Свора Герострата - Антон Первушин

Бородатый замолчал, посидел еще с минуту в неподвижности, а я ждал, добавит он хоть слово к уже сказанному, но он не добавил, встал и вернулся к вельветовому.

Вот так-то. Есть еще люди и в ГБ. А ты его пристрелить грозился. Супермен хренов.

Показалось, сейчас расплачусь от невыразимой благодарности. Как последняя размазня. Но тут же себя одернул: не сметь! Что бы не говорил бородач, Герострат вполне способен выкинуть очередной фокус, играючи обмануть "круглосуточное наблюдение": на фокусы он горазд. А тем более помнишь: "...Конь - интересная фигура. Такая вся из себя необыкновенная... Трудную задачку задал Борька-хитрец, трудную. Ну да мы ее решим. Отдыхай, сынок." - помнишь?

Да, расслабляться нельзя. Спускать на тормозах - тем более. Пусть, конечно, эти ребята действуют сообразно своим представлениям о борьбе с пресловутым "противником". Я их продублирую.

И вот интересное дело: стоило появиться и начать выкристаллизовываться новому плану, как словно груз неимоверной тяжести свалился с плеч, а назойливое видение рассыпалось в груду разноцветных осколков. Мысли неохотно выстроились по ранжиру сплошное заглядение. Как то и "положенУ" мыслям супергероя.

Я составил список из тридцати (!)Фамилий. Перечитал, проверяя не позабыл ли кого. Но, кажется, не позабыл, помянул всех, с кем нахожусь в более-менее периодически возобновляемых связях. Свернул листок, выдранный для этого из блокнота, в маленький бумажный квадратик и передал его бородатому, как и условились, на выходе из вагона по прибытию на Балтийский вокзал. К чему вся эта конспирация, было мне не совсем понятно. Находись в вагоне наблюдатель "более серьезного противника", он уже давно обязан был бы вычислить, что между нами произошел некий информационный обмен. Хотя кто его знает профессионалам виднее.

С Балтийского я направился домой. Опять же как условились.

Пока добирался, то приободрился. Уже, надеюсь, не выглядел таким понуро-озабоченным, как днем после возвращения из больницы института Скорой Помощи.

Накормив меня ужином, мама ушла закончить вечернюю работу, а я устроился на кухне с телефоном и обзвонил всех тех, кого включил перед в список для бородатого комитетчика. Четверых не оказалось в городе, один лежал в больницу с аппендицитом, кое-кто не вернулся еще домой с ежевечерней "оттяжки". Но кого застал попросил сегодня быть осмотрительнее, проверять, кто звонит в дверь, не открывать незнакомым людям. Для того, чтобы увещевания мои не выглядели бредятиной съехавшего на почве "Криминального канала" долдончика, приходилось каждый раз импровизировать на ходу, используя с понятной осторожностью имена общих знакомых, промышляющих в коммерческих структурах, рассказывать мрачноватую байку о "счетчиках", "временных трудностях" и "странном недоразумении". Вроде бы, все поверили и прониклись.

Удовлетворенный проделанной работой, я положил трубку, выпил еще чашечку крепко заваренного кофе, покурил, размышляя опять, точно ли не упустил никого из виду. Решил, что точно не упустил, хотя и продолжало дергать смутное беспокойство по поводу: "конь - интересная фигура". Кого же все-таки Герострат имел в виду?

Кроме того оставалось еще одно место, куда он мог нагрянуть, вполне понятно, без предупреждения. Это место было здесь, у меня дома: очень в духе нашего смешливого затейника. Поэтому я подумал, что спать сегодня, скорее всего, не придется. Но в конце концов для меня подобное испытание выдержать не впервой. Бывало по трое суток спать не приходилось, хотя и казалось, что стоя уже засну, а здесь-то, под боком: неизмеримые запасы хорошего кофе и книжку интересную можно поискать. Смотришь, за этим и ночь пройдет.

Главное, чтобы ничего не случилось. Главное, чтобы обошлось.

Я сходил, порылся в домашней библиотеке: только не детективы (хватит с меня детективов) - выбрал сборник американской фантастики: куда уж дальше от моих сегодняшних проблем. Но все равно не читалось, я курил, поглядывая в окно, заваривал себе регулярно кофе, дожидался рассвета и снова в который уже раз думал, кого, ну кого имел в виду Герострат, разглагольствуя о "коне - интересной фигуре".

Еще думал, как там Елена, и сумеет ли она меня простить, даже если все закончится благополучно?.. И думал, как это странно, что вот я уже вполне свыкся с мыслью, что она похищена, и способен воспринимать эту мысль без истерики, безотносительно к самому себе, как некий отстраненно-знакомый, почти абстрактный факт.

