Девочка, Которая Выжила - Панюшкин Валерий Валерьевич

Елисей написал дочери сообщение: «Как у тебя оказался Нарин телефон? – подумал и исправил: – Малыш, а как у тебя оказался Нарин телефон?» Отхлебнул виски. Ничего не почувствовал, как будто бармен Маша незаметно заменила алкоголь на воду. Через минуту пришел ответ: «Пап, давай не будем это обсуждать в ватсапе». – «А что в блокноте?» – «Пап, не в ватсапе».

– Дай еще двойной виски, пожалуйста, – попросил Елисей Машу.

– Ты же хотел сегодня не выпивать?

– Пожалуйста, – он говорил очень тихо, но казалось, будто кричит. – Пожалуйста, пожалуйста, не надо вот это. Ты бармен? Бармен. Можешь просто налить виски?

Маша пожала плечом и отвернулась налить виски. Бутылка «Талискера» на минуту покинула свое место на полке, и Елисею стало хорошо видно, как женщина в зеркале целует своего спутника в краешек губ, а тот незаметно запускает руку в карман, чтобы сбросить в телефоне эсэмэски типа «Ты где?», «Когда вернешься?», «Тебя ждать?».

В ватсапе от Аглаи пришло сообщение: «Пап, я люблю тебя».

Но Елисей уже не мог остановить вихрь мыслей. Достал сигарету, вышел на улицу, закурил. На улице шел снег. Первые признаки зимы. Снежинки кружились в свете фонарей, как мысли в голове у Елисея. Делать-то что, Господи? Надо признаваться, пока этот громила-следователь не раскрутит все. Надо – сделку со следствием. Убийство по неосторожности – это сколько лет? Лет? Колонии? Его девочке?

И нет, нельзя признаваться прямо следователю. Надо делать это с хорошим адвокатом. Кто хороший адвокат? Елисей больше не знал хороших. Если бы был жив Юрий Маркович Шмидт, можно было бы прямо сейчас сорваться в Петербург, прийти к нему на Мойку, посидеть у него на кухне, из которой по какому-то странному акустическому капризу петербургской архитектуры слышно все, что происходит на Дворцовой площади, как будто она – во дворе.

Ах, Юрий Маркович! Елисей вспомнил, как встретил знаменитого адвоката в последний раз. Вышел из маленькой петербургской гостиницы, двинулся по Большой Конюшенной, а навстречу – Шмидт. Он шел посередине улицы, счастливо щурился на солнце и ел мороженое. «Здравствуйте, Юрий Маркович». – «Здравствуйте, Елисей, голубчик, только я вас прошу, не говорите никому, что видели меня с мороженым, мне мороженое категорически нельзя». Елисей обещал сохранить тайну, а вскоре Шмидт умер. И нет теперь, нет никого, кому можно довериться, спросить, как вести себя, если твоя дочь случайно убила свою лучшую подругу.

Она ведь ее случайно убила? Мысль о том, что убийство было преднамеренным, Елисей запретил себе думать. Бросил окурок, вошел в бар и сделал большой глоток виски.

– Что там опять случилось? – Маша, ничего не отмеряя, плеснула Елисею в недопитый стакан еще «Талискера». Это значило – бесплатно. – Что там еще случилось?

– Если бы твой ребенок, – спросил Елисей, – сделал что-нибудь плохое, ты бы как поступила?

– Мои дети террористы, – Маша пожала плечами. – Они каждый день делают что-нибудь плохое, я их бью за это по жопе, а они ржут.

– Нет, – Елисей покачал головой. – Я имею в виду действительно плохое, а не шалость. Представь себе, что твой сын Гитлер.

– Гитлер? Мой сын? – Маша улыбнулась. – Ну, он же мой сыночек. Я его рожала, то-сё, кормила сиськой, меняла подгузники…

– …а он убил шесть миллионов евреев, – подхватил Елисей. – Ты бы что сделала?

– Я бы… – Маша задумалась. – Я бы научилась ненавидеть евреев. Я бы убедила себя как-нибудь, что убивать евреев правильно. Иначе мне пришлось бы признать, что мой сыночек чудовище, а этого признавать нельзя. Нет в голове такого механизма, чтобы признать.

– А Тарас Бульба своего сына убил, – парировал Елисей.

– Ну и мудак! – Маша усмехнулась. – Что случилось-то?

– Да-а-а! – Елисей отмахнулся и допил виски. – Дочка там попала в нехорошую историю.

Маша не стала комментировать и не стала связывать месячной давности рассказ Елисея про то, что у дочки погибла лучшая подруга, с сегодняшним рассказом о том, что дочка совершила что-то ужасное.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– У меня, – сказала Маша, – дочка воровала вещи в дорогих бутиках. У них был такой спорт. Воруешь шмотку, фотографируешься и выкладываешь во «ВКонтакте».

