Река Джима - Майкл Флинн

Голограмму сделали на званом ужине на Полустанке Данг-чао после концерта Мéараны. Бан Бриджит стояла рядом с дочерью, одетая в украшенный ленточками парадный китель и широкие брюки. Подобный наряд Гончие называли «служебное зеленое».

Энвии, заметно побледнев, оторвала взгляд от голограммы. Мéарана показала карточку, которую вручил ей Зорба, держа ее так, чтобы не увидели посторонние. Она полыхнула тусклым золотом, как значок в руке законного владельца.

— Забирайте ее, — сказала Энвии, отправив посылку через стойку. — Мне она тут не нужна.

— Вы все делаете правильно.

— Не важно. Дела Гончих? Это магнит для неприятностей. Не хочу быть замешанной.

— Я передам, что вы верно хранили посылку для нее.

— Лучше ничего не говорите. Вот…

Она взяла комплект стальных конусов и провела их через упаковщик.

— Мой вам подарок. Просто заберите… посылку отсюда. Воздушный автобус уходит… — Взгляд на часы на стене. — Через десять метрических минут.

Мéарана снова поблагодарила девушку и направилась к выходу. Энвии не предложила, чтобы она заходила еще.

Десять метрических минут составляло чуть меньше семи гроссударов в додека-времени, которое использовалось на Старых Планетах, или почти четверть часа по терранскому времени Донована. Арфистка успела прогуляться по платформе обозрения и посмотреть на знаменитые Железные конусы.

Закатный свет контрастно очерчивал их. По прерии протянулись длинные рыжие тени. Низовья поросли травой и кустарниками, но возвышенности оставались голыми, и из них выступал изломанный и ржавый металлоцен полупогре-бенных конструкций, грандиозных, не ниже окружавших их холмов. Энвии была права. Если это челноки, то это самые крупные челноки, о которых арфистка когда-либо слышала. В большинстве миров Периферии ходили собственные истории о первых кораблях, но она не слыхала, чтобы их описывали настолько огромными.

Челноки или нет, но конусы, вне всяких сомнений, крупнейшие артефакты, пережившие древние времена; скорее всего, это были жилые здания, заводы или даже гробницы первых правителей. В древней стране Старой Терры, называемой Ме-есар, королей хоронили в огромных каменных пирамидах. Возможно, именно так конусы и получили названия. Момад, Финмакул и бен Хомер могли быть древними позабытыми королями. Конусы были огорожены заборами, а знак на галактическом предупреждал туристов не заходить дальше. Арфистка предположила, что там, среди разрухи и запустения, небезопасно. Древние строили на века, но века миновали, и остались только руины.

— Нагляделась, гулл?

Мéарана встрепенулась от внезапно раздавшегося голоса. Это был ‘лун из автобуса: парень с приятным смуглым лицом и голубыми глазами, обычными для его народа. Темно-красные волосы в закатном свете казались шоколадно-коричневыми. Судя по тону вопроса, он уже нагляделся.

Мéарана откинула голову.

— А тебя это волнует?

Парень пожал плечами:

— Возможно.

Обыденным жестом он достал из кармана выкидной нож и принялся чистить ногти. Мéарана уставилась на лезвие.

— Я могу тебе помочь, — произнесла она, и ’лун озадаченно прищурился.

Мéарана повела плечом, и из рукава в ладонь выпал кин-жал-квилон. Она взяла его горизонтальным обратным хватом, острием чуть в сторону, так, чтобы в случае необходимости использовать для удара наотмашь или сверху. Клинок удобно лежал в руке, казался почти живым.

— Пару раз приходилось делать маникюр, — добавила арфистка.

Парень посмотрел на квилон, затем на собственный выкидной нож, пожал плечами, и лезвие исчезло в ручке.

— Тогда делай свою чертову фотку, брассер. Пусть кот пожрет тебя, а шайтен пожрет кота.

Насмешливо поклонившись, он отступил.

— Благодарю, — учтиво сказала девушка и вложила квилон обратно в ножны.

Включая камеру, она надеялась, что ее рука не дрожит слишком сильно. Напускная уверенность — половина победы. Она задалась вопросом, смогла бы воплотить угрозу в жизнь. Одно дело — упражняться на манекенах в спортзале матери, совершенно другое — сразиться с живым человеком.

Солнце еще сильнее склонилось к закату, осветив западную сторону конусов. В пробоине самого крупного — того, который назывался Момадом, — открылось месиво разбитых палуб. Вероятно, там располагался зал, именуемый гаван гофтаийн, где был погребен повелитель. В дыру залетела птица — скорее всего, к свитому внутри гнезду, и Мéарана быстро сделала снимок.