Так я и уснул, сидя за столом в компании с раскрытой книгой, молчащим телефоном, пепельницей, полной окурков, и чашкой недопитого остывшего кофе.

Глава двадцать седьмая

Шел первый час лекции по сопромату. Преподаватель, Марк Васильевич Гуздев, долговязый с совершенно седыми патлами, ускоренно закончил очередную "четвертинку", чтобы рассказать обожаемый аудиторией, но не слишком приличный анекдот из жизни преподавателя сопромата, умевшего особым способом поддерживать интерес студентов к своей лекции. В исполнении Гуздева анекдот звучал примерно так:

- Как-то раз хитроумный преподаватель сопромата, профессор, читал лекцию. Читает он ее, читает и вдруг видит, что-то его студенты стали клевать носами, засыпают прямо на глазах. Тогда профессор говорит: "А в конце лекции, товарищи студенты, я раскрою вам секрет, как уберечься от беременности". Студенты, естественно, пробудились, проявили известный интерес к столь актуальной тематике. Проходит час. Снова заклевали носами, кто-то даже захрапел. Тогда преподаватель опять говорит: "А в конце лекции, товарищи студенты, я расскажу вам о способе, как на сто процентов уберечься от беременности". И снова проснулись, снова - оживление. Но вот лекция подходит к концу, профессор собирает свои бумаги, складывает их в портфель и направляется к выходу. "А как же способ? - вскакивает одна из студенток. - Вы же обещали рассказать, как уберечься от беременности." И тут преподаватель отвечает с улыбкой: "А ведь за эти два часа никто из вас на сто процетов не забеременел".

Жизнерадостный смех.

Гуздев снисходительно улыбается. По всему, он доволен произведенным эффектом. Кажется, еще немного и начнет раскланиваться под бурные аплодисменты, спонтанно переходящие в овацию.

Без стука приоткрывается дверь аудитории. В нее заглядывает молодой человек в очках.

- Ну что же вы остановились, товарищ студент? - добродушно осведомляется Гуздев. - Проходите, если уж решили порадовать нас своим присутствием. Только в сдедующий раз, попрошу, не опаздывать.

- Извините, профессор, - смиренно отвечает молодой человек, потом делает резкое движение правой рукой и захлопывает дверь.

В аудиторию, в ее недоуменную тишину влетает круглый темно-зеленого цвета предмет.

Он падает на кафедру перед Гуздевым, катится по ней, а когда Марк Васильевич наклоняется посмотреть, что это такое, вдруг взрывается ослепительно ярко, разметывая вокруг себя десятки осколков. А сразу вслед за ним криками боли и ужаса взрывается тишина.

Глава двадцать восьмая

Ночью на кухню пришла мама, но будить меня не стала: наверное, догадывалась, что тогда я точно откажусь ложиться. Убрала чашку с кофе, книгу, вытряхнула окурки в мусорное ведро, перенесла телефон в прихожую, а под голову мне сунула подушку.

Я обычно сплю чутко, но в ту ночь измотанный нервными и физическими нагрузками, ничего не заметил.

Мне снился Герострат.

Он сидел за столом в той самой комнате с пыльными углами, что так ясно привиделась мне днем; на столе там стоял телефон с хитроумным защитным устройством и средних размеров шахматная доска. За спиной Герострата была видна дверь. На двери надпись фосфоресцирующими буквами: "ARTEMIDA". И я во сне знал, что за дверью этой находится Елена, закованная в тяжелые цепи; натертые холодным металлом запястья ее кровоточили; кровь стекает на холодный бетонный пол, по которому время от времени пробегают, попискивая, крысы размером с упитанного мопса. Елена стонет, вздрагивает, когда крысы, пробегая, касаются лапками ее обнаженных ног, и зовет, зовет: "Боря! Боря! Боря!".

Я знаю, мне срочно нужно туда, в этот склеп за дверью. Но на дороге стоит стол, на дороге - Герострат. Он ухмыляется оскалом от уха до уха. Он подмигивает мне. Он подмигивает, и меня ударом отбрасывает прочь. Я кувыркаюсь, я невесом... Я кувыркаюсь и оказываюсь на полу.

Я вижу, как меркнет свет, комната разделяется четкой, словно нарисованной, границей между светом и тенью, и Герострат, и шахматная доска разделена ею надвое. Фигуры на доске шевелятся. Это уже не фигуры, а живые существа. Как в той забавной игре для IBM РС, в которую я поиграл полчасика на работе у Елены, дожидаясь когда она освободится. Только здесь нет ничего забавного: пешки здесь не маленькие, но храбрые копьеносцы, кони - не блестящие закованные в латы всадники, а ладьи - не гориллоподобные чудища, навеянные программистам увлекательным фильмом "Кинг-конг". Все фигуры на этой доске - живые люди, и многих я узнаю: там собраны почти все мои знакомые.