Риф Скорпион (Сборник) - Артур Омре

18

Близился решающий момент. От волнения у Вебстера щекотало под ложечкой, но он неторопливо закурил еще одну маленькую сигару, разогнал рукой дым, как будто именно сейчас было чрезвычайно важно выполнить эту процедуру.

Фру Стефансен, которая все время говорила тихо, монотонно, была так занята своим признанием, что, должно быть, даже не заметила, что ступила на опасную стезю. Тем не менее тут она остановилась, мешкая, опустила взгляд на лежащие на коленях холеные руки. Наконец произнесла с удивлением и обидой:

— Стефансен что-то сказал?

Вебстер почувствовал, что, возможно, совершил промах, и поспешил ответить:

— Вы ведь знаете, что Стефансен признался?

Не мог же он сказать, что Стефансен ни слова не говорил о вине своей супруги.

— Вернемся к этому позднее, — добавил он. — Продолжайте. Итак, деньги лежали в сейфе в ожидании отправки. Однако…

Не сводя глаз со скрещенных на коленях рук, фру Стефансен заговорила еле слышно:

— Я вовсе не собиралась так поступить, но тут представилась соблазнительная возможность. И на Холмгрена тогда была довольно зла. Пусть даже он поймал бы меня на этом, все равно я спокойно оставила бы себе, во всяком случае, часть денег на благо наших с ним детей. Без сомнения. Я распорядилась по-своему, но я была вправе так поступить ради детей.

Она глубоко вздохнула, посмотрела Вебстеру в глаза и снова опустила свою красивую голову. Мягкое, монотонное течение слов возобновилось. Он остерегался прерывать ее.

Обычно Стефансен относил на почту ценные письма. Но тут он почему-то начал нервничать и, насколько она поняла, попросту отказался делать это. Вскоре она сообразила, что у него задуман какой-то план. Он постоянно говорил ей, что нуждается в длительном отпуске, хочет совершить путешествие. Холмгрен был недоволен. Он собирался перейти на расчеты чеками, против чего Стефансен возражал. Дескать, так уж он устроен, хватит с него всех тех цифр, которыми и без того пестрят бухгалтерские книги. На самом-то деле причина была совсем другая. Стефансен желал располагать наличными в удобный момент.

Однажды Холмгрен, как обычно, пришел без пятнадцати час, минута в минуту. Попросил Стефансена выдать ему крупную сумму. Фру Стефансен сидела рядом с дверью в кассу; место фрекен Энген было у самого входа в контору. Обе услышали, как Холмгрен говорит о деньгах. Фрекен Энген встала, попудрилась перед зеркалом и ушла обедать. Она всегда уходила за десять-пятнадцать минут до перерыва. Это раздражало фру Стефансен, она понимала, что Холмгрен разрешил ей обедать дольше, чем Стефансену.

Кассир открыл сейф, написал письмо, запечатал его сургучом. Фру Стефансен внимательно прислушивалась. У них было заведено немного побеседовать перед обедом. Холмгрен так рано не ел, редко уходил из управления раньше четырех, когда отправлялся обедать домой. Так было и в дни выплаты денег, каждый раз.

Фру Стефансен остановилась, после долгой паузы продолжала свой тихий рассказ.

Первое время Холмгрен сам уходил с ценными письмами во внутреннем кармане. Это ее удивляло, потому что обычно на почту ходила она в свои рабочие часы.

Но однажды он вышел около часа из кассы с тремя ценными письмами и попросил ее сейчас же отнести их на почту. Дескать, квитанцию она может потом отдать Стефансену. Почта закрывалась на перерыв с половины второго до половины пятого.

Она взяла письма, пошла на почту, купила там несколько марок и поспешила домой с письмами в сумочке. Допускала, что Стефансен может потребовать у нее квитанцию, но не исключала возможности, что он забудет об этом. У нее был заготовлен ответ: «Эти деньги получит Арвид. Я поговорю с Холмгреном». Стефансен не стал спрашивать про квитанцию, и Холмгрен ничего не обнаружил.

Дальше последовали новые ценные письма, большие суммы. Она оставляла деньги себе, всего около ста двадцати пяти тысяч крон.

И тут наконец Стефансен заинтересовался, почему кредиторы не подтверждают получения. Она спокойно заявила ему, что эти деньги предназначены дочери и сыну. Не собирается их отдавать. Они хранятся в надежном месте. Холмгрен обещал ей еще большую сумму, но она сомневается, что он выполнит обещание. Он собирается жениться, официально дети не его, и когда он женится…

— Погодите. Стефансен знал, что Холмгрен — отец ваших детей?

— Да, он знал это. И давно уже смирился с этим. Сами знаете — со временем почти ко всему можно привыкнуть.

— Вряд ли ему понравилось, что вы оставили деньги себе?

В первую минуту фру Стефансен показалось, что мужа хватил удар. Они сидели за столом, он словно окаменел, долго не шевелился. Потом вдруг разразился безумным смехом, шлепнул себя ладонями по коленям и продолжал хохотать. Она привыкла, что он вообще почти никогда не смеется, даже редко улыбается.

— Этот смех его был не только безумным, он был отвратителен, — сказала фру Стефансен. — Я уже и не помнила, когда слышала нечто подобное.

