Как мы жили в СССР - Дмитрий Яковлевич Травин

обитателя квартиры в жесткие рамки. Жильцы вынужденно должны были по очереди дежурить, осуществляя уборку мест общего пользования [там же: 195]. А чтобы дежурство не превращалось в каторгу, требовали друг от друга соблюдать определенные нормы. Вот выдержки из типичных правил коммунальной жизни:

– В дневное время не включать громко музыку и телевизор, только чтобы самим было слышно, а не соседям.

– После 23 часов не стирать и не мыться в ванной.

– После 23 часов умываться на кухне.

– После мытья в ванной ВЫМЫТЬ обязательно после себя ванну со стиральным порошком и ополоснуть ее ДУШЕМ!!!

– Ежедневно прополаскивать тряпку и класть ее на резиновый коврик.

– Унитаз тщательно чистить один раз при сдаче уборки, но если грязно, то почистить в среду или четверг, в общем, по мере загрязнения, чтобы унитаз всегда был чистый. И после пользования унитазом убирать за собой.

– Мыть деревянную решетку. Вымытую решетку ставить к стене. И мыть пол во всей ванной и под табуреткой тоже [Утехин 2004: 232].

Во многих коммуналках ванны не имелось вообще. И даже если было место, чтобы ее оборудовать, редко удавалось согласовать это с соседями. Кто-то говорил, что ему на ванну насрать и денег он давать на ее установку не будет. В итоге все ходили немытые [Равикович 2008: 16]. Первое впечатление человека, переехавшего в отдельную квартиру, находим в дневниках артиста Валерия Золотухина: «…за 10 дней мылся уже раз 6» [Золотухин 2007: 23]. Ни о чем другом он не пишет, поскольку вот оно – истинное счастье! А в мемуарных заметках писателя Даниила Гранина специально отмечена не менее актуальная туалетная проблема: «В уборной нашей коммунальной квартиры висели именные деревянные стульчаки на унитаз, у каждой семьи свой» [Гранин 2014: 221].

Кухня представляла собой не меньшую проблему. Особенно в часы пик, когда всем нужно было срочно готовить еду.

Каждое утро, когда соседи, спешащие на работу, делили конфорки, никуда не спешащая Толстуха ставила чайник. Когда чайник закипал, она выливала его и ставила по новой, иногда вместо чайника ставила бак с бельем [Арбатова 1999: 11].

И эту вредную тетку, специально пакостившую соседям, можно было понять: жила она одиноко в маленькой кладовке без окон.

Впрочем, формальные ограничители (мытье, звуки, туалет, кухня) сами по себе хоть и суровы, однако не претендуют на вашу личность. Сложнее, пожалуй, с ограничителями неформальными. То есть теми, которые вольно или невольно заставляют обитателя коммуналки вставать в единый строй, быть как все.

Если, скажем, соседи время от времени произносят «Вы же никогда дешевые продукты не покупаете, вам самое дорогое подавай» [Утехин 2004: 132], лишь человек с очень крепкой психикой способен будет пройти между Сциллой самоограничения и Харибдой коммунальной склоки. Человеком с такой крепкой психикой оказался писатель Владимир Войнович. Пока он был молод и никому не известен, его жизнь в 25-комнатной (на 25 семей) московской коммуналке была весьма стандартной:

В нашей квартире на всех жильцов была одна кухня (четыре плиты) и одна уборная (три «толчка»). Ванной, конечно, не было, но был умывальник на кухне с несколькими кранами и длинным цинковым корытом под ними. На стене у входа на кухню висел телефон, из‑за которого между соседями велись бесконечные споры по поводу платы за него, кстати сказать, не очень большой <…> Одни предлагали платить посемейно. Но семьи были побольше и поменьше, и возникал спор, как же так, вас четверо, а я одна, почему же я должна платить столько, сколько вы четверо? Хорошо, говорили другие, тогда будем брать плату по количеству членов семьи. Ну уж нет, возражали третьи, у нас грудной ребенок, он по телефону не говорит. Тогда будем брать плату, начиная с детей школьного возраста. Однако в процессе спора выяснилось, что возраст бывает один, а рост разный, и не все дети школьного возраста могут дотянуться до телефона. Значит, будем мерить и брать только с тех, кто дотягивается. Было внесено предложение ввести плату за каждый звонок, входящий и исходящий. После каждого звонка честно расписываться на стенке, кто, когда и сколько. Этот вариант тоже не прошел, поскольку встал вопрос, как считать звонки, они бывают короткие и длинные» [Войнович 2010: 338–339].

Но давили на психику не столько телефонные разборки, сколько любопытство соседей. Пенсионерка (бывшая вагоновожатая) никак не могла понять, почему Войнович все время лежит на диване и пишет: больной, что ли? Но однажды этот «больной» попал в струю, написав песню про космонавтов, которая вмиг стала известна на всю страну («Я верю, друзья, караваны ракет / Помчат нас вперед от звезды до звезды. / На пыльных тропинках далеких планет / Останутся наши следы»). Слава обернулась огромными гонорарами. А гонорары дали возможность приобрести много вещей и продуктов. В этой ситуации соседка перестала удивляться безделью соседа и принялась возмущаться его богатством. «Интересно, как люди исхитряются на одну зарплату столько всего покупать. Ну пусть он даже сто пятьдесят получает. Так все равно же столько не купишь. А он себе пальто купил, жене пальто купил, вчерась телевизор пронес, как сундук». Войнович не испугался пересудов и купил мотоцикл, который для начала поставил в коридоре. И тут отношение соседки вдруг резко изменилось. Она

при каждом моем появлении заискивающе улыбалась и торопилась поздороваться первой. И другие соседи тоже, воспринимая меня теперь как большого начальника, вели себя не без подобострастия. Особенно если моему отражению удавалось мелькнуть в телевизоре. Когда я (обычно поздно и в некотором подпитии) возвращался домой и шел по нашему длинному коридору, двери на моем пути поочередно приоткрывались, из них высовывались головы и шелестело почтительное «здравствуйте» [там же: 354].

Мелкий коммунальный народец, как это часто бывает, быстро преодолел путь от травли не вписывающегося в коллектив индивида до «вылизывания» знатного барина.

Человек, вознесшийся из грязи в князи, рано или поздно вырывался из коммуналки. Но остальным по-прежнему приходилось жить в коллективе, хотели они того или нет. Даже наиболее интимные стороны жизни открывались в коммуналке фактически всей квартире. Один из респондентов рассказал исследователям случай, когда мать вечером выходила на кухню, предоставляя тем самым возможность сыну с невесткой заниматься сексом. «Так что она где-то до десяти давала им возможность потрахаться, а потом смотрела на часы и где-то уже в пол-одиннадцатого возвращалась спать» [Утехин 2004: 114]. Общество постоянно знало, чем ты болеешь, как справляешь нужду, когда и с