В чужом отражении (СИ) - Лошкарева Виктория Витальевна

И он… нет, он не шутил.

В тот же день мы официально переехали из съемной однушки в этот его роскошный особняк. На следующий день он привёз к нам мою маму и бабушку праздновать новоселье, попутно «каясь» в своей лжи. Мол, богатому мужчине тяжело найти спутницу жизни — такую, чтобы искренне любила не за деньги, а по зову души.

Моя душа в тот момент Соболева уже не то, что любила – скорее люто ненавидела: мне пришлось целый день нагло врать в лицо своим близким родным.

Лгуньей я была отвратительной, но мама и бабушка, искренне за меня радовавшиеся, к несчастью, поверили во всю ту наглую ложь, которую Соболев им скормил вместе с дорогими ресторанными блюдами.

Он умудрился вывернуть всё таким образом, что всё нагромождение лжи, в котором я жила последние несколько месяцев, превратилось в небольшое недоразумение и совсем маленькую ложь Соболева.

Ну, в самом деле, я ведь сама, первая, предположила, что он работает в прокуратуре — и мол, если бы я не высказала тогда это предположение, он бы, конечно, не стал меня обманывать.

—Искушение было таким огромным, — притворно вздыхал Соболев, поглядывая на мою маму и бабушку. – Вы же знаете, я рано остался без родителей… Деньги вон заработал, а родного человека найти не смог. А Яна… она мне завтраки готовила, рубашки мои стирала, лекарства мне покупала, когда я болел.

«Да я всего один раз купила ему терафлю!».

— Свитер мой заштопала.

«Там просто петля поехала – делов-то было на пять минут».

— Ланч мне с собой на работу заворачивала.

«Простые бутерброды — никаких разносолов».

— И это было прекрасно, — заливался соловьём Дмитрий. – Обо мне давно никто не заботился просто так, не за деньги, и каюсь, я просто хотел продлить это восхитительное чувство.

Мамуля и бабушка, понятное дело, после таких слов растаяли и даже (как мне показалось) немного возгордились, что воспитали такую правильную дочь.

А Соболев… тот, почуяв, что мои родные у него в кармане, тут же предложил бабушке и маме (как мудрым женщинами и главам нашей маленькой семьи) озаботиться подготовкой к свадебному торжеству.

Это, конечно, было враньём — нашей свадьбой занимались специально нанятые люди, которые лишь исправно приезжали к маме и бабушке, чтобы «посоветоваться», то есть плавно подвести моих родных к выбранному заранее варианту. В общем, это была ещё одна профанация.

Правда, сами бабушка и мама считали, что свадебные распорядители никогда не настаивают на своём мнении, а если они и дают советы, то лишь потому, что знают лучше.

— Ну, Яночка, — вздыхала бабушка, когда я, морщась, спрашивала, что было сделано не по плану специалистов. — Откуда же нам знать, как правильно подавать устрицы? Или какое лучше вино подойдёт к мраморной говядине.

— Всё-таки положение Димы обязывает поддерживать определённый уровень, - добавляла мама.

Я улыбалась, кивала – и шла в парк, чтобы прорыдаться. К сожалению, другого места для того, чтобы выплеснуть эмоции, у меня не было… не было дома, потому что я вынужденно переселилась в особняк Соболева.

Это было ужасно.

Он заставлял меня делить с ним один дом, одну комнату, одну постель… К счастью, интима между нами не происходило (я точно знала, что не выдержала бы ещё и это), но мне приходилось каждую ночь засыпать в его объятиях, а просыпаться под его пылающим взглядом.

И делать вид, что я не понимаю.

Я отчаянно тосковала по тому человеку, в которого влюбилась — мне не хватало его.

Но теперь между нами образовалась огромная пропасть. Дело было даже не в его лжи и не в том, что оказался не простым следователем, а заметной фигурой в нашем городе и области… нет, теперь между нами стояла моя сестра.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​ Я чувствовала её присутствие в том доме, куда меня поселили; я ощущала её запах в нашей спальне, и самое что ужасное— на мужчине, которого я любила.

И это делало мою жизнь ещё кошмарней.

