Верните белых лебедей - Николай Максимович Ольков

выход?

— Настёна, а если я тебя с ребёнком к себе заберу? Поедешь?

Ждал, что обрадуется, согласится, засуетится, а он заставит взять только сына, а всё старьё — выбросить. А получилось:

— Конечно, не поеду. После такого позора. Да, врачи отказались, сказали, что поздно и опасно, мне куда деваться? Работала до последнего дня, думала, вдруг заглянешь, увидишь, что едва ношу твоего богатыря. Нет, не зашёл, не нужны. Ничего, теперь, слава Богу, всё на своих местах.

Родион встал:

— Забери ребёнка, это пусть остаётся, сейчас же заедем в «Малютку», всё новое купим.

— Родя, ты не понял. Завтра приедут мои родители, и мы с сыном едем домой, — она едва успевала вытирать слёзы.

— Подожди, я не понимаю. Ты не хочешь, чтобы у ребёнка был отец? — Родиону казалось, что это почти козырный туз, не скажет же она «нет».

— Такой — не хочу. Такой, который, если что-то не так, не по его, способен отказаться от беременной женщины, — такой не нужен.

Родион знал натуру Настёны, в ней было это упрямство, эта непреодолимая жажда справедливости. Он однажды сильно её оскорбил, и она этого не простит.

— Настя, научи, что я должен сделать? — Родя сломался, он уже готов был встать на колени. За занавеской послышалось кряхтение и потом тихий плач. Родители помолчали.

— Уйди, Родион, уйди, так будет лучше всем. И тебе тоже. Ты же и сейчас маешься, между двух берёз заблудился. Не мучай себя, живи как жил. Запишу я сына дома, имя дадим, отчество отца моего, и фамилия наша. На алименты подавать не буду, не боись. Так что твоего ничто не пострадает.

— Да как ты можешь так говорить! Я сам через это прошёл, и отчество у меня мамино, и отца я не знаю, и все детство байстрюком был в деревне. Не хочу! Не отдам сына и тебя не отдам. Настёна, поверь мне, прошу тебя.

— Нет, Родя, пусть все будет как сложилось. Захочешь — приедешь, поиграешься с сыном, я не против. Но к тебе не пойду. Да и не любил ты меня, так, нравилась, смазливая, игривая, пока не доигралась.

Бывакин охватил голову руками: что же делать? Как уговорить Настю поехать к нему? Потом его осенило: он что, на квартиру её приглашает? Дурак, кто так разговаривает с матерью своего ребёнка? Ты же отец, она — мать, есть сын, значит, вы — семья, и ты в ней главный, ответственный. Родя даже улыбнулся:

— Настя, прости меня, я не с того начал. Я прошу тебя стать моей женой. Женой единственной и любимой. И сын у нас будет ещё не один. Прошу тебя, соглашайся.

Настёна заревела в голос, Родя обнял её и впервые вместо волны желания ощутил тепло и радость от горячего женского тела. Настя вытерла слёзы и сама испугалась минутной слабости.

— Нет, Родя, будет так, как мы с сыном решили. Помнишь, ты говорил мне, когда я призналась, что был у меня роман с одним пареньком: за всё надо платить. Я заплатила. Теперь твоя очередь. Завтра мы уезжаем. Адрес можешь записать или запомнить, гостем не будешь, но в дом пустим.

Бывакин встал. Он не привык, чтобы с ним так разговаривали, но тут случай особый:

— Настя, ты пожалеешь об этом. Я сегодня состоятельный человек, меня зовут Бывалый, и дела мои к лучшему, подумай, от чего ты отказываешься.

Настя улыбнулась:

— Деньги никогда не были спутником счастья, Родя, разве ты не понимаешь простых вещей?

— Ты пожалеешь об этом! Ты обязательно об этом пожалеешь. Ты оттолкнула меня, стоящего на коленях. Никогда не прощу тебе этого!

Он хлопнул дверью и вышел в вонючий коридор общаги. Его трясло. И он не мог бы сейчас сказать, потеря так и не обретенного сына была причиной мстительных ноток в голосе, так знакомых ему, или неудавшийся проект, в котором он был на сто процентов уверен? Ведь он был абсолютно убеждён, что Настёна бросится ему на шею, будет тысячу раз благодарна и ни разу не вспомнит о том, как он её прогнал.

Злой и больной приехал он домой, Варя, видя это, старалась не попадаться на глаза. Бывакин долго сидел в кабинете, среди ночи вошёл в комнату Вари, она испуганно вскочила с постели, Родя крепко обнял её и лёгонькую ночную рубашку отбросил в сторону…

Грозы Бывакин боялся, она могла испортить десять километров грунтовой дороги от трассы до деревни, прогрохотало всю ночь, но дождя так и не услышал, несколько раз выходил на лоджию: молнии разрывали небеса, освещая неверным светом спящий каменный город внизу и соседние коттеджи, похожие на замки. Гром был сухой и хрумкий, будто кто-то огромный там, в небесах, ломал кости и хлёстко, раскатисто бросал их на камни. Он вспомнил, что старый дедушка Ефим в таких случаях судорожно крестился и объяснял маленькому Роде, что Илья Пророк на своей колеснице по небу летает и швыряет молнии в неверных людей. А бабушка Федора всю грозу стояла перед маленькой прокопчённой иконой в переднем углу, молилась размашисто и уверенно, время от времени пугая Родю словами: «Крестись, лишенец, а то Боженька ругатца!» Он часто в последние дни вспоминал деревню, полуголодное детство, школу, друзей. И мать…

Желание поехать в родную деревню возникло внезапно. Хоронили старого знакомого, другом его не считал, но судьба повязала, вместе встречали Жмыха, а когда началась вольница, вместе громили конторы, ставили своих директоров и через пару месяцев продавали заводы, фабрики, магазины тем, кто готов был платить. Богатели, наглели, Родион поаккуратнее был, через верного человека, хоть и за большой процент, но баксы свои в Швейцарию переправил, а ребята лопухнулись. Когда их повязали, кореш тот переслал просьбу дать следователю двести тысяч зелёных. А у Роди нет ничего. Мог бы, конечно, перехватить, связи имелись на такой случай, но уже тогда доверия к старым подельникам не было, и совместных дел в будущем он не хотел. Так и передал, что бабок нет. Конечно, не поверили, после срока обещали поквитаться, но Бывалый их ждал. Двое исчезли сразу, он не любил даже вспоминать об этом, третий, Стас, скрылся, потом приполз на коленях, кровью поклялся, что претензий не имеет. Родя, а если точнее — Родион Петрович — отправил бывшего друга в гараж, тот когда-то в техникуме на механика учился. Встречались редко, а потом ему доложили, что механик в больнице и при смерти, тюремный туберкулёз перешёл в неизлечимую форму. Шеф дал команду похоронить Стаса по первому разряду, сам себе пометил: разом