Петербургские дома как свидетели судеб - Екатерина Кубрякова

военное ведомство заявило, что оно не позволяет размещать солдат маленькими партиями, а потому не допустит их пребывания на частных квартирах!.. В 3/4 5-го отправился осмотреть раненых, привезенных в больницу Марии Магдалины. Обойдя все палаты, нашел… все в полном порядке, уход тщательный и сердечный; из полутораста раненых не более 25 серьезных…

Серое утро при 7°… В 3/4 11-го поехал в больницу Марии Магдалины, куда прибыла вел. кн. Мария Павловна… Посещение продлилось до 3/4 1-го, причем великая княгиня осталась, по-видимому, довольна; действительно, чистота в больнице образцовая, уход за больными прекрасный»[60].

Именно эти палаты в числе прочих в годы Первой мировой войны показывал «руководству» (членам императорской семьи) бывший в это время городским головой граф Иван Толстой. И хотя высочайшие смотры проходили постоянно и успешно (Николай I давным-давно даже сравнил больницу с прекрасным домом), досаду солдат на размещение в палатах Эрнстрема вместо квартир можно понять. В 1910-х городские больницы все еще были жалким пристанищем бедняков.

В.О., 2-я линия, 47

Больница Марии Магдалины

Несмотря на то что здесь трудились светила своего времени (лейб-медик государя Арендт, лечивший, помимо императорской семьи, и Пушкина после дуэли; знаменитый хирург Николай Пирогов), пациентами почти век с момента основания в 1829 году были бедняки Васильевского острова, для которых ужас сулили и пребывание здесь, и выписка. «Вылеченных», не имевших ни одежды, ни работы, ни дома, было так много, что к концу XIX века помогать им начали благотворители.

Одной из благотворительниц была никому не известная вдова поручика Эрнстрема, Екатерина Карловна, решившая вписать в историю имя погибшего мужа огромным взносом в 20 тысяч золотых рублей (эту сумму можно сравнить примерно с 30 млн руб. сегодня), на которые в 1896 году построили эту палату для 20 больных. Единственным условием вдовы была установка именной таблички. Уже больше века она прославляет имя ничем не примечательного, забытого историей поручика. Сама же Екатерина, которой было тогда за 50, исполнив свой долг, вышла замуж за 28-летнего художника.

Сейчас больница является детской, в этой постройке располагается приемное отделение. Табличка «Палаты Эрнстрема», хоть и не отражает нынешнее назначение помещения, все еще, словно охраняемая призраком вдовы поручика по старому уговору, висит на своем месте.

Литература

Арендт, Николай Федорович // РБС. Т. II: Алексинский — Бестужев-Рюмин. СПб., 1900.

Архитекторы-строители Санкт-Петербурга… СПб., 1996.

Василеостровский район. Энциклопедия улиц Санкт-Петербурга / сост. Г. Ю.

Никитенко, В. Д. Соболь. СПб., 2002.

Весь Петербург. 1897–1899 гг.

История больницы // СПб ГБУЗ «Детская городская больница № 2 Святой Марии Магдалины» // https://mm2.ru.

Памятники архитектуры и истории Санкт-Петербурга. Василеостровский район / под ред. Б.М. Кирикова. СПб., 2006.

Толстой И. Дневник: 1906–1916. СПб.: Европейский дом, 1997.

Доходный дом

(1911 г., архитектор К. К. Кох; Малая Посадская ул., 14)

«Есенин появился в Петрограде весной 1915 года. Он пришел ко мне с запиской Блока. И я, и Блок увлекались тогда деревней…

Стихи он принес завязанными в деревенский платок. С первых же строк мне было ясно, какая радость пришла в русскую поэзию. Начался какой-то праздник песни. Мы целовались, и Сергунька опять читал стихи. Но не меньше, чем прочесть стихи, он торопился спеть рязанские «прибаски, канавушки и страдания»… Застенчивая, счастливая улыбка не сходила с его лица. Он был очарователен со своим звонким озорным голосом, с барашком вьющихся льняных волос, — которые он позже будет с таким остервенением заглаживать под цилиндр, — синеглазый. Таким я его нарисовал в первые же дни и повесил рядом с моим любимым тогда Аполлоном Пурталесским, а дальше над шкафом висел мной же нарисованный страшный портрет Клюева. Оба портрета пропали вместе с моим архивом…

Есенин поселился у меня и прожил некоторое время. Записками во все знакомые журналы я облегчил ему хождение по мытарствам.

Малая Посадская улица, 14

Что я дал ему в этот первый, решающий период? Положительного — только одно: осознание первого успеха, признание его мастерства и права на работу, поощрение, ласку и любовь друга. Отрицательного — много больше: все, что воспитала во мне тогдашняя питерская литература: эстетику рабской деревни, красоту тлена и безвыходного бунта…

Но была еще одна сила, которая окончательно обволокла Есенина идеализмом. Это — Николай Клюев.

Религиозно-деревенская идеалистика дала в нем, благодаря его таланту, самый махровый сгусток. Даже трезвый Брюсов был увлечен им.

Клюев приехал в Питер осенью (уже не в первый раз). Вероятно, у меня он познакомился с Есениным. И впился в него. Другого слова я не нахожу для начала их дружбы… Будучи сильней всех нас, он крепче всех овладел Есениным. У всех нас после припадков дружбы с Клюевым бывали приступы ненависти к нему»[61].

В этот дом, в квартиру № 8, поспешил с запиской от Блока 20-летний Сергей Есенин, только что приехавший в Петербург. Кумир Сергея, Александр Блок, к которому молодой поэт отправился прямо с вокзала, с первого взгляда на новичка безошибочно понял, в чьем обществе «певец русской деревни» найдет поддержку и вдохновение. Обливавшемуся потом от переизбытка эмоций от встречи с первым в его жизни настоящим поэтом Есенину Блок вручил рекомендательное письмо:

«М.П. Мурашову. 9 марта 1915. Петроград.

Дорогой Михаил Павлович!

Направляю к вам талантливого крестьянского поэта-самородка. Вам, как крестьянскому писателю, он будет ближе, и вы лучше, чем кто-либо, поймете его.

Ваш А. Блок.

Р. Б.