Внезапно Стефансен уставился на нее и заявил: «Мы с тобой в полном праве взять на себя инициативу. Удивительно только, что решили действовать одновременно. Должно быть, не без причины. Оба, как говорится, дошли до точки. Пора что-то предпринять, и вот такая возможность представилась».

— Выходит, он понимал, что вашим отношениям с Холмгреном пришел конец?

— Да, он понимал, что Холмгрен окончательно порвал со мной, что на первое место выходит фрекен Энген. Сказал об этом в тот же вечер. Стефансен отлично соображает, голова работает отменно. Вот только работа его не увлекала, и, конечно, его угнетало нестерпимое состояние нашего брака.

Стефансен сказал супруге: «Я сейчас вернусь» — и отправился на завод. Она вышла на крыльцо, провожая его взглядом. Он сходил за тетрадями с расписками и за деньгами, которые присвоил, около шестидесяти тысяч крон. Показал ей тетрадки. Холмгрен расписался в получении около двухсот пятидесяти тысяч крон. Ниже Стефансен записал те суммы, которые оставил себе. Здесь расписок Холмгрена не было.

Итак, Стефансен заблаговременно задумал покинуть завод и страну с этими шестьюдесятью тысячами. Собирался оставить письмо Холмгрену, полагая, что тот не станет его преследовать после всего, что было. Но тут возникла фру Стефансен со своим коленцем.

И она, и фрекен Энген могли засвидетельствовать, что Холмгрен не один раз приходил в кассу за крупными суммами. Никто не видел, когда он поручал фру Стефансен отнести на почту ценные письма. Если Холмгрен надумает заявить в суд, они будут утверждать, что он сам брался отправить деньги по почте. И ничего не докажешь.

Однако в тетрадях значились шестьдесят тысяч крон без расписки Холмгрена. И Стефансена могли обвинить в растрате этой суммы, разбираясь в пропаже других денег.

Стефансен сказал жене: «Спрячь тетрадки как следует, подальше от нашего дома. Они могут тебе пригодиться. Он расписался за те деньги, которые остаются у тебя. Если найдет тетрадки, может их уничтожить. В самом крайнем случае скажешь, что нашла их среди моих бумаг. Тогда тебя не смогут привлечь к ответственности; может быть, и меня тоже. Разумеется, ты должна утверждать, что Холмгрен получил и те деньги, за которые не расписался. Как-нибудь справимся. Пусть расплачивается, он может себе позволить столько, и он наш должник. Я уеду. Буду за тридевять земель, прежде чем он обнаружит растрату. Тогда попробуй переговорить с ним. Он сдастся. Тебя никто не заподозрит». Часом позже Стефансен отправился с вещами в Осло. Он улыбался, был счастлив, точно мальчишка в начале каникул, радовался, что наконец-то осуществляются его мечты о большом путешествии.

А на другой день ей позвонили из больницы. Все-таки у него не выдержали нервы. И в тот же вечер Холмгрен отравился снотворным.

Фру Стефансен замолчала. В комнате воцарилась тишина. Она смотрела вниз, на свои руки, Вебстер долго созерцал абажур настольной лампы.

— Вы говорили мне, что в тот день, когда умер Холмгрен, он задержался вечером в управлении?

— Я придумала это.

— Однажды зимой вы отнесли тетради в библиотеку Холмгрена.

Вебстер назвал день и час.

— Но как же… Вам и это известно?

— Вы выкурили сигарету, выпили рюмку коньяка, сидя в кресле у камина.

— Боже мой!

— Между прочим, не так давно вы ночью взяли в его погребе две бутылки — портвейн и коньяк.

— Господи…

— Мы не сидим сложа руки. Не все сразу выясняется, но… Стефансен не спешил, память довольно долго не возвращалась. Почему бы ему сразу не вспомнить про те тетрадки?

— Все изменилось со смертью Холмгрена.

— Это только облегчало дело, — возразил Вебстер, не сводя глаз с абажура.

— Да нет, господин Вебстер. Легче вовсе не стало. Стефансен не хотел вспоминать. Может быть, и впрямь кое-что подзабыл в том состоянии, в каком он пребывал. Не знаю. Во всяком случае, я считала, что сведения о расписках Холмгрена должны исходить от меня, с соблюдением предельной осторожности. Подумайте только, господин Вебстер, мне предстояло лгать, говоря о человеке, который только что умер, человеке, который фактически был моим мужем. Конечно, я допускала, что он покончил с собой из-за денег, которые мы присвоили, хотя это было маловероятно. Непохоже на него так близко к сердцу принимать. Вряд ли эта сумма показалась ему такой уж огромной. Всякий раз, как я готовилась заявить полиции, что Холмгрен сам получал деньги, он словно появлялся рядом со мной, улыбаясь такой знакомой мне хмурой улыбкой. Мне делалось страшно при одной мысли о том, чтобы назвать его фамилию. Я не могла. Мне требовалось время. К тому же, когда тетрадки в конце концов появились, все выглядело вполне правдоподобно. Я заключила, что Стефансен в самом деле не помнит — или не хочет вспоминать, раз полиция держится пассивно и не допрашивает меня насчет тетрадок с росписями. Уже и осень прошла, и зима, а Стефансен все еще сидел в тюрьме. И я решила, что пора. Весной сказала Арвиду, что Холмгрен брал большие суммы в кассе, и попросила его сообщить об этом вам.