Что сделает безумный скульптор из неживого камня? - Екатерина Ивина

позабыл. И всё же страшно, если вдуматься, что даже такое место может оказаться лишь перевалочным пунктом. Мне нравилось здесь».

Опасения Стрелы оправдались полностью, стоило только вернуться домой. Очень тихо и осторожно он поднялся по лестнице, стараясь успокоить дыхание и держаться за перила покрепче. Вопреки ожиданию вид Светланы не внушал такого страха, как раньше. Внешне она не поменялась. Только цвет лица, казалось, стал более естественным. Подойти поближе он не успел — в дверь настойчиво стучали, так, будто собирались вломиться силой. Андрей побежал обратно открывать.

С порога к нему в дом заявился Картин. Сегодня он выглядел взвинченным и принялся за расспросы безо всяких предисловий:

— Ну что, рассказывай, наконец, всё как есть. Хватит уже врать, а тем более — попадаться на вранье. Кто у тебя наверху?

Картину приходилось делать паузы после каждой фразы, чтобы отдышаться. Его руки тряслись, а глаза на необычайно бледном лице бегали из одного угла комнаты в другой. Андрей никак не мог понять, отчего следователь так беспокоен.

— Не понимаю, о чём ты, — Стрела даже поморщился, настолько неубедительно прозвучала эта шаблонная фраза. «Интересно, сколько раз Картин её слышал?», — с тобой … все в порядке?

— Ты это бросай, всё понимаешь, — он повысил голос, — Кто ещё живёт в твоём доме?

Из мастерской послышались тяжёлые шаги. Картин с победным видом посмотрел вверх. Он недолго прислушивался, а затем бросился мимо Андрея к лестнице.

— Это моя знакомая. Я пустил её пожить. На время…

— Врёшь, и врёшь неубедительно.

— Нет, не нужно, Николай…

Андрей без успеха попытался оттащить его за плечи. По какой-то причине ему не хотелось, чтобы Картин видел живую статую. Возникло предчувствие, что ничем хорошим это закончиться не может.

— Да стой же ты! Всё равно ни черта не поймёшь… — но Картин уже взлетел на второй этаж.

Едва переступив порог мастерской, Картин застыл на середине вдоха. Светлана просто стояла перед ним и изучала его взглядом. Через мгновение к Картину вернулась способность дышать. Он втягивал воздух судорожно, как утопающий. Глаза его расширились от ужаса, а тело затряслось, как простыня на просушке. Женщина неторопливо шла навстречу. Следователь стоял белее полотна. Подошла совсем близко. С выражением лица, которое можно было принять за любопытство, она протянула руку и дотронулась пальцами до его лба. Андрей вспомнил это странное, неприятное прикосновение мраморных рук. Издав едва слышный сдавленный стон, Картин рухнул на пол.

***

— Зачем ты это сделала? — бросил Стрела в пустоту без малейшей надежды получить ответ, как бывает, когда разговаривают с неразумным зверем или вещью.

Он беспомощно возился у тела Картина, в который раз пытаясь уловить на запястье хотя бы слабое подобие пульса. Окончательно убедившись в бесплодности собственных попыток, он накрыл тело драпировкой и направился к выходу.

— Не зови никого.

Он резко развернулся. Голос Светланы стал глухим и отличался непривычными модуляциями, но это был настоящий голос и настоящая речь.

— Никого не зови, сам окажешься виноватым.

Как причудливо она говорила. Как странно звучали акценты во фразе, интонация взлетала и падала плашмя наземь в самый неожиданный момент. Голос эхом отдавался от стен, проникая глубоко в тело.

— Света.

— Нет, не Света, — она будто пропела тягучую, заунывную песню, — Светлана Везорина — часть меня. Только из-за неё мы можем разговаривать.

Она сидела на диване и смотрела вперёд немигающим взглядом. С опаской, будто по зыбучим пескам, Андрей подошёл ближе и остановился, уперев локоть в стену. Он спросил:

— Зачем ты его убила?

Светлана всплеснула руками, на секунду приоткрывая себя прежнюю. С возмущением, читавшимся сквозь всю её несуразную, прыгающую речь, она выкрикнула:

— Не каждый выдерживает моё присутствие, и это не моя вина!

Андрей присел рядом. Светлана по-прежнему смотрела прямо перед собой.

— Так… кто же ты, всё-таки?

— Сложно будет объяснить тебе до конца. Считай, что я — твоя знакомая, ставшая кем-то другим. Сплав человеческой души и иного существа. Некоторые из людей называют нас эйеморами. Твой знакомый выискал для меня это имя в одной из ваших книг.

— Кто этот знакомый?

— Александр Воротов. Он же Игорь Закатный, Дмитрий Камень, Маурицио Фасиль. У него про запас сотни имён на все случаи жизни, и эти ещё не самые вычурные.

— Какое из них настоящее?

— Настоящее? — эйемора гулко рассмеялась. Смех её длился существенно дольше, чем это принято у людей, и казался необычно свободным. Существо проделало это ещё несколько раз, играясь то ли с вопросом Андрея, то ли с самим смехом. Она заливалась и глядела вверх, как если бы с каждым повторением на потолке вырисовывались узоры, потом закрыла глаза и проделала то же самое. Вдоволь насладившись одной ей ведомым эффектом, она заметила:

— Ваша ирония — поразительный инструмент, не хуже кисти или резца.

— Кто же ты всё-таки?

— Существо, отличное от тех, которых ты привык видеть.

— Откуда ты?

Существо недолго подумало и ответило:

— Бессмысленный вопрос.

— Объясни хотя бы, как выглядит место, откуда ты пришла?

— Выглядит оно точно не так, как ты привык. Думаешь, это легко объяснить? Наверное, всё же можно… Для людей я — чёрная тень, бесформенная масса, но я могу принимать облики, силуэты вещей, когда ко мне прикасаются человечьи мысли. Представляешь ли ты себе, что такое — видеть всем телом, тысячей глаз? Нет, ты не можешь представить. Мы видим намного больше и ярче, чем видел кто-либо из вас. Настолько больше, что окружающее кажется нам совсем другим. Тебе это показалось бы очень уязвимым, быть нераздельным с тем, что вокруг и ощущать тяжёлую усталость от бесконечного смотрения, которое невозможно прекратить, и вопреки всему — настоятельную жажду видеть как можно больше. Таков мир, в котором я жила, ещё не будучи человеком. Он весь колеблется между усталостью и жаждой, и сильнее всего со временем становиться желание закрыть глаза, как можете вы, люди, и при закрытых глазах создавать вещи, существующие только в твоей голове.

— И поэтому ты забрала тело Светланы?

— Да, поэтому. Твоя злость угольно-красная, ну