Подмена - Бренна Йованофф

— На этот раз пропущу.

Карлина пожала плечами.

— Как знаешь, только не чувствуй себя чужим. Наш дом — твой дом.

Самое ужасное, что в этом я не сомневался.

Переодевшись, я присел перед туалетным столиком, глядя, как незнакомое отражение потихоньку снова становится похожим на меня.

— Это была магия, да? Там, на сцене?

Карлина улыбнулась, пожала плечами.

— Наверное. В том смысле, в каком музыка может быть магией. То есть, полностью. Музыка — наш лучший язык. И в то же время все, что у нас есть.

— Знаешь, ведь ты можешь запросто покорить мир?

Карлина рассмеялась, мягче и нежнее, чем могла смеяться Карлина, которой я представлял ее еще неделю тому назад.

— С меня хватит Джентри!

Глава четырнадцатая

КАТАСТРОФА

Когда я вернулся в зал, никто не обратил на меня внимания. Я нес в руках гитару, мои волосы были липкими от помады, но в остальном ничего не изменилось.

Потом я заметил, что улыбаюсь, что было странно само по себе, но еще более странным было то, что мне это нравилось. Обычно я улыбался, только когда у меня были зрители. Когда от меня ждали улыбки.

Кто-то дотронулся до моей руки, я обернулся и увидел Тэйт, стоявшую совсем близко.

— Так это все-таки был ты, — очень тихо сказала она. — Просто не была уверена.

Мое сердце билось сильно, но ровно. Хороший ритм, никаких перебоев. Я чувствовал себя другим и новым, как будто все-таки сумел перестать быть собой.

Поверх макушки Тэйт я заметил в дальнем конце зала Дрю и Дэни. Дрю поднял голову и улыбнулся мне. Потом замахал рукой, подзывая.

Но я никуда не пошел. Я просто стоял посреди зала и смотрел на Тэйт. Она разглядывала меня так внимательно, что я невольно подумал, будто она способна увидеть сквозь наслоения несущественных, пустяковых деталей мои настоящие чувства к ней — какими бы те ни были — словно эта правда открывалась в моих глазах, когда я забывал моргать.

Ее лицо было очень близко от моего лица.

— Я тебя не понимаю, — сказала Тэйт. — Сначала ты целыми днями прячешься ото всех, а потом отплясываешь на сцене, как рок-звезда и тебе нечего скрывать! Слушай, да кто ты такой?

На это мне нечего было ответить. Я не знал, что она там во мне разглядела, но вдруг перестал чувствовать себя расслабленно — по крайней мере, в такой близости от нее.

Тэйт покачала головой и пошла прочь, но, вопреки ее злому взгляд и написанному на лице отвращению, мне отчего-то захотелось ее догнать.

Но я, в беспрецедентном порыве благоразумия, стал пробиваться к Дэни, который согнулся над биллиардным столом, выстраивая комбинацию.

— Ты неплохо выступил, — сказал он, не поднимая головы. Насколько я понял, он решил забить восьмеркой двойку в угловую лузу.

Дэни сделал открытый упор и закатил с первого раза.

Я смотрел на его опущенную голову и улыбался до ушей.

— А ты меня узнал?

Дэни выпрямился, смерил меня скучающим, недоверчивым взглядом.

— Ну, да-а.

— Боже! — воскликнул Дрю. — Блин, да мы все тебя видели! И мы, между прочим, пока не в маразме!

— А я выглядел как-то по-другому?

Дэни стукнул кием об пол.

— О да, только в хорошем смысле. Ты был счастлив, Мэки. Знаешь, я уже забыл, когда видел тебя счастливым!

— Просто… просто я стал лучше себя чувствовать.

Дрю крутил в руках мелок, выписывая пальцем голубые полоски на тыльной стороне ладони.

— Вот и хорошо, — сказал он, не глядя на меня.

— В чем дело? Что-то не так?

Дэни покачал головой.

— Ничего. Просто будь осторожен. Ты же понимаешь?

Я кивнул, дожидаясь, когда он объяснит, чего мне надо остерегаться и почему, но Дэни не прибавил ни слова, и братья вернулись к игре.

Через минуту Дрю снова поднял голову. Посмотрел на Тэйт, стоявшую возле игровых автоматов, и выразительно пошевелил бровями.

— Слушай, что между вами такое, а? Я все жду, кто первый бросит гранату.

Я промолчал. Признаться, я сам не знал, как назвать то, что с нами происходило — за исключением, что это было глупо и немного стыдно — просто когда Тэйт упрямо выпячивала подбородок, мне почему-то хотелось быть к ней гораздо ближе, чем нужно.

Выйдя в зал, я стал прокладывать себе дорогу сквозь толпу, обходя ребят из нашей школы и незнакомцев.

