Сын палача - Вадим Сухачевский

Полковник Головчухин, свесив голову, дремал на диване, а кот метался из стороны в сторону, не переставая вопить.

Васильцев понял, что полковник мертв, лишь когда подошел ближе и увидел кончик вязальной спицы, торчавшей у него из уха.

Чтобы столь опытный сыщик так близко подпустил к себе своего убийцу!..

Впрочем, тут же стало ясно, что смерть постигла полковника во сне. На журнальном столике перед диваном стояла бутылка французского коньяка с серебряным клювиком. Такая же бутылка была когда-то у старшего Викентия, палача Тайного Суда. Клювик поворачивался, и коньяк смешивался со снотворным. А до поворота клювика его собутыльник мог налить себе сколько угодно совершенно безопасного коньяка.

Однако выпивать с каким-то непонятным субъектом – это было совершенно не в духе полковника. И вообще – почему он самовольно заявился в эту квартиру, как открыл дверь? Отмычкой, должно быть.

Нет, не пошел бы полковник Головчухин на такое! Наверняка это исчадие ада Викентий использовал какую-то дьявольскую хитрость!

Юрий подумал, что перед приходом полковник должен был ему позвонить – хотя бы удостовериться, дома ли он.

Телефонный аппарат у них был особый, когда-то привезенный Катей из Лондона (чем только ее там не снабдили!), – со встроенным диктофончиком, записывавшим разговоры.

Он нажал на кнопку воспроизведения и тут же услышал густой голос полковника: «Юрий Андреевич, дорогой, жаль, что вас нет дома. У меня для вас радостная новость. Да, да, насчет того самого… Обстоятельства такие, что, уверен, вы не будете на меня в обиде, если я нахально заявлюсь к вам в ваше отсутствие и маленько тут подожду. До скорой встречи».

Какую новость он мог иметь в виду? Только какую-нибудь связанную с Полиной. Однако он уже ничего не расскажет… Но как же, как же он так оплошал?!

Теперь предстояло избавиться от трупа, то есть сделать то, что сын палача в своей записочке издевательски назвал «уборкой». Тут мог помочь Вьюн.

Васильцев позвонил ему, и спустя минут двадцать Вьюн уже был у него. Увидев мертвого полковника со спицей в ухе, присвистнул:

– Ни хрена себе! Аккуратно замочили полковничка нашего, ничего не скажешь! Вот бы никогда не поверил, что такого человека – и эдак вот ловко!.. – Он посмотрел на Васильцева с некоторым подозрением: – Уж случайно не вы ль, Юрий Андреич, поспособствовали?

Юрий покачал головой.

– Застал уже мертвым, – сказал он. – Помоги убрать, тебе наверняка не раз приходилось.

Вьюн вздохнул с явным сожалением.

– Да, было нам с полковником о чем посидеть повспоминать… Чего ж он позволил-то, садовая голова?! Никогда б не поверил, что такого человека – и вот так вот… Ну а с покойником управиться – это дело нехитрое. Вот знать бы кто с ним управился, с таким матерым волчарой, покуда он был живой?.. А с покойником – то мы одним разом… – Снова вздохнув, он набрал номер и сказал в трубку: – По-быстрому дуй сюда, Макарыч! – Он продиктовал адрес. – Да, да, с машиной и со всеми своими причиндалами, работенка в самый раз для тебя, интеллигентная, в общем.

Катю Вьюн попросил выйти из комнаты, сказав, что тут дела не дамские. Кота, все еще оравшего от ужаса, Васильцеву пришлось запереть в уборной, и теперь его вопли, приглушенные дверью, не так сильно действовали на нервы.

Вскоре появился и Макарыч, здоровенный мужчина, за два метра ростом. Васильцев когда-то услышал, что Макарыч этот работает в крематории и заодно обслуживает весь воровской мир Москвы по части ликвидации трупов. Работа со столь специфическим материалом наложила на его лицо отпечаток – всегдашнюю бесстрастную философскую задумчивость. Но при виде мертвого Головчухина даже его, кажется, проняло.

– Вот это да!.. Дела… – только и присвистнул он.

Впервые Васильцев слышал голос этого молчаливого, привычного ко всему человека и видел недоумение в его взоре. Что ж, неудивительно: Головчухина весь воровской мир считал заговоренным, – и вот нате!

Далее, не произнося больше ни звука, Макарыч принялся за свое дело, видимо, действительно рутинное и привычное для него.

Его рабочими инструментами оказались большой, свернутый в рулон ковер, который он принес на плече, и толстая веревка. Он привычно расстелил ковер на полу, положил на него грузное тело полковника, затем свернул ковер с телом в рулон, перевязал веревкой, и получился снова рулон, только уже потолще, чем прежде.

Макарыч легко вскинул его на плечо (силищу имел немереную: в Головчухине было, наверно, килограммов сто двадцать) – и покинул квартиру. Даже если бы кто увидел его на лестнице или во дворе, то решил бы скорее всего, что «инженер» из этой квартиры решил сдать ковер в чистку.

