Река Джима - Майкл Флинн

Возможностей хоть отбавляй. Большой зал на станции «Приток народа» усеивали кабинки, взятые в аренду различными компаниями, каждая под собственной вывеской, к ним и хлынуло большинство пассажиров четвертого класса «Сид-дики». Зачем проходить таможню Арфалуна, если тебе лететь дальше?

«Парящий купол» скрывал под собою бары и рестораны, жонглеров и магов, площадки для симулированных, интерактивных, записанных и живых представлений. Тут и там кто-то популярный или печально известный собирал вокруг себя последователей и почитателей.

Над головой тянулись знаменитые арфалунские фрески, написанные пятьдесят лет назад Хендриком Паком Гбонжу. Они изображали сцены великих миграций из мифического прошлого. Крепкие мужчины и храбрые женщины двигались на запад в запряженных волами фургонах переселенцев, казаки брели на восток по с’бирским снегам, семьи жунгво ехали в скрипящих двухколесных телегах по коридору Гансу, магрибцы расселялись в зловонных пригородах Юрупы. На берегах Великой рыбной реки идущие на север четырехтрек-керы встречались с пастухами манту, идущими на юг. Изображены здесь были и легендарные личности: Яцинта Росарио осматривала ржавые пески Марса, Янь Хуан-Ди простирал длань над поросшими лишайником равнинами Дао Хетта, Хеттиван Махадеван, уперев руки в бока, взирал на обрушившиеся руины первого найденного города предтеч на Новом Бомбее.

Маловероятные события, думала арфистка, стоя в очереди к таможне. Воображение Гбонжу боролось с реальной историей и уложило ее на обе лопатки. Многие герои тогда попросту не знали, что они герои, и им редко представлялся случай принять драматическую позу. Росарио была мифом, книжным персонажем; то же, по всей видимости, касалось Яня. И хотя Махадеван являлся исторической личностью, историю, похоже, изменили до полной неузнаваемости.

Посадочные ворота в город Пришдад заполонили люди: приятели-пассажиры со «Шрини Сиддики», путешественники, переселенцы, которым требовалось убить время до отправления ковчега, работники таможни и миграционной службы, возвращавшиеся домой со смены. Арфистка и человек со шрамами вклинились в эту толпу, поскольку бан Бриджит связывалась со Сворой именно из Пришдада.

Неподалеку стояли мужчина с вытянутым лицом и женщина с губами, напряженными, как струны арфы. Рядом с ними топтались двое детей в неброской одежонке и с ужасно торжественными лицами. До слуха Мéараны донеслись обрывки приглушенного разговора:

— Я же говорила, что мы опоздаем! Говорила ведь!

— Они сказали, что придержат наши места. Откуда я знал, что они их отдадут?

— Ты мог привезти нас вовремя. Что нам теперь делать?

— Будет еще один рейс. Они обещали.

— Как обещали придержать места? На что нам жить до тех пор? На билеты ушли наши последние дукаты. Нам нужны те деньги.

— Обменяй билеты на наличку — и можешь распрощаться с миром Тен-Бек. Нам невозможно, супружеская пара заметила арфистку, поскольку они заговорили еще тише и отошли в сторону, потащив за собой на удивление молчаливых детей. Донован хохотнул.

— Узрите благородных пионеров!

— Ты умеешь только язвить? В конце охоты я надеялась увидеть лучшего человека.

— А вместо этого нашла обычного, более-менее.

— Скорее более, чем менее. — Девушка постучала пальцем по его лбу. — Когда я встречу тех, других, которых ты таскаешь за собой?

Человек со шрамами попятился.

— Они выйдут тогда, когда Фудир и я выпустим их. Он и я — консулы нашей маленькой республики.

Арфистка еще раз посмотрела на семью переселенцев. Она была не настолько глупа, чтобы смешивать частное с общим, но уже облекала встречу в голтрэй, плач по потерянному миру. Какая участь может быть грустнее, чем утрата будущего?

«Пваирт на При», посадочное поле для ботов, раскинулось на равнинах Джаза, в паре лиг к востоку от столицы. Оттуда управляли движением планетарных ботов, а также полетами с поверхности на орбиту. Большинство пассажиров, которые спустились вместе с Донованом и Мéараной, потянулись к соединяющим воротам, направляясь к недавно открытым поселкам в Благоземлях, как их называли местные жители. Впрочем, монорельсовая платформа за терминалом все равно была переполнена теми, кто желал вкусить городской жизни Пришдада.

Они ступили на платформу, и их одежду затрепал жаркий песчаный ветер. Плащи развевались, с голов слетали шляпы, хлопало зеленое знамя планетарной лиги: золотая арфа в серебряном полумесяце.

