Девочка, Которая Выжила - Панюшкин Валерий Валерьевич

Другой рукой Елисей взял Нарин блокнот и попытался листать. Листать одной рукой было неудобно.

– Я подержу, – сказала Аглая.

Они пролистали весь блокнот, но это было бессмысленно. Каждая страничка блокнота покрыта была разрозненными линиями. Как будто бы Нара только и делала, что рисовала кучу хвороста. Несколько десятков разных куч хвороста на всех страничках.

– Она всегда так рисовала, – Аглая встала, вот теперь приёживание точно было закончено. – Она говорила, что так видит мир. Кофе хочешь?

Елисей опять вышел покурить на балкон. Оттуда, с балкона, видны были ночной двор и ночная улица. Неоновые вывески – «Братья Караваевы» и «Аптека». Проехал троллейбус, ярко освещенный изнутри. На самом высоком месте в троллейбусе сидела старуха, а в руках у нее была огромная лопата для снега. Оранжевая пластмассовая лопата на черной ручке. И Елисей подумал, что старуха эта не кто иная, как дурацкая смерть, глупая смерть, нелепая смерть – с пластиковой лопатой вместо косы.

Вошел внутрь. Аглая сунула ему в руку чашку эспрессо. Себе перелила в керамический стакан и разогрела в микроволновке давешний кофе с халвой, отхлебнула, облизала губы, зажмурилась от удовольствия и сказала:

– Давай мыслить логически.

– Давай. – Елисей сделал глоток, и его кофе сразу кончился.

– Фому никто не видел в тот час, когда погибла Нара, – в голосе Аглаи не было никакого ужаса.

– Та-а-ак, – кивнул Елисей.

– За этот час Фома успел вычистить Нарин телефон абсолютно. Это факт.

– Та-а-ак! – Елисея охватывало такое же беспокойство, как вчера в баре.

Но Аглая ничего, была даже весела:

– Ну так получается, что это Фома убил Нару и уничтожил следы.

– Не исключено, – согласился Елисей. – Но у него нет никакого мотива.

– А у меня какой мотив? – Аглая развела руками. – Ты же подумал на меня? Какой мотив?

– У тебя, – Елисей не понимал, хоть убей не понимал, почему они так весело говорят об этом, – куча мотивов. Твои однокурсники предложили целых три. Первое, – Елисей выкинул большой палец, – ты ей завидовала. Второе, – выкинул указательный, – ты хотела хайпануть на этой истории. Третье, – выкинул средний, – ты задумала чудовищную по цинизму своему художественную акцию, частью которой должно было стать убийство.

Аглая засмеялась:

– Но ты веришь, что все это хрень собачья.

– Но я верю, что все это хрень собачья.

– Ок, – Аглая потянула отца за руку, усадила на стул и сама села напротив. – Тогда вот тебе мотив для Фомы.

– Ну?

– Он встречался с Нарой.

Елисей замер.

– В смысле?

– В смысле, тайно от меня они были любовниками. Нара хотела, чтобы Фома был с ней, грозила раскрыть их отношения, и Фома ее убил. Хороший мотив?

– Хороший. – Как будто бы тысяча иголочек одновременно укололи Елисея в лоб и на месте каждого укола проступила крохотная капелька пота. – Хороший, только почему ты ржешь?

– Потому что я верю, что это хрень собачья.

– Типа, у тебя иммунитет к черному сомнению.

– Не знаю, но можем прямо сейчас спросить Фому.

С этими словами, быстро перебирая по экрану смартфона большими пальцами обеих рук, Аглая настрочила Фоме сразу несколько посланий. «Ты встречался с Нарой втайне от меня?», «Зачем ты стер все из Нариного телефона?», «Ты ее убил? Неужели нельзя было поговорить со мной?». Четвертое послание Аглая настрочила Рыжей Глаше: «Привет. Можешь узнать у своего следователя по биллингам, где был Фома во время убийства Нары? Это шесть вечера плюс-минус час».

Через минуту пришел ответ от Фомы: «Ты что там куришь?» Еще через минуту – ответ от Рыжей Глаши: «Спрошу».

– Можно мне еще кофе? – Елисей вздохнул.

Кофемашинка заурчала, и аромат Lavazza crema e gusto повис в воздухе.

Когда кофемашинка сделала последний кофейный плевок в чашку, следователь Максим Печекладов сказал:

– Поехали!

