Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

он видит перед своими глазами ежедневно. И несмотря на то, что лексикон древнекитайского языка во время династии Шан был очень ограничен, он обязательно должен был содержать в себе эту важнейшую категорию человеческого бытия. Исследователи же не видят привычного для нас «неба» в лексиконе династии Шан. И тем не менее, такое слово имеется. С той только разницей, что менталитет древнего человека – и особенно китайца с его сугубой практичностью – был не таким, как у нас.

Практичный китаец протягивал руку вверх, «щупал» пространство – и ничего там не обнаруживал. Он влезал на дерево и пытался ощупать то, что было выше, – и опять ничего не находил. Строил высокую сторожевую башню, но вокруг нее по-прежнему была пустота. Для древнего китайца наше небо было «ничем», и поэтому экивалентом такому «небу» служил иероглиф шан – «верх», «наверху», «верхи». Каких-либо представлений о «воздухе» и об «атмосфере» – а следовательно, и наличия отображающих эти понятия иероглифов – не было не только в Шан, но, скорее всего, и в течение всего периода Западное Чжоу.

Но и это еще не всё. Такое китайское шан вовсе не соответствовало нашему ни к чему не привязанному абстрактному «верху». Главным содержанием или «наполнением» этого китайского шан были те невидимые духи, которые эту беспредельную «высь» населяли. И только из такого мировоззрения может проистекать восприятие (но не олицетворение!) китайцами всех невидимых «ветров», которые гуляют на этом «пустом» пространстве, – в качестве неких всесильных «духов». То же самое можно сказать и о (тоже «невидимых») сторонах света: «запад-вовсток-север-юг» и обязательный для китайца «центр», как пятая «сторона света». Это тоже – «духи севера», «духи запада» и т. д.

Итак, понятие «небо» изначально присутствовало в древнекитайском языке и оно целиком перешло в язык Чжоу, – как в виде отдельного иероглифа шан (его более поздний восприемник шан-«перпендикуляр» – это уже действительно эквивалент нашему «верху»), так и в качестве составного знака, входящего в иероглиф Тянь, – того Тянь, которое впоследствии действительно приобрело значение обычного «неба», не изменив при этом своего начертания (за исключением того, что вследствие утраты знания древнего шан в таком позднем Тянь его нижняя черта могла оказаться короче верхней). При этом все те конкретные объекты, которые выделялись глазом на этом «пустом» небесном пространстве, имели в языке соответствующие наименования: «звезды», «облака», «солнце», «луна». Следует отметить, что аналог такому «пустому» небу мы видим и в языке древнегреческом: «небо»-урано́с – это, если конкретизировать, греческий бог Уран, который олицетворял собой ночное «многозвездное» небо (поэтому этот бог – «многоокий»). То есть фактически, греческое урано́с – это, как и в китайском, не само «небо», а те звезды, которые ночью видны человеческому глазу в виде «светящихся точек» и которые небо «наполняют» или очерчивают его границы.

Мы отвлеклись, а вывод из всех этих рассуждений следующий. Тянь Раннего Чжоу – это вовсе не «обычное небо», а то пространство над землей, которое населено различными духами, и которое открывается взору человека во время получения опыта «раскрывшегося Неба». Тянь – это сакральная «невидимая высь» с пребывающими в ней «духами верха» – духами тех людей (отсюда в знаке Тянь иероглиф жэнь), которые получили при жизни опыт «раскрывшегося Неба». Образно говоря, Тянь чжоусцев – это «обитель духа Вэнь-вана». А отсюда, Поднебесная чжоусцев (Тянь ся, где ся – «низ», «внизу») – это не те земли, которые расположены «под небом», а тот земной китайский мир, который находится под защитой – пребывает «под омофором» – духа Вэнь-вана и всех подобных ему «духов верха».

Это и есть Тянь Конфуция – великого Учителя Китая, который такой опыт «раскрывшегося Неба» тоже имел. И именно этот духовный опыт и Вэнь-ван, и Конфуций (но и Христос тоже) – восприняли в качестве тянь мин – т. е. «Небесного мандата» или «Небесного повеления». Первый из них – в качестве «мандата» на справедливое правление китайским народом и низвержение династии Шан-Инь, второй – в качестве «мандата» на открытую проповедь Учения о Вэнь. Ну а Христос – в качестве «мандата» на проповедь о том «Отце» – Элохи́ме, который евреям был неведом, хотя и присутствовал в их Священном Писании.

Отличие опыта Христа от всех остальных получателей подобного опыта заключается в том, что сразу после того, как над Ним «раскрылось Небо», – на Него «сошел Дух Святой» и Он услышал благоволение «Отца». И здесь опять приходится уточнять и исправлять традиционное понимание этих слов. В исходных семитских языках, к которым относятся еврейский (библейский иврит) и мандейский (разновидность арамейского языка), существительное «дух» имеет женский род (руа́х, ру́ха), а не средний, как в греческом языке (пне́вма), и не мужской, как в языке коптском (тоже пне́вма – слово, заимствованное из евангельского лексикона, но при переходе в коптский оно приобретает мужской род, т. к. грамматического среднего рода в египетском языке не существовало). Об этом, к сожалению, не знали создатели христианского Символа Веры, собиравшиеся на первые Вселенские Соборы, т. к. это были в основном египтяне-копты и грекоязычные евреи. В любом случае это были люди, которые семитскими языками не владели. А если бы владели, в таком случае Символ Веры в его традиционном прочтении никогда бы не смог появиться.

Духовно грамотный человек прекрасно понимает, что подобное условное евангельское описание «слов Отца» и «сошествия Духа» не имеет ничего общего с подлинной духовной реальностью. Образно говоря, на Иисуса снизошла «благодать» в виде Высшей «муже-женской четы», представляющей собой андрогенат Элохима (описано в первом стихе Шестоднева). В практическом плане это равносильно тому, что человек-Иисус при своем Крещении получил последовательно два базовых духовных опыта: первый – это «раскрывшееся Небо», а второй – это то Setúr Упанишад, о котором нам еще предстоит говорить.

Подлинную духовную реальность описать словами человеческого языка невозможно, и это справедливо даже для самого низшего духовного уровня – для мира «духов». Но и духи – они тоже «вверху», если являются благими. Эти китайские духи, обладающие сознанием, если как-то и могут «разговаривать» – если нам рассуждать логически, или как бы «со стороны», – то должны обмениваться не словами, а какими-то мыслеформами. У духов нет нашего «языка во рту», наших легких, и того окружающего воздуха, который служит для переноса звуков человеческой речи. Поэтому их «разговор» – если они того пожелают – понятен без слов, как русскому, так и еврею Павлу, и индусу, и китайцу, но и Христу.

А отсюда однозначно следует, что евангельских слов «Отца» – «В Тебе Мое благоволение» – не было произнесено ни на греческом языке, ни на языке арамейском. Как не было в реальной жизни и Духа в виде «голубя». И опять поправим. Если вести