На Севере дальнем - Николай Шундик

После уроков Тавыль заметил группу одноклассников воз­ле колхозного питомника ездовых собак.

— Эй, Тавыль, иди-ка сюда! — крикнул кто-то из них.

Тавыль подошел к ребятам. В это время заведующий пи­томником старик Кумчу открыл дверь теплого дощатого са­рая, в котором размещалось больше сотни кормушек для со­бак.

Мальчики вошли в просторное отделение и увидели около тридцати породистых щенят. Толстые, неуклюжие, они барах­тались в своих кормушках. У Тавыля от восхищения заблесте­ли глаза.

— Вступай в нашу шефскую бригаду, — предложил Кэу­кай Тавылю. — Будем вместе ухаживать за этими щенками. Ты же очень любишь собак!

— Сколько их здесь! — с восторгом воскликнул Тавыль, не отвечая на предложение Кэукая.

Схватив одного из щенков, Тавыль прижал его к своему лицу.

— Ну как, будешь в нашей бригаде? — спросил Кэукай.

— Если возьмете, то буду, — наконец ответил Тавыль и погнался за пестрым лопоухим щенком. — У, какие лапы! У не­го лапы, как у медведя, огромные! Си-и-ильный будет пес! — с видом знатока говорил Тавыль, приглашая ребят посмотреть на лапы щенка.

— Нина Ивановна идет! — крикнул кто-то из ребят.

Тавыль быстро обернулся к двери и увидел свою учи­тельницу.

— И Тавыль здесь? Вот хорошо! Мне ребята сказали, что ты очень любишь собак. Верно ли это?

— Да, ребята правду сказали! — глубоко, с каким-то огромным чувством облегчения вздохнул Тавыль и подумал: «Нет, теперь ни за что не уеду отсюда! От мальчиков этих не уеду, от Нины Ивановны не уеду...»

ЖЕНЩИНА-ОХОТНИК

Зима утвердилась прочно. Прибитый ветрами снег окаме­нел. Солнце уже не показывалось: наступила полярная ночь. Только часа на три загоралось огненное замкнутое кольцо на горизонте. Краски его были и яркими и в то же время очень мягкими. У вершин сопок и у огромных ледяных морских то­росов полыхал густой темно-красный сумрак. Выше них крас­ки постепенно светлели, переходя в красный, а затем бледно-розовый цвет, неуловимо растворявшийся в холодной синеве неба. А само небо не казалось бездонным, как летом. Теперь холодная синева его напоминала тончайшее стекло опрокину­той кверху дном огромной чаши, по краям расписанной чистейшим пламенем нежно-ярких красок. И, когда трещал на реках и озерах лед, чудилось, что вот-вот расколется и небесная чаша, осыпаясь на землю звенящими осколками. По мере того как гасло кольцо зари, стужа становилась все злее.

Тусклый мерцающий свет далекого звездного мира, каза­лось, с трудом пробивался сквозь стекло небесного колпака, чуть подернутого сероватой мглой. Слабый ветерок был не­стерпимо жгучим.

А сверху все сыпался и сыпался с еле уловимым звоном мельчайший порошок изморози.

Председатель колхоза Таграт ехал с охотничьих участков на собаках, любуясь тем, как утренняя заря встречалась с за­рей вечерней. Иногда он останавливал собак и внимательно осматривал попадавшиеся на его пути следы песцов.

— Ай, много песцов в этом году! Не всех задержим, мно­гие, однако, мимо капканов пройдут, — сокрушался Таграт, обдумывая, как сделать, чтобы его колхоз выставил намного больше капканов, чем стояло сейчас.

Чем чаще попадались следы песцов, тем сильнее задумы­вался он.

Почуяв близость поселка, собаки побежали быстрее. Таг­рат то и дело тормозил остолом нарту.

— Тааа! Тааа! Та-аа! — кричал он, сдерживая собак.

Вияль встретила мужа, как обычно, приветливо, радостно.

— Иди скорее в дом, погрейся, — сказала она. — Я сама собак распрягу...

Таграт улыбнулся жене, выбил из кухлянки снег. Перед глазами его все еще тянулись бесконечные цепочки песцовых следов.

— Что-то ты хмурый сегодня. Однако, что-нибудь плохое случилось?

— Э, нет, Вияль! — улыбнулся одними глазами Таграт.— Могу сообщить тебе хорошие вести. Очень много песцов идет через побережье наше: охотники каждый день по два, по три песца ловят. План уже в два раза перевыполнили.

— Что ж ты тогда невеселый? — удивилась Вияль.

— Думаю, много думаю, как бы еще раз в пять больше капканов поставить, чтобы по всему побережью нашего сель­совета капканы стояли, чтобы в море, куда песцы идут, кап­каны стояли. Охотников немножко больше бы нам, чтобы до­бавить еще хоть одну бригаду.

