Сын палача - Вадим Сухачевский

Без звонка они с Катей вошли в дом. Входная дверь виллы была почему-то не заперта, что не на шутку настораживало. И охранники не встречали на пороге. «Не успел…» – обреченно подумал Васильцев, быстро проходя через просторный холл.

Со второго этажа раздавались звуки ругани и увесистых шлепков. Они бросились туда и застали сцену, которая при других обстоятельствах могла бы показаться даже забавной. В гостиной стояли навытяжку два мордоворота-охранника, а сухонькая старушка, восьмидесятилетняя мать Пчелки, изо всех сил лупцевала их по откормленным щекам и, захлебываясь слезами, приговаривала:

– Не уберегли!.. Крошку мою не уберегли!.. Красавицу мою!.. Мало вам платили, гады?.. Мало себе рожи отъели, засранцы, на ее харчах?.. А вы не уберегли, не уберегли, говнюки!.. – При каждом слове она отвешивала по хорошей пощечине. Пощечины следовали с такой частотой и звучали так хлестко, что казалось, здесь полощут белье.

Когда старушка немного выдохлась и на миг перестала их лупцевать, один из охранников, с белыми, как у альбиноса, волосами, проныл жалостно:

– Так ить у самой двери стояли, не отходя, вот ей-ей…

– А из комнаты она ж сама нас выгнала, – вставил другой, чернявый. – И на засов заперлась… Кто ж знал?..

Старушенция после этих его слов обрела новые силы и стала хлестать по их бульдожьим рожам с удвоенной частотой.

– Кто знал?.. Кто знал?.. Вам за что, дармоедам, деньги плотят? Чтоб знать?.. Вам плотят – чтоб охранять!.. А вы – не уберегли!.. Перерезать вас, как боровов!..

Все было Васильцеву ясно: Пчелки уже нет в живых. Оставалось лишь узнать, как это было проделано. Подойдя сзади, он спросил:

– Где она?

Старушенция обернулась и при виде Васильцева, разрыдавшись, повисла у него на шее, запричитала:

– Убили крошку мою, красавицу мою!.. Звери!.. А эти дармоеды… Не уберегли… Говнюки эти!..

Она было собралась возобновить мордобой, но Васильцев придержал ее и гаркнул на охранников:

– Почему входная дверь открыта?!

– Так это ж – потом, – проговорил белобрысый.

– Потом открыли – когда искать выбежали, – подтвердил чернявый. – Ну, того, кто убил…

Блондин добавил:

– Во дворе никаких следов…

– Следов им нет! Следопыты …ные!.. – основательно отвесив ему, вставила старуха.

Юрий поспешил упредить новую серию оплеух – не столько было жалко этих охранников, сколько времени.

– Где она? – спросил он.

– Там… – Старушенция повела его в коридор, выходивший из гостиной.

Охранники с лицами, ставшими от побоев совершенно красными, вжав головы в плечи, уныло побрели следом.

Сразу же в коридоре Васильцев увидел, что дверь в одну из комнат выломана и болтается на одной петле. Под дверью валялся выбитый из гнезд засов.

– Вот здесь… – буркнул чернявый.

– Главное – никаких же звуков не было… – жалобно добавил белобрысый. – Видите, изнутри на засов было заперто. А мы вот тут стояли… Она, как вам позвонила, так сразу нас с Вальком выгнала и заперлась там…

Значит, Пчелка все-таки вняла его, Васильцева, совету и приняла какие-то меры предосторожности.

Юрий вошел в просторную, хорошо обставленную в стиле ампир спальню и там увидел…

Пчелка лежала на полу. Один глаз она прикрывала рукой. А между пальцев у нее торчала вязальная спица, примерно такая же, как та, которой немного ранее убили Головчухина.

Никаких следов борьбы Васильцев в комнате не узрел. Смерть явно произошла практически мгновенно, Пчелка лишь успела напоследок дернуть руку к этой спице.

Васильцев огляделся. Оба окна оказались заперты. И дверь, по словам этих оболтусов-охранников, была заложена засовом. Пчелка находилась в закрытой комнате и, судя по разложенным на столе перед трюмо картам, в ожидании его, Юрия, спокойно себе раскладывала солитер на неведомого знойного брюнета.

Как же это могло произойти?.. Не дать не взять, нечистая сила какая-то!..

– Что сделали!.. Что сделали с красавицей моей!.. – причитала старуха. – А вы!.. Дармоеды, засранцы!.. – Опять сзади послышались звуки смачных оплеух.

Теперь Васильцев не обращал на это внимания, он думал о своем. Что Пчелка собиралась ему нынче сообщить? Что именно – уже не узнает никто, однако скорее всего – что-то связанное с Полиной. Наверно, Пчелкины «ночные бабочки» все-таки где-то обнаружили ее след. Да, скорее всего именно так. За что она, Пчелка, и поплатилась жизнью.

