Грех во спасение - Ирина Мельникова

– Ну-ну, девочка, – ласково сказал князь и поцеловал ее в лоб, – перестань реветь и послушай этого молодого негодника, который вполне мог бы угодить вслед за Митей в Петропавловку.

– Что случилось? – Маша отстранилась от Владимира Илларионовича и с тревогой посмотрела на барона. – Что вы такое сделали, Алексей Федорович?

– Твой распрекрасный жених, Машенька, затеял подготовить побег нашего Мити. И заметь, в несколько дней успел сговориться с английским шкипером и Митиным тюремщиком, который согласился вывести Митю из крепости незадолго до полуночи...

– И что же? – Маша прижала руки к груди и со страхом посмотрела сначала на жениха, потом на Владимира Илларионовича. – Кто-то разоблачил вас?

– Вовсе нет, – Алексей печально вздохнул, – просто Митя наотрез отказался бежать. Он, видите ли, уверен, что в тайной полиции непременно дознаются о моей роли в подготовке побега, и он не желает рисковать моей судьбой. – Алексей разочарованно махнул рукой. – А ведь все складывалось так удачно! – Он опять отошел к окну и, присев на широкий подоконник, принялся рассказывать о плане побега, который ему предложил один из унтер-офицеров, тюремщиков Мити.

Это был как раз тот солдат, что помог Алексею в свое время пробраться в каземат к Мите. Каким-то образом он разузнал адрес его городской квартиры и караулил его два дня подряд, чтобы сообщить о своем желании спасти Дмитрия Владимировича от наказания. По его словам, тюремщики жалели Митю и в последнее время, когда того перестали вызывать на допрос, стали ночью выводить его на прогулку во двор около куртины или в сени, если шел дождь. А когда вечером куртину запирали и часовые могли не бояться обхода крепостных офицеров, Мите позволяли встречаться и разговаривать с заключенным Спешневичем, поляком, опубликовавшим в одном из английских журналов пять или шесть стихотворений, в них он назвал российского императора великим палачом. Стихи были напечатаны под псевдонимом, но тайной полиции не составило труда докопаться до истины и узнать, кто скрывается под подписью «Неистовый Лях». Суд был скор и без колебания вынес соответствующий приговор.

Сентенцию Спешневичу прочитали две недели назад, и теперь он, в ожидании отправки в Сибирь, получил некоторые послабления: ему позволили несколько раз встретиться с родными в комендантском доме, правда, в присутствии плац– адъютанта, а также получить от них новое платье, белье, книги. А в день рождения поляка его сторож принес им в каземат бутылку шампанского, и впервые за все время пребывания в крепости Митя хохотал от души над веселыми рассказами Спешневича о своем бывшем соседе, старике еврее, и его любвеобильной молодой жене.

С помощью того же сторожа Янек Спешневич брал по абонементу во французском книжном магазине книги Вальтера Скотта, Фенимора Купера и других известных писателей и делился ими с Митей, которому в подобном удовольствии было отказано.

Все эти события несколько улучшили настроение Мити, и он перестал думать о своем будущем с мрачной безысходностью смертника, ибо понял, что ему отчаянно хочется жить!

Однажды вечером к нему зашел дежурный унтер-офицер. Его и гвардейца-инвалида Митя выделял особо из своих тюремщиков за сострадание и услужливость. Спросив Митю, не надо ли ему чего, и получив ответ, что тот ни в чем не нуждается, унтер-офицер не ушел, а продолжал переминаться с ноги на ногу, словно хотел что-то сказать, но никак не мог решиться.

– Жаль мне вас, барин, от всего сердца, – сказал он наконец, предварительно проверив, не подслушивают ли его из коридора, – и очень хотелось бы вам помочь, чем могу, конечно, а могу я многое, смею вас заверить. Ежели пожелаете вырваться из этих стен и уплыть на корабле в Англию, я помогу вам с величайшим удовольствием.

– И каким же образом, любезный? – спросил его Митя с явным недоверием.