Он любил это – настоящее задержание опасных преступников. Речь шла о банде отчаянных убийц и грабителей, возможно религиозных фанатиков – на большой скорости они пробивали бесшумными выстрелами покрышки дорогим машинам на загородных трассах, а когда водитель останавливался сменить колесо, убивали его и забирали из машины все ценное. И еще, кажется, главная их цель вовсе не сводилась к наживе. Они хотели посеять страх из каких-то там религиозных побуждений. Что-то про конец света, пропавшего имама – какая-то исламская секта, Максим не очень разобрался. Выследил эту банду он хитро, по биллингам. Ночные трассы, где происходили убийства и ограбления, были, как правило, пустынны. Не так уж много мобильных телефонов находилось в районе преступления на момент его совершения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Максим написал ходатайство о получении детализаций по этим телефонам. Обнаружил один номер, который всегда находился неподалеку от места, где потрошили машину и убивали водителя. Написал ходатайство о прослушивании этого номера. Обнаружил сто восемьдесят три номера, с которыми подозреваемый созванивался более или менее регулярно. Написал доклад руководству. Поучаствовал в заслушивании своего доклада. Получил запрос на составление справок высшему руководству. Написал четырнадцать справок высшему руководству. Поучаствовал в заслушивании своего доклада у высшего руководства. Получил разрешение прослушивать все эти сто восемьдесят три номера. Написал ходатайство о получении спецтехники для прослушивания. Получил разрешение. Написал ходатайство о создании следственной группы, которая должна была заниматься прослушиванием. Получил разрешение…

И через месяц Максим уже знал по именам всех членов банды, знал, что они едят на завтрак, на каких машинах ездят, в какую мечеть ходят, как зовут их жен, в каком ночном клубе они изменяют этим женам и почему изменять женам с кяфирками – это не харам. Можно было арестовывать злодеев, как только они соберутся на свою сходку, называемую молитвенным собранием. Максим написал ходатайство об аресте, получил ордер на арест. Написал заявку начальнику СОБР, приложил к заявке комплект необходимых документов, встретился с руководителями тяжелых подразделений, передал копию постановления о возбуждении уголовного дела, характеристики на подозреваемых, которых предполагалось пленить. Вместе с ребятами из СОБРа определили подлетное время, время Ч, состав и экипировку группы захвата. Уф-ф! Кажется, всё!

Теперь Максим сидел в штабном фургончике, пил кофе из кофемашины, купленной на собственные деньги и составлявшей предмет гордости, и – командовал «Поехали!»

А парни там шли на штурм. Апартаменты, которые преступники называли молельным домом, располагались на 22-м этаже нового, наполовину еще не заселенного здания. Максим не очень разобрался, в чем разница между квартирой и апартаментами, но разница была – какая-то другая форма собственности, черт ее знает, неважно. А важно было то, что квартира не имела привычного номера и вместо номера обозначалась буквой. Отряду СОБРа предстояло штурмовать апартаменты 22С.

Максим слышал переговоры. В доме были две пожарные лестницы. Группа разделилась и стала подниматься по обеим, чтобы заведомо отре́зать преступникам пути к отступлению. Еще шестеро парней из СОБРа поднимались на лифтах. Лифтов в доме было три, причем второй не приезжал, пока не уехал первый, а третий не приезжал, пока не уехал второй. Пришлось ждать и подниматься не одновременно. Максим слышал в наушниках, как на площадке 22-го этажа парни шепчут друг другу: «Где все?» И как приезжают к ним на третьем лифте последние двое товарищей и тоже шепчут: «Где все?»

Командир отряда не отзывался, и никто не отзывался: видимо, у парней был режим радиомолчания, и объяснялись они знаками. Максим подумал было, что странно как-то, если парни, приехавшие на лифте, не видят парней, поднявшихся по лестнице, но додумать эту мысль не успел. Тяжело ухнул в наушниках таран, грохотнула в наушниках упавшая на пол дверь, хлопнули в наушниках две шумовые гранаты, затопотали сразу много тяжелых ботинок, сразу много мужских голосов заорали: «На пол! Лежать! Лежать!» И через минуту спокойный голос командира сказал в рацию: «Чисто». Максим снял наушники, допил кофе, подхватил свою папочку с документами и, не торопясь, направился к подъезду, у которого дежурили двое парней в бронежилетах и метался перепуганный консьерж.