– Да, дела у вас, однако… – после ухода Макарыча задумчиво произнес Вьюн. – Ох, что-то зябко мне на душе стало, прямо кошки скребут, никогда еще так не было, даже перед последней посадкой… Вы как, Юрий Андреич, в предчувствия верите?

– Иногда, – ответил Юрий.

Вьюн сказал:

– Вот у меня сейчас – как раз они самые, предчувствия. И быть мне последней падлой, если я вам скажу, что они добрые…

На это Юрий уже ничего не ответил, ибо предчувствия вора он сам сейчас целиком разделял.

* * *

– Видал? – спросил один человек в штатском другого.

– Ну, ковер, – ответил тот, другой, – мало ли…

– А что его то вносят, то выносят, тебе не подозрительно?

– Чего подозрительного?.. Все-то ты… Что ли, не опохмелился?

– Отставить разговорчики! – вполне по-военному прикрикнул первый штатский на второго.

– Есть отставить!..

Глава 4

Убийство в запертой комнате

Почти сразу же после ухода вора Васильцеву позвонила Пчелка. По некоторой развязности тона Юрий понял, что бандерша, хоть и не сильно, но все же несколько навеселе:

– Ах, Юрочка, что бы ты, интересно, делал без своей Пчелочки, миленький?!

– Что, есть новости? – довольно сухо спросил он.

– А я стала бы звонить просто так, потрепаться? – ответила она вопросом на вопрос. – Больше мне трепаться, что ли, не с кем?.. Нет, я могу и на завтра отложить, если ты сейчас не в духе.

– Давай выкладывай! – потребовал Васильцев.

Но Пчелка из привычного кокетства заупрямилась:

– Грубо разговариваешь, Юрочка. Не душевный ты какой-то нынче. Я ему ласково, а он сразу – «выкладывай»!.. Вот и накажу тебя за недушевность твою. Небось не терпится узнать, что за новости, – а ты, Юрочка, теперь у меня потерпи. Вот приедешь, уважишь Пчелочку, бутылку хорошего ликерчика привезешь – тогда и получишь свой сюрпризик.

Ах, сыт был уже сегодня Васильцев всякими сюрпризами! И сейчас он сердцем чувствовал недоброе.

– Прошу тебя, будь осторожна, – попросил он.

– Ты же меня знаешь – я всегда осторожная, особенно с мужским полом, – игриво отозвалась Пчелка, – потому, наверно, и жива пока еще.

Это ее «пока еще» сейчас особенно не понравилось Васильцеву. Видела бы она полчаса назад полковника Головчухина – может, и разговаривала бы по-иному.

– Слышишь, ради бога, будь предельно осторожна! – почти с мольбой повторил он.

– Так ты едешь или нет? – не слушая его, отозвалась Пчелка. – Что-то мне кажется, ты, Юрочка, не особо торопишься. Ну, твое дело, смотри…

– Будь осторожна! – повторил Васильцев. – Ты где сейчас?

– Сижу у себя, пасьянсик раскладываю на одного знойного брюнета.

– Вот и сиди. Дверь обязательно запри, и все окна тоже. Засов на двери есть?

– Есть… Но ты какой-то сегодня, Юрочка…

– На засов тоже задвинь! – перебил ее Васильцев. – И до моего приезда никому – ясно? никому! – не открывай! – Больше не слушая ее, он положил трубку.

– Что там случилось? – спросила Катя.

– Пока еще ничего, – проговорил он. И снова это нечаянно брошенное «пока еще» не понравилось ему.

Катя решительно шагнула к двери:

– Я с тобой.

Юрий кивнул. Вообще-то при разговоре с Пчелкой Катя была лишней – бандерша женщин не особо жаловала и при них не разговаривала о серьезных вещах, да и Катя могла отбиться хоть от десятерых, так что, по всему, лучше ей было остаться дома. Но Головчухин тоже был не ребенок – а вон как оно… Нет, пусть лучше Катя будет с ним!

Выйдя из дома, они поймали такси, и Юрий, назвав адрес, приказал таксисту:

– Гони! Плачу двойной счетчик.

– Что, куда-то опаздываете, товарищ?

Юрий кивнул и про себя подумал: «Только вот не опоздать бы!..»

Благо, была ночь – машина мчалась по Москве на предельной скорости. Только по дороге он вспомнил, что не захватил для Пчелки ее любимый ликер «Бенедиктин» – глядишь, она из-за этого снова раскапризничается.

«Если доживет», – непроизвольно подумал он и сказал таксисту:

– Можно еще быстрее?

Пчелка жила на окраине Москвы, в роскошной двухэтажной вилле в престижном дачном поселке. В действительности эта вилла была борделем для самых высокопоставленных клиентов. Дорога, которая обычно занимала не менее полутора часов, при такой езде не отняла и сорока минут. Однако чем ближе была ее вилла, тем отчетливее Юрий чувствовал недоброе.