Вияль отстегнула ог потяга[17] нарты передовых собак, осмотрела их лапы — не поранились ли о твердый снежный наст. Собаки ласкались к хозяйке. Вияль отпустила их, заду­малась.

— А знаешь, я помогу тебе, Таграт. Я опять соберу жен­щин, как, помнишь, тогда, когда была еще война, и скажу, что мы, как и прежде, будем ловить песцов. Большую бригаду со­беру. Человек двадцать соберу!

Тронутый словами жены, Таграт осторожно стряхнул с ее малахая иней, заглянул ей в глаза.

— Я знал, Вияль, что ты мне это скажешь. Надеялся на тебя. Сегодня же собери женщин.

...На другой день женская бригада в двадцать с лишним человек вышла ставить капканы на побережье и в ледяных торосах моря.

Вияль на легкой нарте, в которую было впряжено все­го шесть собак, переезжала от одного охотничьего участка к другому, показывала женщинам, как закреплять кап­каны.

— В снегу надо выкопать ножом глубокую узкую яму, — объясняла Вияль женщинам, которые вышли на охоту впер­вые, — в яму заложить вот эту палку, что находится па конце цепи капкана. А затем засыпать палку снегом и как следует затоптать. Пусть палка в снегу держится прочно, чтобы песец не ушел вместе с капканом и цепью.

—Хорошо, женщина-охотник, — шутили подруги Ви­яль,— будет сделано так, как ты говоришь.

Каждый день выезжала Вияль на своих шести собаках к капканам и почти каждый день возвращалась домой с пес­цами.

Однажды она задержалась на своем охотничьем участке дольше обычного. Один из капканов оказался слабо прикреп­ленным к цепи, песец ушел на примаики вместе с капканом. Долго ехала по следу песца Вияль, пока не нашла его замерз­шим в одном из оврагов.

Завернув собак, Вияль осмотрелась вокруг, чтобы понять, куда она забралась по следу песца.

«Это же берег реки Кучевээм», — догадалась она.

Заиндевелые собаки повалились на спины, чтобы сбить с шерсти иней. Некоторые из них тщательно зализывали пора­ненные лапы.

Еще раз внимательно осмотрев занесенный снегом берег реки, Вияль вдруг обнаружила остатки остова небольшой зем­лянки, в которой много лет назад, когда еще был жив ее отец Ако, жила она в летний лов рыбы. Сейчас из-под снега торча­ло несколько китовых ребер и один деревянный кол, почернев­ший от времени.

Вияль снова уселась на нарту, задумалась: «Когда-то в этой землянке я жила с сестренкой и братом. Рыбу вместе ловили. Вон там вешала стояли. Много юколы вялилось на вешалах наших. Гоомо всегда подгонял нас, называл лентяй­ками, а Ринтынэ за это давала ему подзатыльник».

Воспоминание о сестре и брате, которых насильно увезли на чужую землю, омрачило Вияль. Вздыхая, она перебирала в памяти все, что было связано с ними, и не заметила, что под­крадывается ночь.

Отдохнувшие собаки, жалобно повизгивая, ласкались к хо­зяйке, но она не обращала на них внимания. Тогда левый пе­редовик поднял к небу заиндевелую морду и завыл протяжно, тоскливо. Глядя на тоскующую хозяйку, завыли и все осталь­ные собаки. Вияль вслушивалась в их унылый разноголосый вой и думала: «Понимают, хорошо понимают, что на душе у хозяйки печаль, вместе с хозяйкой печалятся».

«Уу-у-уу!..» — басовито выводил левый передовик. «Ай, ай, ууу!..» — подтягивала пара у самого барана нарты[18]. И столь­ко тоски было в заунывном вое собак, что Вияль невольно еще ниже опустила голову и почувствовала, как горячие слезы обожгли ее щеки.

Еще раз осмотрев остатки землянки, Вияль наконец вста­ла, поправила на собаках алыки, тронула с места нарту.

Кругом было тихо. Мороз все усиливался. Из-за морских торосов поднималась багровая луна. Она казалась огромной и совсем не круглой, напоминая собой гигантский расплющен­ный медный пятак. Багрово-сумрачный свет луны то здесь, то там окрашивал тусклыми бликами вершины торосов в море. «Вон там, за этими льдами, на чужой земле томятся сестра и брат», — думала Вияль, не отрывая взгляда от холодных лун­ных дорожек на ледяных торосах.

Чем-то чужим, враждебным повеяло на нее при виде этих холодных лучей уродливой луны, которая взошла где-то дале­ко, за ледяной границей. На миг ей почудилось, что и она, Ви­яль, очутилась там, на чужбине, где, как ей сейчас казалось, нет солнца и только светит раздавленная кроваво-багровая луна.

Ей стало страшно.

«Доходили вести, что у Ринтынэ был сын. Жив ли он? Не болеет ли он там, под этой холодной луной! — думала Вияль, погоняя собак. — Какой он, на кого похож? Ринтынэ очень была на меня похожа. Быть может, и сын ее на моего Кэукая похож?»