Ночь Патриарха - Эрика Косачевская

Тем более, что он вообще боялся Грузии и за всё время своего владычества был на родине всего два раза только в начале своего правления — он знал грузинский народный характер, знал, что такое «кровная месть» и просто боялся, что в Грузии никакая охрана его не убережёт.

Патриарх был начитанным человеком в области истории. Он сравнивал себя с такими Римскими императорами, как Цезарь, Калигула, Нерон, с любимыми им русскими царями-реформаторами — Иваном Грозным и Петром Первым и его настораживало, что почти все они тайно или явно были отправлены на тот свет своими соратниками. И, несмотря на кажущуюся полноту власти, он каждый раз подозрительно искал в своём окружении тех, кто мог бы покуситься на его жизнь.

В первые годы своего правления он долго взвешивал результаты принимаемых мер, прежде чем отважиться на какие-то действия, осторожничал, колебался, советовался со специалистами. Но со временем под развращающим влиянием абсолютной власти, окруженный беззастенчивыми льстецами, Патриарх сам уверовал в свою исключительную гениальность и уже принимал решения, не считаясь с мнением специалистов. А когда он уже принял решение, ничто не могло его остановить.

Патриарх ненавидел НЭП, справедливо считая, что частная собственность — это всегда угроза власти диктатора. И поэтому, как только, благодаря НЭП’у, страна восстала из руин ленинского «военного коммунизма» и укрепился червонец, вождь начал наступление на собственника. Он уничтожал его разными способами: установлением непомерно высоких налогов, бесконечными контрольными проверками, просто репрессиями и экспроприациями. В итоге власть добивалась того, что частные предприятия становились государственной собственностью, и НЭП постепенно сошёл на нет.

Его предупреждали, в том числе и Дзержинский, что ликвидация НЭПа приведет к развалу экономики, которая только чуть-чуть стала поднимать голову после обрушившего её ленинского «военного коммунизма». Патриарх нашёл сторонников, считавших, как и он, что в социалистическом государстве, нет места ни для частной собственности, ни для рыночных отношений. А для того, чтобы экономика заработала лучше, нужно усовершенствовать контроль, усилить на неё административное воздействие, повысить качество руководства и требовательность к исполнителям.

Он и его сторонники никак не могли придумать, что делать с сельским хозяйством. Крестьян, получивших ещё в 1917 году в собственность землю, систематически грабили продразвёрстками, другими поборами. Но с объявлением НЭП’а земледелие воспрянуло. Однако хлеб, сдаваемый государству в рамках введенного продналога, не покрывал потребностей страны. Деревня задыхалась от избытка зерна, а городские жители голодали. Ни у государства, ни у рабочих не было средств, чтобы этот хлеб у крестьян купить. А собственникам земли — крестьянам не было никакого смысла его продавать, поскольку на деньги ничего нельзя было приобрести: промышленность практически ничего не производила, полки магазинов были пусты. Это был замкнутый круг.

Россия исторически всегда была земледельческой страной с преобладающим сельским населением, а деревня в конце двадцатых годов была мощнейшим сектором, который не вписывался в социалистическую государственную систему с национализированными промышленностью и недвижимостью. Крестьяне — мелкие собственники, составлявшие тогда около 80% населения, стали постоянной угрозой власти. Как-то надо было выходить из тупика.

И именно тогда родилась идея вместо разрозненных мелких хозяйств организовать на добровольных началах крупные коллективные производства, в которых крестьяне работали бы, получая свою долю от общего дохода. Такие производства следует оснастить новой сельскохозяйственной техникой, этим повысить производительность труда и снизить количество населения, занятого в сельскохозяйственном секторе. Избыток рабочей силы должен быть направлен на социалистические стройки. Казалось бы, очень логичная схема.

Но просто так национализировать крестьянскую землю, как большевики в своё время поступили с её прежними владельцами — помещиками, правительство позволить себе не могло: весь мир знал, что передача земли во владение крестьян была главным лозунгом советской власти, под которым осуществлялась революция. Благодаря этому лозунгу, солдаты — те же крестьяне — бросились по домам делить землю, и это развалило Германский фронт. И позже, когда крестьян агитировали вступать в Красную армию, им говорили, что главная цель Белого движения — вернуть власть помещиков, требующих возврата своих земель. Значит, единственный выход — убедить крестьян объединиться в кооперативы. Так был принят план коллективизации сельского хозяйства.

