И что показала слежка?

— У них с её хахалем теперь своя фирма.

— Знаю.

— И она встречается со Слоном.

Кучумов побарабанил пальцами по столу.

— И это все, что удалось узнать твоему благоверному болвану?

— Пап, давай без комментариев, ладно? В общем, Женя хотел её контакты проверить… Ну, не проболталась ли…

— Знаешь, дочь, я могу и без комментариев сказать, что твой Евгений просто кретин. Ведь Слон ещё тогда меня прямо предупредил, чтобы её не трогали, а я вам передал. Не просто передал — приказал! А твой… — Кучумов остановился и перевел дыхание, — …муженек…

Он замолчал, переждал минутку. Прошелся по комнате.

— Ладно, раз сама пришла, значит, понимаешь. — Вдруг свел брови, прищурился. — Только, чует мое сердце, это не все…

Валентина проглотила комок в горле.

— Да, не все. Мальчишка, который следил… поймали его…

Пересиливая себя, она рассказала все, что знала, не упустив кровавых подробностей.

Кучумов закурил, выпустил струю дыма под стол.

— Ну спасибо, порадовала… Опять вы меня, детки дорогие, подставили не просто подставили! Слон меня и раньше за глотку держал, а теперь и вовсе не слезет, как же, слова не держу!

Валентина подавленно молчала.

— Ну, поблагодари от меня своего муженька, погладь по заднице, которая у него вместо головы…

— Папа!

— Что — папа? Опять обгадились с головы до ног, а теперь «папа»? Ну когда ты его научишь хоть на один ход вперед думать?..

— Пап, неужели ничего нельзя по законной линии сделать? Все-таки избили человека, в больнице лежит…

Кучумов скривился.

— Хоть ты-то из себя дурочку не строй! Таких случаев по городу десятки ежедневно, до меня они только общей цифрой доходят, слава Богу… Конечно, будет райотдел заниматься, только что они могут? Искать людей с наклеенными бородами?

— А машина? Он ведь запомнил машину, может, и номер вспомнит…

Теперь Кучумов выпустил дым к потолку.

— Дурак он будет, если вспомнит. Тогда он из больницы прямо в крематорий отправится… Ты Евгению скажи сегодня же, пусть мальчишку немедленно проинструктируют, может, ещё не успел ляпнуть. А если успел пускай говорит, что перепутал, голова, мол, кружилась, а теперь вспомнил яснее… Хотя, думаю, в райотделе у ребят голова не кружится, сами сообразят, когда не надо рыпаться…

Валентина шевельнула было рукой и приоткрыла рот, но отец её оборвал:

— Только глупостей не говори, не хватало ещё мне свою рожувысовывать по такому делу!

Кучумов встал, прошелся по комнате, остановился перед книжным шкафом, бездумно глядя на розовые корешки собрания сочинений Вальтера Скотта.

— Вот что, дочка. Ты у меня девочка умная. И с этой писаной красавицей…

— Иващенко, — буркнула Валя.

— Ну да… не ссорилась до той истории. Личного зла она на тебя держать не может. Иди и извинись перед ней.

— За что? И перед кем?!

— Перед женщиной, которая может твоего отца подвести под монастырь. Благодаря, кстати сказать, твоему мужу. Поэтому извиняйся, падай в ноги… Что хочешь говори, но чтоб было тихо! И все. Делай, как сказано!

Валентина Дмитриевна знала, что после таких слов спорить с отцом бесполезно. И если он сказал, значит, так надо. Хотя унижаться и извиняться перед этой мерзкой предательницей ей хотелось меньше всего.

Глава 14