Тэйт играла в пинбол, с ледяной невозмутимостью скармливая автомату четвертак за четвертаком.

— Эй, — сказал я, останавливаясь рядом.

Она оттянула пружинную катапульту и отправила первый мячик в море мигающих огоньков и ярких пластиковых сирен.

Я облокотился на крышку автомата.

— Слушай, тебе понравился концерт?

Тэйт продолжала игру, следя за мячиком, катившемся по минному полю препятствий и колокольчиков.

— Ничего так, для тех, кому такое нравится.

— А какую ты музыку любишь?

— Всякую. Разную. Слушай, ты не мог бы отойти от стекла?

Когда она говорила, у меня по шее бежали мурашки, то ли от нервов, то ли… от того, что мне нравился ее голос… как бы… Я встал рядом с автоматом и стал смотреть, как мячик снует среди препятствий и ловушек.

Напиток Морриган потихоньку выветривался, меня слегка вело, но это не было неприятно. Напротив, появилось ощущение расслабленности и свободы, как в легком подпитии.

Я пребывал в том волшебном состоянии, когда мир кажется податливым и ничто не выглядит ни непреодолимым, ни слишком страшным. Я стоял перед игровыми автоматами и смотрел на Тэйт. Она орудовала лапками с таким видом, будто занималась серьезным делом. И больше не разговаривала со мной.

Когда последний шарик скрылся в брюхе автомата, она со вздохом повернулась ко мне.

— Ну, что? Чего тебе надо?

— Не подкинешь меня домой? — Слова вырвались прежде, чем я успел их обдумать.

Она подняла голову, чтобы взглянуть на меня; ее лицо было непроницаемо, а подбородок торчал так упрямо, что мне захотелось схватить ее за плечи и трясти, чтобы она перестала так на меня смотреть.

После долгого молчания, заполненного пиликаньем сирен и миганием огоньков пинбола, Тэйт кивнула.

Мы отъехали всего на квартал от «Старлайт», когда я понял, что принял неправильное решение. Этой ночью боярышник выветривался гораздо быстрее, чем накануне, а вместе с ним улетучивалась и эйфория, вызванная моей игрой перед полным залом. Теперь каждый неровный участок дороги и каждая выбоина, на которой подскакивала машина, пробирали меня до костей.

Тэйт, похоже, ничего не замечала. Она смотрела прямо перед собой, сквозь залитое дождем ветровое стекло, и болтала о школе и независимом кино. Она держалась абсолютно спокойно, как будто никуда не спешила и ждала своего звездного часа. То есть минуты, когда она задаст свой роковой вопрос, и мне ничего не останется, кроме как ответить.

Воздух загустел от запаха железа. Я проглотил ком в горле и приоткрыл окно.

Мы были в шести кварталах от моего дома, когда наступила расплата — отвратительная и неизбежная. Я закрыл глаза и стал считать в обратном порядке, пытаясь унять дрожь и выдавить отравленный воздух из легких. В животе что-то всколыхнулось, но я заставил себя не обращать внимания и медленно, глубоко дышать. Пот лил с меня градом.

Когда теплая судорога снова скрутила желудок, я откашлялся.

— Тэйт, остановись, пожалуйста.

— Эй… Эй, что с тобой?

— Мне что-то очень нехорошо.

Что было огромным преуменьшением. Мне никогда в жизни не было так плохо, даже от чертового железа или нержавеющей стали, даже в самых худших случаях.

Головокружение накатывало волнами, перед глазами все плыло. В ушах шумело, пелена черных точек мешала смотреть. Запах металла стоял во рту и носу. Он просочился мне под кожу, в кровь, пульсировал в костях и суставах.

Тэйт схватилась за рычаг и переключила передачу в режим парковки.

— Это…

Но я уже рывком открыл дверь.

Я вывалился наружу, но ноги отказались меня держать. Из кромешной тьмы земля вздыбилась мне навстречу. Я упал на четвереньки и постоял так, не шевелясь, пережидая самое худшее, пока не нашел в себе силы лечь. Мне нужно было побыть в тишине и одиночестве. Свернуться клубочком в темной комнате, где ни звука, ни движения.

Прижавшись щекой к траве, я вдыхал зеленые запахи листьев, стеблей и корней. Дождь легко и прохладно падал мне на лицо. Мне нужна была Морриган.

— Мэки, ты как?

Тэйт согнулась надо мной с протянутой рукой, словно хотела взять меня за плечо, но боялась дотронуться. Все мое тело приступами сотрясала страшная судорожная дрожь.

Я крепко зажмурился, стараясь совсем не шевелиться. Каждый вздох отзывался бурей спазмов в груди.

— Мэки, скажи, что ты в порядке! — В ее голосе звенело напряжение.

Боль в локтях и коленях становилась все сильнее, из тупой и пульсирующей она быстро превращалась в удары молотка.