«Символ на флаге мне что-то напоминает», — сказал Педант.

«Тебе все что-то напоминает», — ухмыльнулся Ищейка.

Человек со шрамами постоянно вертел головой, словно стремления некоторых его частей изучить флаг боролись со стремлениями других частей следить за спутниками на платформе.

«Здесь может быть опасно», — заметил Внутренний Ребенок.

— Вам нездоровится? — Женщина, стоявшая возле человека со шрамами, взяла его под руку, но Внутренний Ребенок вскрикнул и отшатнулся.

— Все в порядке, — заверила Мéарана участливую женщину. — У него мышечный спазм. Иногда случается.

Она крепко взяла его за руку. Фудир успокоил разум и поклонился женщине:

— Спасибо, мисси. Ты очень добра к этому человеку.

Но женщина ничуть не успокоилась. Она отступила назад.

— Ты терри, — произнесла она, непроизвольно взглянув на руку, которой коснулась его.

Ожидавшие пассажиры отреагировали по-разному. Один мужчина нахмурился и шагнул к женщине, стиснув кулаки, словно чтобы защитить ее. Некоторые, недавно прилетевшие с других миров Периферии, поджали губы, зацыкали или просто отвернулись, но Фудир не знал — это из-за неприязни к терранам или из-за поведения местного жителя.

— Следите за нами, — предупредил Фудир свои «я». — По-видимому, здесь не очень благожелательны к терранам.

— Принимая во внимание, что во всей Периферии не очень благожелательны к терранам, — ответил Донован, — это большое преуменьшение.

Вот почему Донован предпочитал Иегову. Иеговяне не любили терран, но они не любили вообще никого, и, пока они не выказывали откровенной неприязни, Донован расценивал это как теплые объятия.

Из города подходил поезд, магниты в платформе станции загудели, тормозя его.

— Вот почему нам следовало остаться там, — сказал он остальным. — Как я и полагал.

Фудир возразил:

— Тогда кто бы оберегал нашу… нашу Мéарану?

«Пока я не видел, — сказал Ищейка, — чтобы ей требовалась охрана».

— Пока нет. Но ты знаешь, что все еще впереди, — сказал Фудир.

«Конечно, — ответил Ищейка. — Я понял это в офисе де ла Сусы».

«Формально это был не его офис».

«Заткнись, Педант».

— Что, если ей придется опереться на нас? — спросил Фудир. — Мы надломимся. Сломаемся.

— Да, — согласился Донован. — Вспомните проулок в Йенлуши, когда пришло время быстрых и решительных действий.

«Если бы вы, парни, оставили меня за главного, нам не пришлось бы…»

— Быстрых и решительных, Силач, — а не быстрых, решительных и глупых.

Пришдад был столицей клифа на Мурф, крупнейшего суверенного государства Арфалуна, и по умолчанию являлся номинальной столицей планеты. Это был средних размеров город, столь же хлипкий с виду, как Йенлуши. Но если Йенлуши постоянно рушился, то Пришдад возводился. Его здания походили на разноцветные кусочки, торопливо сшитые вместе, словно народ Арфалуна все время гнался за чем-то новым.

Весь этот народ был склонен к неожиданным поступкам, люди всю жизнь куда-то спешили. Мятежи считались городским видом спорта; но человек был готов сражаться с кем-то сегодня, а завтра покупать ему выпивку. На Чертополоховом Пристанище все планы терпели крах, а на Арфалуне их даже не успевали додумать, как уже появлялись другие.

Городок расположился в чашевидной долине на западном краю Джаза, играя роль порта благодаря естественной бухте

' на восточном берегу Окруженного моря. Большую часть местного года морской ветер поддерживал прохладную и влажную погоду, иногда пригоняя бури. Но дважды в год воздушные течения меняли направление и несли пыль с лугов — горячий сухой ветер назывался шрого, — и тогда людям приходилось снимать влагостойкие твидовые шляпы и надевать яркие клетчатые косынки, известные как кепии. То было дурное время года — жаркий песчаный ветер выводил из себя, и даже самые спокойные горожане становились раздражительными. Количество убийств обычно увеличивалось в эти сезоны — в хорошие годы не очень, но резко подскакивало в плохие.

Несколько минут стояния на платформе убедили Мéарану, что шрого в самом разгаре. Бродячие продавцы с тележками оживленно торговали головными уборами для защиты волос и шеи от пыли. Мéарана купила разновидность кепии под названием чабб. Обрамленная кисточками, сшитая из невесомой ткани — шодди, она прикрывала ее золотистое лицо изумрудной вуалью, так что оно как будто выглядывало из окошка и казалось крошечным и почти детским. Вшитые свинцовые шарики позволяли опускать вуаль и не давали свободным краям развеваться на ветру.