– А вот как, – отвечал унтер, – разумеется, для этого надобны деньги. Поначалу тысяч пять-шесть, думаю, довольно будет, потом родные пришлют еще. Да и мне самому придется с вами отправиться. Вы ведь понимаете, мне здесь уже нельзя будет оставаться. Да вы не бойтесь, мы с вашим другом, – он склонился к Митиному уху и едва слышно прошептал, – бароном Кальвицем обо всем договорились. Слушайте, как мы все устроим... – Он опять выглянул в коридор, постоял некоторое время, прислушиваясь, не прозвучат ли вдруг шаги крепостного офицера, и опять подошел к Мите. Присел перед его кроватью на корточки и принялся громким шепотом излагать план побега, придуманный им вместе с бароном. – Ваш друг уже договорился с капитаном одного английского купеческого судна, которому придется заплатить приличную сумму. Корабль придет послезавтра ночью, когда на Неве разберут мосты. Вечером, по обходе плац-адъютанта, я пойду с вами погулять, выведу за крепость и спрячу на час-другой в дровах.

– О чем ты говоришь, братец? – удивился Митя. – Вы с бароном определенно сошли с ума. Как мы с тобой выйдем из крепости, когда при каждых воротах караул?

– А давайте попробуем проделать это завтра, и вы поймете, что я вас не обманываю. – Унтер-офицер самодовольно улыбнулся. – На самом деле это не так сложно, если сделать с умом...

– Ну, хорошо, – перебил его Митя, – вывел ты меня за ворота, спрятал в дровах, а дальше что? Меня же вскоре хватятся!

– А дальше, – опять усмехнулся солдат, – я вернусь в куртину, осмотрю и запру все казематы, а ключи отнесу плац-майору. На вашей кровати вместо вас мы положим под одеяло куклу из вашей одежды, чтобы часовому, если ему вздумается заглянуть в окошечко, показалось бы, что это вы лежите и крепко спите. Когда стемнеет, с судна нам спустят ялик.[20] Единственное неудобство – нам придется проплыть до него несколько саженей, а вода уже ледяная... Через четверть часа мы будем на судне, и капитан надежно спрячет нас до прохождения Кронштадтской брандвахты.[21] Эту брандвахту корабли обычно проходят перед рассветом, а днем мы уже будем далеко, и вы станете совершенно свободным человеком. – Унтер-офицер перевел дух и продолжал: – В каземате вас не хватятся до девяти часов следующего дня, то есть до обхода плац-адъютанта. Но пока разберутся, куда вы подевались да с чьей помощью, дня два пройдет, и если они даже и догадаются, что мы спаслись на корабле, мы будем уже далеко и вне погони. Видите, как это легко! – сказал солдат и радостно улыбнулся. – Ваш друг готов принять все расходы на себя, чтобы не беспокоить ваших родителей раньше времени...

– Действительно, все в его предложении было дельно и хорошо придумано, – продолжал рассказ Алексей. – На следующий день, гуляя с Митей, унтер-офицер вывел его из крепости без всякого затруднения и показал, где спрячет его до прибытия корабля. Караул, стоявший при крепостных воротах, не обратил на них никакого внимания. Но, – Алексей повысил голос и стукнул кулаком по подоконнику от досады, – ваш сын, Владимир Илларионович, категорически отказался бежать по причинам, о которых вы уже знаете. Унтер-офицер, конечно, огорчился. Он – хороший человек, хотя и заработать на этом деле тоже хотел, без всякого сомнения. Но те деньги, что он попросил за свою услугу – две тысячи рублей, – ничтожнейшая плата за почти смертельную угрозу, какой он подвергал свою жизнь в случае преждевременного раскрытия заговора. Вчера я должен был сообщить ему название судна и имя капитана, но он при нашей встрече передал мне решение Мити и сказал с явным сожалением: «Его светлость, кажется, не потеряли надежды на милость Государя, но я не думаю, что он проявит милосердие – не такой он человек!» – Барон развел руками. – На этом мы с ним и расстались.