Я до сих пор не знаю, чем руководствовалась Анька, когда решила подменить себя мной – отправив меня к Соболеву. Я всегда считала, что худая правда лучше хорошей лжи, и потому простила её за это… если быть откровенной самой с собой, я не могла ей простить того, что первой у Соболева была не я…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Анька тогда на какое-то время просто исчезла: я знала, что она периодически звонит и присылает смски маме и бабушке, о том, что с ней всё хорошо. Типа, она уехала куда-то в Европу на съемки.

Ага, ага, так мы и поверили…

Я искренне надеялась, что всё само собой успокоится и разрешится. Однако, даже спустя много времени, ничего не поменялось: та ночь навсегда встала между нами.

И даже после примирения на один из общих праздников, моё общение с сестрой всегда происходило достаточно своеобразно.

Выплыв из воспоминаний, которые, кажется, совсем меня захватили, я с тоской посмотрела на фотопортрет, изображавший нас, двух абсолютно одинаковых девушек. Правда, если присмотреться, можно было увидеть что у пьяной меня в глазах недоумение и страх будущего, а у Аньки…У Ани — разочарование и боль?

Я никогда не видела этого портрета, но как художник (пусть и самоучка), мне казалось, что я вижу эти эмоции в её глазах… Я вдруг подумала о том, что никогда не задавалась вопросом, почему моя сестра так активно вредит Соболеву.

Я всегда считала, что её поступки продиктованы сестринской любовью — хотя, надо признаться, и очень своеобразной сестринской любовью; но что, если дело не во мне, а в нём? Дима мог быть для Ани чем-то большим, чем просто клиентом. Высокий, мощный, красивый… в него легко могла влюбиться любая девушка. Если же учесть, что мы с этой девушкой близняшки, то это вообще не казалось чем-то невероятным.

Посмотрев ещё раз на портрет, я испуганно замерла от этой мысли.

Аня, неужели дело в этом? Неужели поэтому ты разрушаешь себя, давая тем самым возможность Соболеву завершить твоё разрушение?

Мне стало страшно. Что если в этот раз Анька перешла границы, а Соболев решил, что с него хватит?

В первый раз, он просто приказал ей держаться от нас подальше.

Во второй – жестоко наказал.

Что если видео, которое она мне прислала, стало последней точкой — и Соболев принял решительные меры по устранению источника его неприятностей?

Я снова посмотрела на портрет.

— Аня, где ты? Что с тобой, сестричка? Пожалуйста, подай мне знак, что ты хотя бы жива.

Ответом мне была гробовая тишина в её квартире.

Глава 17

Поняв, что больше я в квартире ничего не найду, я вернулась обратно в салон, по пути заказав через мобильное приложение девочкам пиццу в качестве маленького презента.

В салон я проникла так же, как и вышла – через заднюю дверь, возле которой меня ожидала Нина.

— Всё тихо, — произнесла соседка, оглядываясь по сторонам, словно шпиёнка западных спецслужб. – Никто тебя не искал.

— Хотя огромный джип на стоянке Нину здорово нервировал, — усмехнулась Таня, одна из массажисток, которая в этот момент проходила мимо. – Неужели тебя так пасут?

— Муж параноик, — тяжело вздохнула я. — Даже с сестрой не даёт общаться.

— Нуу, зная твою сестрицу, могу сказать, что он правильно делает, — встряла Нина. А потом, видимо, припомнив наш телефонный разговор, тяжело вздохнула. – Но и тебя, Ян, я понимаю.

Нина фраза вдруг заставила меня задуматься о том, что у меня нет никого, кому бы я могла рассказать всю правду о своей жизни. Может быть, поэтому мне так дерьмово — потому что у меня просто нет никого, кому бы я могла выговориться?

Впрочем, жалеть себя – пустое занятие: проблем это никаких не решит, а вот настроение испортит на целый день.

Хотя куда уж хуже… У мужа в доме любовница, сестра (теперь я совершенно точно могла это констатировать) пропала, а день ещё был в самом разгаре.

Невесело усмехнувшись, я отправилась домой, по пути размышляя над тем, куда могла подеваться Анька.