Верните белых лебедей - Николай Максимович Ольков

— не найдёт, далеко от той квартиры уехал. Надо сказать парням, чтобы никому никаких координат. Впрочем, они и сами понимают. А вообще надо бы найти Настёну, узнать, как она. Учиться собиралась. Ладно, выберу время, наведу справки.

Всякий раз, ложась спать, он чувствовал, что ненормально живёт, мужику скоро двадцать пять, а постель погреть некому. И день сегодня, гнутый-перегнутый, закончился разговором с Варварой почти о том же. Встал, подошёл к двери её комнаты, потянул ручку, девушка села в постели.

— Я знала, что вы придёте…

…Уткнувшись ему под мышку, Варя прошептала:

— Вы не подумайте, что я стану этим случаем спекулировать. Надо — на стороне ищите или везите кого, а я здесь постоянно. И всегда приму с радостью, потому что вы мой хозяин и кормилец. Я за вашу помощь родителей в деревне спасаю.

— Не говори так, Варя, а то получается, что я покупаю твою ласку.

— Вы не обижайтесь, я ведь по простоте своей. Заработаю у вас денег, вызову из деревни парня одного, Мишей зовут, снимем комнатку и будем жить.

— Варя, я тебя никуда не отпущу.

— А когда женитесь? Жена ревновать будет, выживет меня.

— О, до того времени ещё далеко. Ты вечерами приходи ко мне, тяжко одному, сны дурные вижу. А ты обнимешь, и мне спокойно будет.

— Я-то приду, Родион Петрович, только чтобы мне не привыкнуть. Я девчонка влюбчивая, куда меня потом?

— Ладно, спи. Я пойду к себе, надо по завтрашнему дню определиться. Спокойной ночи.

— Приятных снов… — она чуть не назвала его Родей, как делала это в полузабытьи объятий и поцелуев.

В своей спальне Родион включил ночные новости. Дикторша спокойным голосом вещала о том, что на нескольких предприятиях города создаются забастовочные комитеты, трудовые коллективы высказывают недовольство результатами приватизации. Особо напряжённая обстановка на комбинате хлебобулочных изделий, где, по словам руководства, заканчивается мука, а новых поступлений нет, и город может через два дня остаться без хлеба. Не лучше положение и в главном магазине областного центра, в ЦУМе власть в свои руки взял стачечный комитет, бывших руководителей буквально выкинули из здания. Ходят слухи, что за народным волеизъявлением стоят криминальные структуры, но в управлении внутренних дел дали комментарий: полномочия избранных комитетов проверены, органы не вправе вмешиваться в управление производством. «Пока нарушений существующих законов нет, трудовые коллективы действуют в рамках правового поля» — так подвёл итог сообщения начальник городского УВД, вчера получивший от Роди солидную пачку зелёных бумажек.

Бывакин расписал по часам весь день. На хлебозаводе в десять соберём актив и назначим директора, им станет нынешний заведующий производством. Федя и Гриша войдут в состав совета директоров. Что делать дальше, они знают. В три часа собрание в ЦУМе, никого лишнего, есть пяток выступающих. Директором изберут старшего товароведа, Иван становится заместителем. Через месяц всё будет как надо. На оба предприятия у Роди есть покупатели, группа кавказских товарищей уже неделю звонит ежедневно: с огромными деньгами жить в чужом городе очень опасно. Родя сегодня представился кавказцам новым именем — Бывалый, вспомнил размышления Доктора. И ещё поднял цену. Если не будет согласия, он находит других партнёров. Кавказцы поцокали языками и согласились.

Закончив все дела и отпустив команду, Бывакин собрался в ресторан поужинать, но вспомнил, что зёрна кофе закончились, и он не уверен, что Варя купила. Пришлось заезжать в ближайший магазин. Вошёл, осмотрелся — ба, да это тот самый «маркет» у его бывшей квартиры, в продовольственном отделе которого он отоваривался несколько месяцев. Здесь же встретил Настёну. Что-то шевельнулось в сердце, но он убил это слабое проявление жалости или вины — не сразу поймёшь. Отыскал между стеллажами кофе и пошёл к кассе. Очереди не было, но все сотрудницы собрались у стола.

— Здравствуй, Родион.

— Давно не заходил, разбогател, должно быть.

— С сыном тебя. Ты хоть знаешь, что папашей стал?

Родион оторопел.

— Какой он папаша? Кобель он, и никто больше. Обрюхатил девку — и выгнал. Сволочь!

Родя настолько растерялся, что не нашёл, что ответить. Откровенное хамство было неуместным, выказывать радость он не мог и не имел права. Едва взял себя в руки.

— Где она? — спросил всех сразу.

Девчонки замолчали. Старшая, видать, семейная женщина, отвела его в сторону.

— Девчонки её из роддома забрали, но в общаге с дитём держать не будут. Дали неделю на определение, а у неё ни гроша за душой, и домой ехать боится, отец прибьёт.

Родя молча вышел и уже в машине остановил себя: Бывалый, и куда ты собрался? В уютное гнёздышко на втором этаже собственного коттеджа? Или на первом — в тёплую постель любвеобильной Вари? А в это время твой сын и его мать, девчонка, которая тебе нравилась, мучаются в грязной общаге, у Настёны от столовского питания, пожалуй, и молока нет. Ребёнок плачет. Его ребёнок. Что делать? Подумал: мать бы узнала — за уши отодрала. Уехать и всё забыть, в магазине этом не появляться, никто и не напомнит. Настёна сама не придёт, да и не знает, куда. Да, в такой ситуации он ещё не был. Никогда что-то внутри не мучило его, он и не знал, что это совесть. Забыть, не связывать себя женой и ребёнком, дать ей денег, купить квартиру. Пройдёт время, ребёнок подрастёт, Настёна девушка видная, найдёт себе мужика, а сына… Его сына будут звать байстрюком, как и его когда-то. Нет, этого не будет! А что делать-то? Немедленно ехать к Настёне. Немедленно! Набрать продуктов… Нет, это банально. Цветы? Ей только этого сейчас не хватает. Просто поехать. Ведь не чужие теперь.

По обшарпанным ступенькам общежития поднялся на второй этаж, остановил девчонку с сигаретой:

— В какой комнате женщина с ребёнком?

— Настя? В двадцать пятой.

Постучал, кто-то подошёл и медленно открыл дверь. Настёна. Она качнулась, ухватилась за косяк:

— Проходи, он спит.

Родя прошёл, сел на табуретку. В комнате порядок, на верёвке постиранные пелёнки, в углу коляска простенькая, не новая, детская ванночка. На столе пакеты с детским питанием. Половина булки белого хлеба.

— Настя, я только сегодня узнал, — хотел сказать в своё оправдание, а оказалось — подставился.

— Память у тебя прохудилась, Родион, ты ещё полгода назад знал, да не хотел знать. Я просила девчонок в магазине не говорить тебе ничего. Я уже собралась, мама приезжала, отец смирился, говорит, вырастим и воспитаем не хуже других. Вот, завтра приедут, легковушку наймут.

Родя молчал. Может, судьба даёт ему шанс избавиться от этой проблемы? Или наоборот, — возможность проявить себя мужчиной и отцом. Где же