– И? – спросил Елисей.

– Ее поймали.

– И?

– Никаких «и». Влезла в долги, дала следователю взятку. Дело закрыли. Дочка плакала, просила прощения, а я рассказала ей, что сама всегда мечтала что-нибудь украсть, только смелости не хватало.

Елисей расплатился, вышел из бара, опять закурил, хотя от табака в горле уже драло и затылок ломило. Пошел медленно к дому, задирая голову и глядя, как кружатся в свете фонарей снежинки. Остановился, достал из кармана телефон и перечел последнее Глашино сообщение: «Пап, я люблю тебя».

Глава 13

Наутро Елисей встал по будильнику, побрился, почистил зубы, опорожнил кишечник, съел легкий завтрак, состоявший из греческого йогурта, кофе, бетаблокатора конкор, розувастатина крестор и алка-зельтцера. Оделся, подхватил большую сумку Firetex и спустился в спортивный зал, который располагался на первом этаже его дома. В раздевалке встретил своего обычного спарринг- партнера Диму. Дима, дядька примерно Елисеевых лет, только более сухой и мускулистый, стоял посреди раздевалки совершенно голый, если не считать браслета на ноге. Он был бизнесмен, этот Дима, против него завели налоговое уголовное дело, он сидел под домашним арестом, но судья разрешила ему посещать спортивные занятия.

– Привет, как жизнь?

– Нормально, у тебя?

– Нормально.

Елисей отвечал так, но думал наоборот – ничего себе, один под арестом, у другого того и гляди будет под арестом дочь, но оба говорят «нормально», и не принято ничего другого говорить, а принято одеваться в боксерскую форму, Елисею в белую, Диме – в красную. Тренер Андрей, молодой человек лет двадцати пяти, весь в блэкворк-татуировках, заглянул в раздевалку и поторопил их:

– Старики-разбойники, привет. Корвалол обсуждаете? Хва, разминка уже.

Они вышли и присоединились к разминке. Прыгали три минуты на скакалке. Потом прыгали друг перед другом, на каждый прыжок касаясь плеча партнера то правой, то левой рукой. Елисей думал: «Почему я тут прыгаю вместо того, чтобы бежать куда-то, спасать как-то? Куда? Как?» Потом стали перекидываться большим тяжелым мячом, а пока мяч летел, каждому из партнеров следовало успеть сделать упражнение «бурпи» – упасть на пол, отжаться и вскочить. Елисей ничего не думал, просто задыхался. Пока бинтовали руки, надевали шлемы и перчатки, Елисей спросил:

– Скоро с тебя браслет-то снимут?

– Бодаемся пока.

Это все, что они сказали друг другу, но тренер Андрей характерным судейским жестом велел им прекратить бессмысленную болтовню.

– Что-то ты смурной какой-то сегодня, – прошептал Дима. – С бодуна?

– Да там пришлось вчера… – начал было Елисей.

Но тренер Андрей лаконичными жестами поменял ему спарринг-партнера. Поставил с ним Руслана, парня лет двадцати трех, на голову Елисея выше, не курившего, не пившего и имевшего десяток хоть и любительских, но официальных боев. «Мне пиздец», – подумал Елисей и полез на ринг, над которым красовалась надпись: «Упадешь телом – поднимут. Упадешь духом – затопчут». Это высказывание приписывалось великому чемпиону Федору Емельяненко.

В айфоне у тренера Андрея прозвенел гонг, и начался первый раунд спарринга. Елисей встал в самую закрытую стойку, на которую только был способен. Старался двигаться на ногах, но на самом деле только переминался с ноги на ногу. Руслан танцевал вокруг него. Выбрасывал джеб за джебом, двойки, тройки, «почтальон», то есть два легких удара левой рукой и один сильный правой. Танцевал, менял ярусы, корпус – голова – корпус. А Елисей только защищался, и в голове у него роились вчерашние мысли.

Его любовь к дочери – как она устроена? Джеб в голову, успел поставить защиту. Он любит дочь только потому, что она прекрасна? Два джеба левой в голову, третий – правой в живот. Не успел свести локти, пропустил, но удар несильный. А если дочь совершила преступление, ты сможешь ее любить? Если она торчит или снимается в порно, или убила человека – ты сможешь ее любить? Руслан накрыл левую руку Елисея своей перчаткой, потянул вниз и в тот же миг запустил в открывшуюся голову хлесткий крюк. В голове у Елисея зазвенело, из глаз посыпались искры, и он упал.