Замочная скважина - Маша Трауб

Подъезд стал совсем другим. Не было Лиды, Израиля Ильича, Тамары Павловны. Теперь вот уехала Маринка. Подъезд рассыпался, соседи расходились по своим квартирам, равнодушные, чужие друг другу.

Только по старой привычке на Новый год Ольга Петровна шла с подарком к Валентине, или тетя Рая поднималась к Ольге Петровне. Но общих застолий уже не устраивали. На детской площадке было тихо – новое поколение детей не спешило приходить. Лишь Наташа в одиночестве качалась на качелях. Ей не с кем было делить горку и ржавую карусель. Не было подружек по песочнице. Она оставалась полновластной хозяйкой этого пятачка детства, который давно не ремонтировался, не красился – не для кого было. Площадки живут только тогда, когда дети нагревают своими попами холодные железные неудобные сиденья, когда облизывают перекладины на лесенке, падают, разбивают коленки и лбы. В противном случае площадка ржавеет, скрипит, гниет, рассыхается и умирает.

То же самое было и с подъездом. Хотя тетя Рая, как прежде, намывала лестничную клетку с хлоркой, от которой стоял запах на несколько этажей вверх и вниз, и Ольга Петровна изредка возила грязной тряпкой, оставляя углы и не залезая под половик. Дети – Светлана с Таней – не переняли эту привычку, не понимали, зачем мыть лестничную клетку. Кому это нужно? И не было больше ощущения счастья, оно выветрилось незаметно и вдруг. Никто не радовался тому, что есть квартира – новая, и дом – новый, и унитаз – новый. Не было такого восторга, как тогда, когда пустили этот единственный автобус до метро. Ушло осознание того, что ты не один – когда соседка могла сбегать за хлебом, сделать укол и поделиться стаканом сахара на шарлотку, и когда от этого – рядом есть люди, они помогут – становилось спокойнее.

И даже появление новых соседей – квартиры продавались, сдавались – не вызывало интереса. Пусть простого, бытового. Ольга Петровна, лежа у себя в спальне, чуть ли не со слезами вспоминала музицирование Израиля Ильича и неумелые экзерсисы учеников его невестки Лены. Теперь сверху не раздавалось ни звука, и от этой тишины голова раскалывалась, взрывалась.

Ольга Петровна не была дурой – она видела, что Танюша несчастлива, что Наташа не была желанным ребенком. Прекрасно понимала, что Света тоже страдает, оставшись одна и, видимо, на всю жизнь. Она запретила себе даже думать об этом. Заставляла себя не думать. Тетя Рая тоже как будто умерла после отъезда Маринки, которая не пойми где и не пойми с кем жила, звонила редко и коротко. Тетя Рая не понимала, зачем ей бегать по клиентам, и ходила только на работу в поликлинику, потому что не могла не ходить, иначе сошла бы с ума.

Так соседки и жили, погруженные в свои заботы, горести, мысли и чувства. Время летело катастрофически быстро – так быстро, что захватывало дух, как у Наташи на горке. Две секунды, две долгие секунды, полные ужаса, – и ты уже внизу, и перед тобой старая береза.

* * *

Ольга Петровна шла домой из булочной. Настроение было плохое – дома кавардак, Наташа наверняка отказывается ложиться спать, Танюша сидит рядом с телефоном и ждет звонка от Валерки. И как это изменить, совершенно непонятно. Точнее, понятно, что никак не изменить. Около подъезда она столкнулась с Валентиной. Сто лет ее не видела. В последний раз, когда они встретились в магазине, та была замотана шарфом – лицо было разбито в кровь. Значит, Петька опять напился и избил. За это время пустили еще два автобуса до метро. Петька уходил в запой все чаще, надолго и бил все сильнее и не так аккуратно, как раньше. Оставлял следы. Ольга Петровна тогда сделала вид, что не заметила следов от побоев на лице соседки.

А тут она просто не узнала Валентину: та будто расцвела. Не было седины в волосах, вечных синяков на лице. Валентина даже улыбалась непонятно чему.

– Ой, привет, – поздоровалась Ольга Петровна.

– Здрасте, Олечка Петровна, – радостно откликнулась Валентина, – как ваша внучка?

– Растет, – улыбнулась Ольга Петровна. – Ты хорошо выглядишь, – отметила она, не удержавшись.

– Спасибо, – засмущалась Валентина, – вот, в парикмахерскую сходила.

– Молодец, тебе очень идет. – Ольга Петровна была как никогда искренна. – А Петр как?

– Так он же помер! – ахнула Валентина. – Еще в прошлом месяце схоронили.

– Как помер? – обомлела Ольга Петровна.

– Кто помер? – подошла тетя Рая.

Женщины стояли у подъезда и смотрели друг на друга.

– Как в старые добрые времена, – сказала Валентина.

– Да… – ответила Ольга Петровна.

