Верните белых лебедей - Николай Максимович Ольков

городе начальник охраны обязательно ставил вторую машину, сегодня Родя отказался, незачем народ пугать. Для деревенского интереса и одного джипа достаточно.

— Лёша, — Бывакин повернулся к заднему сиденью. — Ты родом откуда?

Тот дёрнул плечами:

— Не знаю, шеф, я же детдомовский. Оттуда на зону, а потом к вам.

— Но детдом-то в деревне был или в городе? — будто для Роди это было важно.

— В деревне. В старой школе.

— В колхозе местном не работали?

— Гоняли картошку копать, осенью на току зерно грузили. Интересно было. Вечером смена заканчивается, по огородам пройдёмся, огурцы-помидоры… — Лёша разулыбался неожиданным воспоминаниям.

— Не хватало жратвы?

— Что вы, кормили строго, какой-то старик, деловой, из начальства, помню, колодки орденские в три ряда, постоянно приходил и проверял, что нам ставят на столы. Одежду проверял, постели. Мы знали, что повара приворовывают, только нам хватало, а стучать считалось западло.

— Ты бы сейчас согласился в деревне жить, работать на тракторе с подогревом сиденья, женился бы на местной одиночке, корова, поросёнок, куры с гусями — чем не жизнь? — Родион с интересом ждал ответа, да и ребята прислушиваются.

Лёха недоверчиво посмотрел на шефа — нет, не издевается, да и в натуре у него этого нет, а с чего вдруг о тракторе? Ответил смущённо:

— Да кто же мне трактор доверит, Родион Петрович? И какая баба меня примет с такой биографией? Они в деревне боязливые, тюремщик — это последний человек.

— Ладно, Лёха, мы с тобой к этому разговору ещё вернёмся. А Володя городской, верно?

Ответил водитель:

— Вован — питерский, после отсидки не рискнул возвращаться, прибился к нам.

Родион кашлянул:

— Саша, я Владимира спросил. Ты у него не адвокат, слова не имеешь. Отдельно для тебя напоминаю: погоняла остались в прошлом. Ещё раз услышу — пойдёшь в цех слесарем.

— Понял, шеф.

— Шурик прав, я городской, как раньше говорили, из приличной семьи. Папа — военный, сейчас начальник кафедры в Медицинской академии, мама тоже профессор, в этой же академии преподаёт. А я в школе спортом увлёкся, в десятом классе ребята пригласили в закрытый спортзал, там трое парней учили рукопашному бою. За деньги, конечно, но у меня проблем не было, мама снабжала по потребности. На выпускном в школе, а школа-то отдельная, рабочих и крестьян близко не было, к девчонке моей докопался фраер из параллельного класса. За грудь цапал, это я сам видел. Ухватил его за воротник и ударил. В горячке применил жёсткий приём… Короче, до больницы его не довезли. Меня скрутили, папа с адвокатом в ментовку, а тот, как суть дела узнал, в отказ пошёл: оказывается, убил я сына большого городского начальника. Срок дали, родители на партийном собрании от меня отреклись, признали вину в воспитании, тем и отделались.

Помолчали. Родион спросил:

— Ты с ними вообще не встречался?

— Нет. Сестрёнка младшая нашла меня на зоне, писала, посылки отправляла, а когда откинулся, приехала, звала как бы по поручению родичей. Я не поехал, тут и остался, — Владимира, похоже, эта тема не особенно интересовала.

Бывакин свернул разговор, больно кольнула его похожесть рассказа на историю предков Лады из далёкого позапрошлого века…

Въехали в деревню, шеф велел остановиться у магазина. Вышел из машины один, постоял — никого, как вымерли люди. В магазине только продавщица, на полках — водка и флаконы со спиртовыми настойками, их фунфырями зовут, китайские бичпакеты, сигареты «Прима». И кирпичи несвежего хлеба.

— Скромный у вас ассортимент, — кивнул продавщице.

— Так нашим ничего больше не надо, — ответила она, на всякий случай протирая прилавок.

— После колхоза что осталось? Землю пашут, скотину держат. Или совсем ничего?

— А вас это почему интересует? — она подняла глаза на странного покупателя. — Да подожди, ты же Родик? Или я вклепалась? А меня не признал? Я Зина Горелова, мы с тобой в одном классе учились.

Родион смутился:

— Прости, Зина, с улицы вошёл, у тебя тут сумрак, не признал. Ну, здравствуй. Рассказывай, как живёшь.

Зина вздохнула. И стала вспоминать, как после школы пошла работать дояркой, замуж вышла за Семёна Бородина, троих детей родили. Сёма механизатором был лучшим, оба работали от зари до зари, оба в один год ордена получили. Дом колхоз построил, машину купили, только бы жить, а тут понаехали люди с портфелями, давай собрания собирать, что неправильно живут. Особенно мужикам понравилось, что советская власть обманывает крестьян и платит им только малую часть того, что они заработали. А всё остальное коммунисты забирают себе и платят неграм чёрной Африки, чтобы они их поддерживали. В общем, навешали лапши на уши, конечно, и наше начальство подсуетилось, давайте, мол, колхоз распустим и создадим какое-то общество, каждый получит бумажку, что он хозяин. Ну и доигрались. Начальство скотину за один год на колбасу перевело, хлеб намолоченный продали аж в сентябре чуть не на корню, с осени потихоньку торганули техникой, и все разом к Новому году смотались в город. Остались только хозяева с бумажками.

— В прокуратуру обращались?

Зина всплакнула:

— Ездили, и мой тоже, тряс там орденом. Прокурор ответил, что всё сделано законно, а про орден заявил, что он получен от другого государства, поэтому никакой силы уже не имеет.

Родя смотрел на эту женщину и стыдился признать, что она его ровесница, только жизнь так её скрутила, что едва ли кто даст ей сейчас тридцать лет. Спросил, кто ещё есть из толковых мужиков, попросил быстро их обойти и пригласить к себе домой.

— Скажи, что я приехал посоветоваться, какое производство можно в деревне создать, чтобы работа была, заработок, чтобы деревня не вымирала. Я посмотрел: ни одного дома нового не построено, да и куклами ты не торгуешь, значит, и ребятишек рожать перестали.

Зина с недоверием смотрела на земляка:

— Родик, да оно тебе надо — с глухоманью связываться? А у нас же могила, прости, Господи!

Однако пошла. Магазин закрыла, показала свой дом, побежала вдоль улицы. На сигнал машины вышел Семён, Родион его сразу узнал: невысокого роста, коренастенький, с густой шевелюрой рыжих волос.

— Скажи, Сёма, а ребятишки у тебя тоже рыжие? — Родион улыбнулся.

— Ты мне эти шуточки брось… — а потом узнал друга детства: — Родик, ты, что ли? Вот встреча! Заходи, сейчас Зинку позову, на стол сгоношит. И ребят зови. Друзья?

— Вроде того. Зину ты не тревожь, она делом занята, людей собирает, будем у тебя перед домом сходняк, извини, сход проводить.

Семён оглядел гостя, машину, «друзей» и сухо выдавил:

— Если ты приехал деревню данью обложить, то опоздал, до тебя тут бульдозером выгребли всё, что