Но все же – как это могло произойти? Как убийце удалось войти незамеченным и потом, снова же незамеченным, выскользнуть отсюда?

Катя думала о том же.

– Убийство в запертой комнате, классика для любителей детективного жанра и математиков, – заметила она. – Как у Гастона ле Ру[16]. Либо тут не обошлось без нечистой силы, либо произошло что-то такое, что мы с тобой за пять минут все равно не распутаем. Гастону ле Ру потребовалось написать целый роман, чтобы объяснить, как такое могло произойти. Пойдем-ка лучше отсюда.

Васильцев покачал головой. В нечистую силу он не верил и желал распутать этот клубок, чтобы хоть так уравняться в сообразительности со своим противником. Он не слыл большим знатоком детективных романов, но математиком когда-то работал, а математики не бывают бывшими. Бывший математик – это такая же глупость, как «бывший доберман-пинчер».

Да, пространство замкнутое. Но пространство – вполне наше, человеческое, не гильбертово[17], а мы, поди, и с гильбертовыми когда-то справлялись… И механика явно обычная, не квантовая.

Итак…

Пчелка сидела вот здесь, за столиком, и спокойно себе раскладывала пасьянс. Но вдруг что-то ее оторвало от этого занятия. Столик у одной стены спальни, а Пчелка лежит у другой. Что могло заставить ее подойти туда?

– Что вон там? – спросил он, указывая на стену, увешанную ковром, возле которой лежала покойница.

Старуха прервала свое занятие – отвешивание пощечин – и, всхлипнув, отозвалась:

– Там?.. Там гостевая…

Васильцев вышел и попытался открыть соседнюю дверь. Она, однако, была заперта.

– Откройте, – приказал он стражникам.

Чернявый поспешил выполнить приказание.

Взору Васильцева предстала вторая спальня, тоже превосходно обставленная, с таким же, как в Пчелкиной комнате, ковром на стене. Однако здесь окно было открыто настежь. Юрий спросил:

– Вы давно сюда заглядывали?

Охранник-блондин удивился:

– А чего заглядывать, когда там никого? Уже две недели никто не гостевал.

– Окно и раньше было открыто?

Тот почесал в затылке.

– Да вроде бы… Нет, не помню…

– Не помнит он, не помнит он ни хрена! – вновь накинулась на него старуха. – Только жрать он помнит да девок щупать помнит! – и поскольку белобрысый предусмотрительно чуть отодвинулся, принялась отвешивать пощечины теперь уже одному только чернявому, зато обеими руками.

– Не помню, ей-богу, не помню!.. – жалобно ныл тот. – Неделю сюда не заходил…

Между тем Васильцеву кое-что уже стало ясно. В эту комнату младший Викентий запросто мог влезть – вон, кстати, по тому дереву – и так же, никем не замеченный, вылезти отсюда. Зная Пчелкино любопытство, он мог догадаться, что ей частенько бывало интересно, чем занимаются ее гости, когда ночуют в этой спальне (хотя, в сущности, оно и так было ясно – чем).

Значит, в стене должно быть какое-нибудь смотровое отверстие. В таком случае надо поискать на этом ковре.

Он безошибочно ткнул пальцем в место, где узор ковра был особенно густым, и палец ушел в пустоту. Точно! Здесь была сквозная дырка в стене!

Катя поняла его без слов и кивнула.

Напоследок оставалось только понять, что же привлекло Пчелкино внимание, заставив ее оторваться от своего пасьянса…

Ну конечно! Вон осколки хрустальной вазы на полу! Значит, было так. Пчелка услышала в спальне по соседству звон разбитой вазы и, желая выяснить, что там такое происходит, прильнула к отверстию в стене.

Теперь уже никто не узнает, успела она увидеть лицо своего убийцы или тычок спицы сразу оборвал ее жизнь. Да и имело ли это теперь какое-нибудь значение?

Старуха оказалась достаточно смышленая – проследив за пальцем Юрия, ушедшим в дыру, а затем тоже увидев осколки вазы, быстро догадалась обо всем.

– Тут у них вазы колотят – а они и не шелохаются! – взвизгнула она и на этот раз врезала чернявому кулаком в зубы. – Расстрелять вас мало, долбо…бов!

– Так дверь-то – вон, а мы стояли вон там… – утирая кровь, заныл брюнет.

– Вон там они стояли, вон там! – Старушенция снова заехала ему кулаком, теперь уже в глаз. – Тут у них вазы бьют – а они «вон там»!.. Красавица моя, девочка моя на том свете, а они «вон там», козлы!.. – Белесый неосмотрительно приблизился, и она захлестала по щекам обоих.

Это было уже малоинтересно. Васильцев не стал больше отрывать старуху от ее дела, которым она была так увлечена, и вместе с Катей вышел из дома. Во дворе при свете зажигалки он тщательно осмотрел пятачок взрыхленной земли вокруг дерева – только здесь был шанс обнаружить хоть какие-нибудь следы.