– Так кто помер? – спросила тетя Рая.

– Петька, – ответила, не переставая улыбаться, Валентина.

Тетя Рая тоже остолбенела.

– Как? Когда? – повторяла тетя Рая. – Почему ты не сказала? Мы же ничего не знали! – Она смотрела на Ольгу Петровну, ища поддержки. Та тоже стояла, раскрыв рот.

– Ой, а оно вам надо? – Валентина продолжала улыбаться. – Своих проблем хватает! Он к матери поехал, в Тверскую область, там и умер. И похоронили там же.

– А от чего? Он болел? – спросила Ольга Петровна.

– А то вы не знаете, чем он болел, – ответила Валентина. – От того и помер.

– Он же был еще молодой… – не могла успокоиться тетя Рая.

– А я что, старая? Мне-то за что такая жизнь? – Валентина враз изменилась в лице. – Надоел мне до смерти. Сил никаких не было. Бил же смертным боем. Не могла я больше терпеть. Не могла. Всю жизнь его терпела, сволочугу!

– Нельзя так про покойника, – строго одернула ее тетя Рая.

– Про такого, как Петька, можно. Мне теперь все можно! – заявила Валентина. – А что? Все чисто, не прикопаешься. Заслужил он это. Заслужил. Нет на мне вины, нет! – почти кричала Валентина. – Сам довел! Как его земля носила? Он же меня метелил как грушу. Или я его, или он меня. Другого пути не было.

– Валь, ты же… его… не это… – Ольга Петровна соображала быстрее.

– А вы бы на моем месте как поступили? – вдруг тихо спросила куда-то в сторону Валентина.

Она, устав от регулярных, методичных побоев, решила свести мужа в могилу. Съездила к бабке в деревню, привезла в мешочках траву, отвары мутные в бутылках – Петька наотрез отказывался глотать таблетки и признавал только одно лечение – водкой. Валентина не спорила и подсыпала снадобья то в чай, то в суп. Мужу говорила, что от похмелья, для сердца, для здоровья. Тот ел, пил и не морщился. А тут с работы его уволили за прогулы, и Валентина стала поить его травами уже активно – на завтрак, обед и ужин. Самое смешное, что травы действительно были полезные – для сердца, от запоев. Только Валентина их смешивала и пихала все разом, так что у Петьки то сердце шалило, то давление подскакивало, то сон накрывал такой, что не выпростаешься. А Валентина смотрела на него и ждала, терпеливо, не отходя от кровати, глядя, как муж то покрывается потом, то его колотит озноб. И давала новый отвар, от которого Петьке становилось еще хуже.

– Он к матери поехал. Наверное, что-то почувствовал. До этого три года туда не ездил, – рассказывала Валентина. – Там и помер. И слава богу, что не здесь.

– Валь, ты же не специально… скажи, что не специально… – прошептала тетя Рая.

Валентина не ответила. И сразу стало понятно, что она убила бы Петьку и раньше, если бы додумалась.

– Валь, это ж такой грех на душу взяла… – сказала тетя Рая.

– Я его уже отмолила, этот грех, – отмахнулась от нее Валентина. – Столько лет с ним, козлиной, мучилась, зато теперь свободна как птица! – Валентина расставила руки и помахала для наглядности.

– И что же теперь? – спросила Ольга Петровна.

Валентина засмеялась, задорно тряхнула свежей завивкой и пошла домой.

Соседки проводили ее взглядами. Обе смотрели на Валентину другими глазами. Им было страшно.

– Она ведь даже этого не скрывает, вот что удивительно, – проговорила Ольга Петровна в пустоту.

– Холодно сегодня, – ответила тетя Рая.

Они разошлись по квартирам – каждая со своими мыслями.

* * *

На какое-то время подъезд замер в передышке. Казалось, все, что могло случиться, уже случилось. Черная полоса должна была закончиться. Затишье, шаткое спокойствие должно было рано или поздно наступить. На короткое время стало тихо и как у всех. Хотя что значит короткое время – оно, время, летело стремительно. Как будто вчера Маринка стояла у подъезда в ожидании новой жизни, и вот она опять стоит у подъезда, только с маленьким мальчиком, которого держит за руку.

Маринка привезла сына, Никитку, матери. Кто был отцом ребенка, никто не знал, даже тетя Рая. Она посмотрела на внука и чуть не умерла на месте от горя: мальчик был худой, заброшенный и неприкаянный. Смотрел под ноги и молчал.

– Мам… – начала Маринка, потом махнула рукой – мол, что с тобой разговаривать, сама все видишь, заволокла маленький чемоданчик в квартиру, быстро чмокнула Никитку в щеку, как клюнула или укусила, махнула рукой и уехала – такси она даже не отпускала. Тетя Рая, поглощенная созерцанием мальчика, внука, даже не спросила, куда Марина поехала и вернется ли…