Тогда всем казалось, что это простой, логичный план, и стоит только убедить крестьян в его разумности, как вопрос будет практически решён. Но еще «вождь мирового пролетариата», будучи сам не очень знающим экономистом, но все-таки, очевидно, лучшим, чем эти совсем плохо образованные новые правители, предупреждал о косности крестьянского мышления. В русском крестьянине, мелком независимом собственнике, для которого «своя тощая курица важнее судьбы всего мира», Ленин справедливо видел главного врага социалистического строительства.

С самого начала предполагали, что многие крестьяне не захотят объединяться в коллективные хозяйства, но на то, что сопротивление будет настолько массовым и ожесточённым, никто не рассчитывал. Никакие логические доводы, никакие увещевания и угрозы на крестьян не действовали. Они не желали расставаться с выстраданной ими землей, предпочитали зарезать скотину, чтобы только не отдавать её в колхоз. В коллективные хозяйства охотно шли нищие пьяницы и лодыри-горлопаны, которым нечего было терять, а «справные» хозяева объединяться с ними не хотели.

Но Патриарх не из тех людей, которые отступают от задуманного, в особенности, если это должно послужить укреплению его власти. Пришлось в колхозы сгонять людей насильно, а крепких хозяев объявить «кулаками» и, посчитав их врагами советской власти, вне закона, предварительно реквизировав их имущество, отправить в ссылку — в тайгу на лесоповал, на работы в шахтах, на заготовку торфа, на строительство железных дорог.

В результате коллективизации в стране разразился страшный голод: люди вымирали деревнями и целыми уездами. Тайно был издан специальный указ, каравший за людоедство. Пришлось ввести карточную систему продажи продовольствия. Но это было только для горожан — крестьянам продовольственные карточки не полагались. По разным источникам в общей сложности тогда погибло от десяти до шестнадцати миллионов человек. Впоследствии эта акция была названа вначале народом, а потом и историками — «голодомором»

Но Патриарха с его традиционным для русских самодержцев презрительным отношением к собственному народу ничего не могло остановить. Он добился своего — все крестьянские хозяйства были объединены в колхозы, земля которых формально считалась коллективной собственностью добровольно объединившихся хозяев, а на самом деле фактически стала принадлежать государству.

Промышленность была нацелена на выпуск сельскохозяйственной техники: тракторов, сеялок, сенокосилок, зерноуборочных комбайнов. Но крестьянин, по словам Некрасова, «сеятель и хранитель русской земли», сознание которого веками формировалась как психология единоличника-собственника, работающего на своей земле, не считал колхозную землю своей. Он не хотел, да и не умел трудиться на ней в качестве наёмного работника, фактически батрака. Урожаи были ничтожными, земля истощалась, обрабатывалась плохо. Она потеряла своего хозяина — главный движущий фактор тяжёлого крестьянского труда. Иногда даже не удавалось собрать то, что посеяли. А всё, что несчастная земля смогла родить, забиралось в государственный фонд. Колхозам на оплату труда крестьян ничего не оставалось.

В 1933 году колхозников лишили паспортов и запретили переезжать в другие населённые пункты, тем самым, по существу, поставив их опять в условия крепостного права. Сельские жители с трудом выживали только благодаря приусадебным участкам.

Этими действиями навсегда был сломан традиционный, создававшийся веками уклад ведения сельского хозяйства в России. Но зато был ликвидирован частный, неуправляемый сектор, и тем самым еще больше была укреплена власть диктатора.

Несмотря на заплаченную за коллективизацию непомерно высокую цену, Патриарх был доволен — теперь он простирал свои властные ладони над всем пространством огромной страны, для управления которой он мог только дергать за нужные ниточки. А то, что при этом было загублено столько народа, его мало трогало: он презирал любой народ, а русский, который только менее семидесяти лет назад вышел из пятисотлетнего рабства, тем более.