Как мы жили в СССР - Дмитрий Яковлевич Травин

кем вступаешь в отношения, перестающие быть интимными.

Ты знаешь, что тебя оценивают каждый день с головы до ног. Во что ты одет, где работает твоя мама, кто к тебе приходит. Что ты ешь. Есть ли у тебя свободное время. Что ты стираешь и как выглядят твои трусы, которые висят на веревке [там же: 110].

Советский историк Арон Гуревич в своих мемуарах вспоминал послевоенный венгерский кинофильм. Среди его героев был отставной судья, заявлявший: «Я приговаривал людей к длительному тюремному заключению и даже к смертной казни, но никого не приговаривал к проживанию в коммунальной квартире!» [Гуревич 2004: 73]. Проживание в коммуналке не было, конечно, столь страшно, как казнь или тюрьма, но в социальном плане имело тяжелые последствия. Человек из коммуналки всегда в той или иной мере будет коллективистом, даже если он этот самый коллективизм ненавидит. Он всегда будет адаптироваться к имеющейся структуре общества, к господствующим в нем представлениям и к нравам, привычным для большинства населения. Такому человеку трудно встать во главе движения за радикальные перемены. И неудивительно, что до появления семидесятников коренных перемен у нас в стране не было.

Квартирный вопрос

Как-то раз в коридорах питерского Большого драматического театра артист Владимир Рецептер встретил В. И. Ленина. Владимир Ильич остановился и человеческим голосом (точнее, голосом парторга БДТ Кирилла Лаврова) поведал Рецептеру о том, что он договорился с начальством о продаже артисту кооперативной квартиры [Рецептер 2006: 33–34]. Словом, помог дорогой товарищ Ленин простому советскому человеку решить жилищный вопрос.

Согласно булгаковскому Воланду из «Мастера и Маргариты», москвичей 1930‑х годов испортили не деньги, а квартирный вопрос. И через три десятилетия после написания этого романа проблема по-прежнему оставалась весьма актуальной. Однако семидесятникам повезло. Когда они были совсем еще маленькими, началось массовое жилищное строительство. В 1955–1965 годах фонд жилья вырос почти вдвое [Кудров 2007: 397]. Почти всем горожанам-шестидесятникам довелось расти в коммунальных квартирах, а то и в бараках, где не имелось никакого приватного пространства. Однако с появлением первых хрущоб это пространство появилось. Квартирки были маленькими и тесными. С совмещенным санузлом. Про них шутили, что Никита Сергеевич за время своего правления успел соединить туалет с ванной, но не успел пол с потолком и водопровод с канализацией. И санузел не сделал проходным [Мельниченко 2014: 592]. Но, несмотря на шутки, для миллионов советских людей даже такое жилье было счастьем.

Когда мне стукнуло два годика, родители перебрались в «двушку» на проспекте Космонавтов (тогдашней окраине Ленинграда) со смежными комнатушками. Но через десять лет отец улучшил жилплощадь, и у меня появилось собственное пространство. В этой комнате имелась своя личная жизнь, меньше подверженная давлению общества, чем жизнь детей предшествующих советских поколений. Ребенок за закрытой дверью имел меньше шансов стать как пленником старого образа жизни, так и его озлобленным противником. Ему не капали на мозги, и потому он был сам по себе. «Сам по себе» – без излишних иллюзий, без жестких давлений, без втемяшенных в голову чужих идей. Приватное пространство оказалось важнейшей базой для формирования разрыва советских поколений. Отдельная квартира родителей и отдельная комната детей во многом создали семидесятников, разрушили коллективизм, характерный для предшествующей эпохи, и заложили основы такого индивидуализма, какого раньше в СССР быть не могло. В своих комнатах семидесятники вынашивали собственные мысли и пестовали в душе собственных кумиров, отличавшихся как от официальных кумиров Советского государства, так и от кумиров папы с мамой, принадлежавших либо к сталинскому поколению, либо к шестидесятникам.

В СССР существовало три способа приобретения квартир.

Формально жилье считалось бесплатным благом. Его не надо было покупать. Его можно было получить у государства в соответствии с нормой. Однако на практике оказывалось, что людей много, а квадратных метров мало. Нуждающийся в жилье не мог его получить сразу, а становился в очередь, растянутую на много лет. Горбачев пообещал к 2000 году дать каждой советской семье отдельную квартиру, но, как известно, не выполнил обещания и даже не приблизился к цели. Кроме того, у государственных квартир имелся еще один недостаток. Если размер семьи вдруг сокращался, количество метров на человека могло оказаться больше нормы. Тогда власти имели право подселить чужака в одну из свободных комнат.

Неудивительно, что те, кто обладал какими-то средствами и не желал кормиться обещаниями государства, стремились приобрести жилье, минуя очередь. Если они принадлежали к элите общества или имели какие-то знаки отличия, то могли получить бесплатную квартиру в кратчайшие сроки.

Как работали подобные механизмы, можно увидеть на примере семьи писателя Виктора Астафьева. Вплоть до конца 1960‑х он жил в Перми, но затем Вологодский областной комитет КПСС и писательская организация пригласили его перебраться поближе к центру страны. Астафьев согласился и довольно быстро получил в Вологде просторную четырехкомнатную квартиру, совершенно экстраординарную по стандартам того времени. В элитном доме, где жил раньше первый секретарь обкома. Жена писателя была просто поражена масштабами: «комнаты огромные, коридор широкий, потолки высокие» [Ростовцев 2009: 254]. Понятно, что при выделении жилья первостепенную роль сыграло партийное начальство, желавшее, чтобы такой знаменитый человек, как Астафьев, жил в Вологде. Однако северо-западный сырой климат не подошел больному писателю. Через десять лет он вынужден был уехать в родные края – в Красноярск. Местное партийное руководство, по-видимому, не слишком заботилось о деятелях культуры, и Астафьев вынужден был обходиться небольшой квартиркой до тех пор, пока летом 1984 года в Красноярске проездом не оказался большой начальник – секретарь Союза писателей Юрий Бондарев. В крайкоме он устроил разнос:

У классика Чаковского квартира в центре Москвы 140 кв. метров, а у писателя Астафьева на окраине Красноярска – 35, так что, в вашем воображении именно такие масштабы квадратных метров соответствуют их масштабам гражданским и писательским? [Астафьев 2009: 359].

Услышав мнение начальства московского, местное начальство тут же засуетилось, отселило соседскую семью, причем вместо двухкомнатной квартиры дало ей трехкомнатную. А освободившееся жилье присоединило к квартире Астафьева.

Впрочем, раздача бесплатных квартир могла происходить втихую на значительно более низком уровне, чем обкомовский. Мой собеседник историк Николай Преображенский рассказывал, что его мама в 1963 году получила однокомнатную квартиру вместо обещанной двухкомнатной, поскольку директор предприятия отдал «двушку» своей любовнице [Преображенский, интервью].

Но у подавляющего большинства людей не было высоких покровителей, а потому они обычно старались «построить кооператив», то есть купить за деньги квартиру в кооперативном доме. Именно так улучшал жилищные условия мой отец. В