Дерзкое обольщение - Меллисент Гэмильтон

Поцелуй был бережным, почти робким, и Дорис чуть не зарыдала от внезапной жалости к себе. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой потерянной и одинокой, никогда в жизни так отчаянно не нуждалась в присутствии другого человека.

Рикардо поднял глаза, и Дорис глядела в эти два бездонных черных омута с такой мольбой, слово ждала от него какого‑то чуда.

— Ты хочешь, чтобы я остался?

— Я… Я боюсь оставаться одна… — прошептала она с дрожью в голосе и смахнула слезинку со щеки. — Не обращай внимания. Это так, минутная слабость.

— Т‑с‑с! — прошептал он, прижимая палец к ее губам — Я подогрею молока с бренди, а ты посиди и успокойся. И ничего не бойся.

Чувствуя, как комок слез застрял в горле, Дорис беззвучно кивнула. Сквозь радужную пелену слез она увидела, как Рикардо выходит из комнаты. Господи, до чего же она устала! Надо прикорнуть — на пять минут, не больше…

Когда Рикардо вернулся в гостиную, она спала на диване, свернувшись калачиком, как маленький ребенок, который не дождался возвращения родителей. Рикардо чуть улыбнулся, тронутый этим зрелищем. Осторожно, чтобы не потревожить ее сон, он подхватил Дорис на руки и понес в спальню. Она чуть шевельнулась, что‑то пробормотала, но не проснулась даже тогда, когда он снимал с нее верхнюю одежду и накрывал одеялом. Задумчиво постояв с минуту возле ее постели, он прошел в ванную комнату, принял душ и погасил в доме свет — кроме светильника с гостиной.

Дорис кружилась в хороводе сумбурных снов и не сразу поняла, что является источником тепла и силы, рождающих в ней непривычное за последнее время ощущение безопасности. Лишь почувствовав — даже не услышав — мощное и ровное биение сердца возле самого своего уха, она осознала, что лежит, плотно прижавшись к мужскому телу, в то время как ее рука покоится на боку мужчины, а его большая рука по‑хозяйски обнимает ее бедро.

— Ага, проснулась! Сделать вид, что она спит?

— И не пытайся! — прочитал ее мысли Рикардо. — У тебя пульс с шестидесяти подскочил до ста.

Дорис распахнула веки и пошевелила пересохшими от волнения губами.

— Что ты здесь делаешь? — Голос ее был тихим, но глаза смотрели с суровой непреклонностью.

В слабом свете утренней зари она различила улыбку на его губах.

— Жду, пока ты проснешься.

У Дорис кровь отхлынула от лица от страшного подозрения. Неужели?.. Исключено, она бы обязательно проснулась!

— И ты могла подумать, что я приду к тебе, как вор?

Господи, он что, мысли ее читает? Кровь прилила к щекам Дорис, и ресницы затрепетали.

— Боже, Дорис? Ну, что мы?..

Это был призыв, противиться которому не было никаких сил.

Надо заплакать! — подумала она, но глаза остались совершенно сухими.

А губы Рикардо уже припали к ее полуоткрытому рту — нежно и терпеливо. Руки Дорис непроизвольно гладили его мускулистые плечи, в то время как поцелуй его становился все жарче и жарче.

Ослабевшей Дорис показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Рикардо задыхаясь оторвался от ее губ и тут же начал покрывать поцелуями ее шею, плечи, грудь.

Сдвинуть лифчик из шелка и кружев было делом мгновения, и Дорис чуть не вскрикнула от острого наслаждения, когда зубы Рикардо нежно куснули один из розовых бутонов, венчавших ее упругие груди. Тело ее начало пульсировать и плавиться от разливающегося внутри огня. Разум отступал перед натиском беспредельной чувственности, и не осталось места ничему, кроме исступленного желания раствориться в бешеном вихре наслаждения.

Ничто уже не имело значения, кроме опасения, что Рикардо вдруг остановится. Но нет, дрожа от возбуждения, он освободился от остатков одежды, затем стянул с нее кружевные трусики.

Его руки, губы, язык дарили ей неимоверно блаженство, прокладывая огненную трону от груди до самого средоточия женственности.

Потрясенный всхлип Дорис остался неуслышанным, а губы и язык Рикардо продолжали ласкать ее лоно, неуклонно приближая апофеоз наслаждения. И вот уже она кричала в голос, то умоляя его продолжать, то заклиная остановиться, и когда ей показалось, что она уже не вынесет этой сладостной муки, он приподнялся, навис над ней и медленно, но решительно, в несколько ритмичных движений овладел ею.

Непереносимое наслаждение захлестнуло ее, блаженные конвульсии пробежали по разгоряченным телам обоих, и Дорис вдруг показалось, что она парит в воздухе.

После пережитого потрясения Дорис мучительно долго возвращалась к реальности. Ощущения, испытанные ею, были так не похожи на то, что было у нее с Беном! Ее переполняло ощущение счастья от пробуждения собственной чувственности, от осознания того, что она, Дорис Адамсон, способна и дарить и получать наслаждение. Именно он, Рикардо Феррери, разбудил в ней эту волшебную чувственность!

А потом Рикардо отнес Дорис в ванную комнату, и они долго стояли под душем, лаская и изучая друг друга. Эти ласки кончились тем, что они снова очутились в постели и еще не раз познали радость взаимного обладания. Это были упоительные часы…

Дорис забылась сном, лишь когда за окном стало совсем светло.

Сквозь сон она почувствовала, как кто‑то щекочет ее в кончик носа, а затем обводит перышком губы. Она перевернулась на другой бок, решительно не желая просыпаться: а вдруг все пережитое ею ночью было всего лишь сном или игрой воображения.

— Вставай, соня!

Этот бархатный голос — чуть насмешливый, с еле уловимым акцентом мог принадлежать лишь одному человеку во всем свете — Рикардо Феррери — мужчине, который подарил ей любовь.

Дорис осторожно приподняла веки: на нее с нежностью и любовью смотрели опушенные длинными ресницами черные глаза Рикардо.

— Доброе утро! — склоняясь к самому ее уху, прошептал он.

Дорис лишь кивнула в ответ, не зная, что сказать. Больше всего ей хотелось сказать ему слова благодарности за подаренную ночь — самую восхитительную ночь в ее жизни, но она боялась показаться смешной и наивной.

— Апельсиновый сок? Кофе? — спросил он, подперев подбородок локтем.

— Да, — сказала она, и оба засмеялись.

— Так что все‑таки, я так и не понял? — переспросил Рикардо.

— Все, что угодно, лишь бы не вставать.

— О нет, встать придется обязательно.

— Нет, ни за что!

— «О солнце, ясное! Взойди и воссияй!» — продекламировал он. — У меня в двенадцать ноль ноль деловая встреча, а ты наверняка хочешь позвонить в больницу.

Теодор! Отец! Боже, как она могла забыть о нем! Лицо Дорис исказилось от стыда и боли, и Рикардо торопливо поймал ее руку.

— Если Фред не звонил, с Теодором, стало быть, все в порядке, — быстро сказал он. — А сейчас — в душ, а потом позавтракаем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});