Светоч Русской Церкви. Жизнеописание святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского и Коломенского - Александр Иванович Яковлев

рассказывал, что это избрание было предсказано ему за два месяца преподобным Серафимом Саровским, к духовной помощи которого он постоянно обращался. Так впервые открыто переплелись дела двух великих русских святых[10].

10 марта прибыл иеромонах Антоний в Москву и явился к митрополиту на Троицкое Подворье. 11 марта в домовой церкви митрополита он был приведен к присяге, а 15 марта в церкви преподобного Сергия на Подворье был возведен в сан архимандрита, став также настоятелем Вифанского монастыря. 19 марта архимандрит Антоний прибыл в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру и приступил к исполнению своих обязанностей, которые он деятельно и терпеливо нес на протяжении сорока шести лет.

Так митрополит Филарет обрел своего духовного отца и друга, верного помощника до конца своих дней. Между настоятелем Лавры и его наместником сразу же налаживается регулярная переписка. Первые письма митрополита Филарета благодушны по тону, но проникнуты требованием полного отчета во всех делах Лавры, до мельчайших событий, и утверждения на Троицком Подворье любого нововведения и даже изменения в лаврской жизни. Мало-помалу тон этот меняется, темами писем становятся уже события не только лаврской жизни, митрополит постепенно передает все текущие дела на усмотрение своего наместника.

«30 мая 1831 года… Каким цветом красить перила в церкви – это решить я не умею, особенно заочно. Пусть решит Вифанский архимандрит» (то есть сам отец Антоний). «2 марта 1832 года… В одном из писем Ваших, о[тец] наместник, именно от 10 февраля, видна какая-то забота. Если это от моего молчания, то знайте, что я молчу иногда долго по немощи и по спутанности моими делами и что молчание сие в тягость мне самому, а того вовсе нет здесь намерения, чтобы оно было в тягость Вам. Дела официальные имеют право первенства пред частною перепискою, а они у меня всегда есть – вот почему часто неисправен я в переписке. Если Вас озаботило какое-нибудь необтесанное слово мое в резолюции по делу, то знайте, что и сие бывает у меня только для того, чтобы дать выразуметь силу дела, и что, говоря такие слова, я бываю, как и в другое время, мирен с Вами. Будьте спокойны и свободны. Будем уповать на Господа, что Он всегда будет мир наш». «17 марта 1832 года… Старинные печи исправить без переборки едва ли надежно. Повреждены спайки, некоторые изразцы также повреждены. Впрочем, делайте как знаете».

Переписка обретает почти дружеский характер. При всей закрытости и замкнутости святителя Филарета, в письмах к отцу Антонию он позволяет себе наибольшую степень откровенности, делится сомнениями, просит советов.

В 1834 году вновь возник конфликт с Императором. В конце Тверской улицы к тому времени были воздвигнуты по воле Николая Павловича Триумфальные ворота, причем закладку ворот освятил сам Московский митрополит в 1829 году.

Теперь же Император прибыл в Москву после своей очередной поездки по России с явным намерением присутствовать на освящении самих ворот, формально посвященных победам его покойного брата, Александра Благословенного, но фактически ставших памятником триумфальному николаевскому царствованию.

Николай Павлович на второй день своего пребывания в Москве послал дежурного флигель-адъютанта на Троицкое Подворье с вопросом:

– Какое время будет угодно Его Преосвященству назначить для освящения ворот?

– Слышу, – ответил сидящий в кресле митрополит царскому посланнику.

Недоумевающий флигель-адъютант повторил вопрос погромче, но услышал тот же ответ:

– Слышу.

– Да что же мне передать Его Величеству? – недоуменно спросил он.

– А то, что слышали, и передайте, – тихо ответил митрополит.

Когда святителю Филарету объявлено было министром Двора князем П.М. Волконским, что предстоит освящение Триумфальных ворот, он впал в печаль и уныние. Тут же отправился в Лавру и открыл отцу Антонию, что находится в борьбе помыслов. Совесть говорит ему: «Не святи!», ибо ворота, согласно проекту архитектора О. И. Бове, украшены изображениями языческих богов, а все московские знакомые твердят: «Святи!».

– Ты что скажешь? – спросил митрополит своего духовного отца.

– Не святить.

– Будет скорбь.

– Потерпите.

И владыка решился отказаться от исполнения царской воли, но в то же время открыто царю не возражать.

Когда государю передали филаретовский ответ «слышу», Николай Павлович оказался понятливее своего адъютанта и сказал: «А, так, я понимаю. Приготовьте лошадей, я сегодня уезжаю». Император был крайне разгневан. Фактически Московский митрополит унизил его в глазах общества, ибо всем была понятна цель его приезда в Москву. Ворота без особой церемонии освятило военное духовенство.

Спустя день владыка появился в Лавре крайне смущенный.

– Вот какая скорбь пришла, – сказал он наедине своему духовнику.

– Это и прежде видно было.

– Да уж хорошо ли я поступил: раздражил государя? Я не имею достоинств святителя Митрофана.

– Да не берите их на себя, а помните, что вы епископ христианский, пастырь Церкви Христовой, которому страшно одно – разойтись с волею Иисуса Христа.

До глубокой ночи толковали, вспоминал впоследствии отец Антоний, но владыка оставался в смущении. «Поутру рано присылает за мной. Я испугался, ибо знал, что смущение уже перешло в телесную болезнь. Однако прихожу и невольно улыбнулся, взглянув на владыку.

– Что ты?

– Да виден орел по полету.

Владыка, уже сияющий, сказал мне:

– Пойдем, поблагодарим преподобного Сергия. Он мне явился чувственным образом. Я заснул, а был уже час пятый, как послышался шорох в двери. Я чуток, проснулся, привстал.

Архим. Антоний

(Медведев)

Дверь, которую я обыкновенно запираю, тихонько отворилась, и вошел Преподобный – старенький, седенький, худенький и росту среднего, в мантии без епитрахили – и, наклонясь к кровати, сказал мне: “Не смущайся, все пройдет”. И скрылся. Спасибо, – сказал мне владыка, – ты говорил мне против всех.

И оправдались слова Преподобного!»

В самом деле, что значил гнев даже самодержавнейшего Императора Всероссийского по сравнению со следованием воле Божией и заповедям Церкви? Ничто.

А Николай Павлович был злопамятен. Это видно по формулярному списку митрополита Филарета: царь перестал его награждать. В 1837 году на торжествах по случаю двадцатипятилетия Отечественной войны 1812 года он не раз встречался с Московским митрополитом, но был крайне сух. Виделись они и на закладке нового храма Христа Спасителя на набережной Москвы-реки вблизи Кремля, митрополит был назначен членом комиссии по построению храма и успел высказать много дельных мыслей по этому поводу, но Император был с ним вежлив и только. Лишь в 1839 году в связи с тридцатилетием пребывания владыки в монашеском сане князь А.Н. Голицын, бывший в то время канцлером российских орденов, напомнил государю о Филарете. Последовал высочайший указ, по которому «за долговременное служение Церкви и Отечеству, ознаменованное разнообразными и многотрудными занятиями ко благу Церкви, и за неутомимое трудолюбие по разным частям высшего духовного управления» митрополит Филарет был награжден – орденом святого равноапостольного князя Владимира 1-й степени, хотя формально после ордена святого Андрея Первозванного он не мог получать орденов статусом ниже. Лишь в 1849 году, когда недовольство