Панорама поражала воображение не меньше. Холмы за конусами оттеняло заходящее солнце, и в слабом свете они казались такими же конусами, высившимися иззубренными рядами.

Какая глупость. Целая горная гряда подобных штук?

С платформы воздушного автобуса донесся предупредительный гудок, и магниты на рельсах с гулом активировались, готовясь принять приближающуюся машину. Мéарана распихала по карманам куртки пакет и комм, плотнее запахнула чабб от ветра-шрого и заторопилась к рампе отбытия. Оглянувшись на прощание, она увидела, как преклонивший колени перед конусами ‘лун пальцами правой руки поочередно коснулся груди, губ, лба и плеч.

Несмотря на нож и угрозы хвастливого задиры, сердцем арфистка была вместе с ним. Ведь все заслуживают в жизни чего-то священного.

Мéарана договорилась встретиться с Донованом в кафе «Гийом» и, войдя туда, увидела человека со шрамами, успевшего заказать привычную вискбеату на два пальца. Он не был пьян, скорее, углубился в мрачные закутки своего разума. Пьяницы хотя бы иногда бывали веселыми. Арфистка нерешительно замерла на пороге, поскольку не видела его в таком состоянии с тех пор, как они покинули Иегову.

Она задумалась, не отправиться ли дальше в путь без него. Если оставить его здесь, он вряд ли даже заметит это, погруженный в терранский полусвет и тьму собственного прошлого. Но Мéарана приложила слишком много усилий, чтобы найти его, и теперь хотела окупить труды. И если у Фудира имелось темное прошлое, разве не было у нее темного будущего? С возрастом она познала искусство терпения.

Мéарана позабыла, что человек со шрамами был парапер-цептиком и одна его личность, которая наблюдала через правый глаз, отметила ее колебания; он призывно махнул ей рукой. Арфистка взяла в руки себя, свои мысли и чувства и торопливо прошла к столу.

Кафе, в отличие от бара на Иегове, было светлым и открытым: просторное там, где бар тесен, хорошо освещенное, где бар темный, посетители более беззаботны, тогда как в баре — более безучастны. И все же человек со шрамами ухитрился, словно заварочный шарик, брошенный в горячую воду, придать заведению что-то от атмосферы бара.

Как всегда, выбранный им столик находился у задней стенки, так что он сидел лицом к остальным в комнате. «Никогда не сиди к залу спиной, — как-то сказал он ей. — Ты должна видеть, кто приходит». Хороший совет, подумала арфистка, для того, кто занял то место, которое и советовал. А чтобы видеть, кто приходит, разве не нужно вначале оторвать взгляд от стакана?

Мéарана заняла опасное место напротив него, отважно показав спину залу, и поставила посылку на стол. Человек со шрамами не поднял головы, но девушка поняла, что его беспокойный взгляд заметил имя адресата, поскольку он стиснул стакан так крепко, что побелели костяшки.

— Посылка ждала ее в Кондефер-парке два метрических года, — сказала арфистка. — Я едва сдержалась, чтобы не вскрыть ее в воздушном автобусе, но… Ты знаешь, что это значит? Кто бы ни оставил посылку, он известил мать через Круг, и… если мы просто подождем возле парка, рано или поздно она придет за ней или пошлет сообщение, куда передать ее.

— Мы прождем столько же, сколько те конусы, и птицы совьют гнезда в наших бородах, — с нажимом произнес он. — Она не явилась сюда за два года, и рано или поздно ты поймешь, что это должно значить.

— Может, она поменяла журнал и сообщение ушло не в тот мир; или оно достигло отеля после ее отбытия, а в отеле не знали, куда переслать его; или она отправилась в мир вне зоны действия Круга; или…

Человек со шрамами поднял глаза.

— Или она мертва! Что бы она ни искала, она это нашла. Или оно нашло ее.

Мéарана вздернула подбородок.

— Или посылка значит для нее меньше, чем для отправителя.

— Думаешь, она нарочно бросила ее?

Арфистка заколебалась, отвела взгляд.

— Она многое бросает.

Они замолчали, погрузившись в свои мысли.

— Никто, с кем я говорила, ничего не знал о медальоне, — наконец сказала она. — Конечно, через город проходит множество людей, кроме ’лунов и терран, а после ее появления сменилось немало ювхарри.

— Лоси, — сказал человек со шрамами, глядя в стакан с виски. — Нас здесь зовут лосями.

— Я думала, кофферами.