Грех во спасение - Ирина Мельникова

Маша почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она с трудом перевела дыхание и изо всех сил сжала зубы, чтобы не расплакаться. Ей понадобилось всего несколько секунд, чтобы прийти в себя после столь жуткого рассказа барона, и она хотя и дрожащим голосом, но достаточно твердо спросила:

– Выходит, все кончено и то, что Владимир Илларионович помышляет сделать для смягчения Митиной участи, уже не имеет никакого смысла? И наша завтрашняя поездка к Недзельским тоже бесполезна?

– Нет, дорогая, я думаю, что князю, возможно, удастся добиться пересмотра дела и тем самым отодвинуть объявление приговора. И если вы сумеете встретиться с Алиной и она скажет княгине правду, то мы узнаем об истинных мотивах Митиного преступления. И я уверен, что Следственная комиссия примет их во внимание при определении наказания. – Барон опять посмотрел на часы и вскочил с дивана. – Машенька, простите меня, но я уже опаздываю. – Он торопливо обнял девушку, быстро поцеловал в холодные, словно неживые губы и тихо сказал: – Не отчаивайтесь, милая моя, почему-то мне кажется, что все закончится наилучшим образом! – Алексей быстро поклонился ей, коснулся губами руки и скрылся за дверью кабинета.

А Маша упала на колени перед иконой и принялась молиться с неистовством, которого прежде за собой не замечала. Она била земные поклоны, осеняла себя крестным знамением и шептала сухими губами:

– Господи, спаси и сохрани Митю! Дай ему силу вытерпеть все испытания, дай ему веру и надежду! Укрепи его дух и тело! Боже, не возведи ему в вину чрезмерную гордость и самолюбие! Спаси его от каторги и бесчестия! Господи, великий и милосердный, в твоих силах не лишать его жизни и здоровья. Ниспошли на него благодать свою и избавь от мук и страданий, которые он терпит не только по своей вине. Боже милостивый и всемогущий, я так люблю Митю, и если с ним что-то случится, я не смогу дальше жить...

* * *

Дом Недзельских находился на набережной Екатерининского канала недалеко от Львиного моста. Это была типичная усадьба прошлого века: в глубине парадного двора за вычурной чугунной оградой с огромными въездными воротами виднелся дом с шестиколонным портиком и с флигелями по сторонам. Белый в сухую погоду, огромный двухэтажный дом от многодневных дождей и пронизывающего ветра посерел и будто съежился.

Сердитый лакей помог княгине и Маше выйти из экипажа, проводил до дверей и передал визитеров угрюмому дворецкому. Тот с недоумением посмотрел на двух женщин в темных одеждах и недовольно пробурчал:

– Барин никого не принимают, кроме тех, с кем была договоренность.

Зинаида Львовна гордо вскинула голову и произнесла сквозь зубы:

– Ты уж, голубчик, постарайся доложить о нас Михаилу Казимировичу. Надеюсь, он не заставит ждать княгиню Гагаринову у порога и снизойдет до разговора с ней.

Через пять минут их пригласили в кабинет Недзельского.

Действительный статский советник Михаил Казимирович Недзельский был неестественно худ и высок ростом. На негнущихся, как у цапли, ногах он прошествовал навстречу дамам и приложился сначала к ручке Елизаветы Львовны, затем – к Машиной.

Его слегка выпуклые серые глаза лучились добродушием и радостно блестели, будто он ни о чем в своей жизни не помышлял, как об этой утренней встрече. Он был в парадном камзоле высокопоставленного чиновника Министерства иностранных дел, при звездах и орденах и выглядел потому торжественно и напыщенно, словно фазан в начале брачного сезона.

Но Маша сразу поняла, что и добродушие, и радость в глазах, и даже этот камзол служат лишь прикрытием, чтобы спрятать волнение и нечто похожее на панику, которые хитрый, как лис, и изворотливый, точно змея, старый дипломат испытал при их появлении.

Проводив женщин до кресел и любезно предложив им сесть, Недзельский прошел за широкий письменный стол, покрытый зеленым сукном, но остался стоять. Опершись костяшками пальцев о столешницу, он выпрямил спину, расправил плечи и перестал улыбаться. Губы его сжались в узкую полоску и едва приоткрылись, чтобы вытолкнуть несколько слов:

– Чем могу служить, сударыни?

Зинаида Львовна встала, и по тому, как слегка прищурились ее глаза и нервно вздрогнули крылья маленького точеного носа, Маша поняла, что она в ярости.

– Михаил Казимирович, вероятно, не стоит объяснять, кто я и по какому делу приехала к вам. Наши дети должны были в скором времени обвенчаться, но известные вам трагические события...

– Прошу вас, княгиня, – не совсем учтиво перебил ее Недзельский, – не стоит продолжать. Ваш сын – прекрасный молодой человек, отличный офицер, и поверьте, вся наша семья испытывает подлинное горе и сожаление от того, что нашим общим надеждам не суждено было сбыться...

– Ваше горе ничто по сравнению с горем матери, которая вот-вот потеряет единственного сына. И я приехала сюда с мыслью, что вы сочувственно отнесетесь к моей просьбе и окажете всяческое содействие в спасении жениха вашей дочери.

– Простите, Зинаида Львовна, но Алина не считает вашего сына своим женихом. Видите ли, он – государственный преступник, и я не склонен рисковать своей многолетней беспорочной службой во славу Государя и Отечества ради человека, посмевшего поднять руку на особу императорской крови. Поэтому прошу вас не упоминать никогда более имя вашего сына рядом с именем моей дочери.

– Но я хотела бы встретиться с вашей дочерью и от нее услышать, считает ли она Митю по-прежнему своим женихом. И если нет, пусть объяснит, почему так скоро, еще до объявления приговора, поспешила отказаться от него? – с необычной для последних дней твердостью сказала княгиня и опустилась в кресло. – И я не сойду с этого места, пока ваша дочь не изволит покинуть свое убежище и не объяснит мне, почему в беседке, в которой... – она помедлила секунду и решительно произнесла: – в которой встретились мой сын и великий князь, обнаружили букет роз. Я не думаю, что он предназначался мужчине. У меня есть все основания полагать, что мой сын принес его в подарок вашей дочери. И мне хотелось бы знать, почему букет остался на полу беседки.

– Смею вас заверить, княгиня, – процедил Недзельский сквозь зубы, – Алина действительно больна...

– Тогда я дождусь, когда она выздоровеет, – не совсем любезно перебила его Зинаида Львовна и откинулась на спинку кресла. – У вас очень удобные кресла, Михаил Казимирович, – сказала она почти весело и повернулась к Маше: – Как ты считаешь, дорогая, здесь можно сносно переночевать?

– Что вы себе позволяете, княгиня? – Недзельский побелел как мел и нервно поправил седеющий «суворовский» хохолок. – Алина сейчас находится в нашем имении за две сотни верст отсюда, и я не намерен привозить ее в Петербург даже ради свидания с вами. И вам не стоит искать встречи с нею. Я определенно заявляю, что в тот вечер моя дочь никуда не отлучалась, была весь вечер с семьей и ни с кем более. Это подтвердят и мои домочадцы, и слуги, и гости, которых я, для вящей убедительности, могу перечислить поименно. Уверяю вас, ничего нового они вам не расскажут.