Краткий китайско-английский словарь любовников - Сяолу Го

В ванной нет ни женской косметики, ни духов. Нигде никаких признаков женского присутствия.

Клаус готовит кофе в кофейнике на маленькой кухне. Потом открывает холодильник и говорит, что молока нет. Мы пьем кофе, он кладет в него сахар. Я не хочу сахара. В холодильнике я вижу только кусок грустного масла и два скучных яйца. Он говорит, что уедет из Берлина в следующем году, когда начнет работать дипломатом. Берет ручку и пишет адрес квартиры и название ближайшей станции метро. Дает мне и говорит:

— Не заблудись.

Потом он открывает платяной шкаф и переодевает верхнюю одежду. В шкафу не меньше двадцати рубашек разных цветов и десяти галстуков. Кажется, все они выглажены как следует. Кто их гладил? Клаус надевает серебристо-серый костюм и темно-красный галстук.

— Можешь оставить свои вещи здесь и спокойно побродить по Берлину. Я вернусь с работы вечером.

— Да, да, да, спасибо! — говорю я ему, Клаусу. Похоже, он милый человек, безобидный и теплый. Ему можно доверять. Мы идем вместе до автобусной остановки. Там ждут еще несколько служащих в костюмах и с черными кожаными портфелями. Немедленно приходит автобус. Клаус целует меня в щеку и говорит: до вечера. Получается так естественно, как в западном ТВ: каждое утро муж, уходя на работу, говорит жене до свидания. Я смотрю, как он уезжает вместе с автобусом. У меня к нему странное чувство.

И вот я одна брожу по Берлину. Я чувствую себя беззащитной. Ничто в этом городе меня не волнует. Я не чувствую к нему ни любви, ни ненависти, ничего.

Что мне следует знать о Германии? Стена? Социализм? Вторая мировая война? Фашизм? Почему фашисты ненавидели евреев? Почему они устроили Аушвиц не в своей собственной стране? В китайском учебнике истории немного говорилось о Германии, но очень непонятно.

Я знаю только, что у них есть сосиски, сосиски разного вкуса, продающиеся под мостом. Люди едят эти сосиски на улице деревянной палочкой. Этим утром я видела, как очень благородно выглядящий человек стоял перед сосисочной, ел сосиску, покрытую томатным соусом, и держал под мышкой папку с документами. Вот мое понимание Берлина.

Он очень напоминает мне Пекин. Город квадратов. Длинные прямые улицы, ни вправо, ни влево. Чтобы построить такой город, нужен диктатор вроде председателя Мао. Но, конечно, этот город выглядит гораздо старше Пекина. Большие здания в Пекине не старше пятнадцати лет — или, скорее, пятнадцати дней. Большинство деревьев на пекинских улицах — новые, их посадили, наверное, не больше пяти лет назад. Истории в Пекине больше нет — только пустой Запретный Город, чтобы туристы могли фотографироваться.

Я снова прохожу мимо той сосисочной под мостом. От еды идет пар. Пахнет вкусно и соблазняет меня тоже съесть сосиску-другую. Я даю продавцу три евро, и он любезно вручает мне большую пачку горячих сосисок с зеленой горчицей и красным соусом сбоку. Выглядит точь-в-точь как кучка дерьма. Но на вкус вкусно.

Мое тело в Берлине, но сердце осталось в Лондоне, осталось с тобой. Я не чувствую себя целой. Все, что я хочу — найти какое-нибудь Интернет-кафе, откуда можно послать электронное письмо. Не могу перестать думать о тебе.

Ты написал мне этим утром из Лондона. Или прошлой ночью.

«Хотя наши тела сейчас далеко друг от друга, я по-прежнему чувствую, что ты рядом».

Я сразу пишу ответ. Пишу, что мне очень одиноко путешествовать одной. Я не понимаю, зачем это нужно.

Но ты отвечаешь мне:

«Мы на Западе привыкли к одиночеству. Думаю, тебе будет полезно испытать одиночество, постигнуть, что это такое — быть полностью самостоятельной. Через некоторое время ты начнешь наслаждаться одиночеством. Оно больше не будет тебя так пугать».

Я снова и снова перечитываю это письмо, сидя в Интернет-кафе, и не понимаю, что именно ты хочешь сказать.

Потом я сижу в кафе на большой улице и читаю «Близость», надеясь, что она даст мне почувствовать, что ты рядом. Это очень депрессивная книга, я не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я ее прочла. Она про человека средних лет, который бросает жену и детей, отказываясь от семейной жизни. Вот так ты чувствуешь, живя со мной? Вот почему ты отправил меня путешествовать по Континенту и постигать одиночество? Я чувствую злобу. Кладу книгу на столик и оглядываюсь по сторонам.

Это современное кафе, стулья и столы красного и черного цвета и разных геометрических форм. Столько дизайна, что это почти неприятно. Мне хочется, чтобы ты внезапно возник передо мной, снял с меня одежду и сжал мое тело в объятиях. О, я хочу заняться с тобой любовью, заняться любовью прямо здесь, прямо здесь. Только так можно излечить это одиночество. Только так можно дотронуться до души. Я хочу, чтобы ты сжал меня крепко-крепко. Мне бывает больно, когда ты меня так крепко сжимаешь, но в то же время — приятно. Это странно. Наслаждение может быть таким болезненным.

Я брожу целый день. Брожу по большому торговому центру и смотрю на людей. Брожу по парку и смотрю на людей. Брожу по мясному рынку и смотрю на людей. На людях здесь много кожаных одежд. Даже в кафе «Старбакс» диваны покрыты кожей. Как получилось, что в этой стране производится так много кож? Длинный кожаный день. Сижу, хожу. Как во сне. Наконец время близится к вечеру. Я иду назад к дому Клауса. Да, я не ошиблась, вот та самая улица, тот самый подъезд, та самая квартира. Эту карту Берлина дал мне в Лондоне ты. Интересно, думаю я, когда ты был в Берлине и где ты останавливался? Твоя жизнь опередила мою на двадцать лет. Неудивительно, что у тебя столько историй, столько секретов.

Я нажимаю кнопку звонка, никто не открывает. Нажимаю ее снова и снова. Наконец дверь открывается. Клаус выглядит ужасно. Он наваливается всем телом на дверь, его ноги подкашиваются. Он падает на пол.

У него высокая температура, его часто рвет, у него диарея. Он ужасно болен. Его даже рвет на кровать, потом он бежит в туалет.

Я перепугана. Что случилось? Съел что-то не то? Он умрет? Пусть я знакома с этим человеком всего девять часов ночного поезда, я теперь несу ответственность за его жизнь. Но что мне делать?

Я сажусь на его кровать и даю ему стакан воды из-под крана. Он пьет, но сразу же снова уходит в туалет и его рвет. Он опять ложится на кровать и извиняется передо мной. Я беру его за руку, ложусь рядом с ним и чувствую, что его тело как будто в огне. Тут он опять убегает в туалет. Его рвет, пока в желудке не остается уже ничего, что можно было бы извергнуть.

— Дай мне листок бумаги и ручку, — говорит он.

Я нахожу ручку и бумагу на его столе.

— Пожалуйста, сходи купи мне такую воду, с красной звездой и львом на этикетке.

Он пишет название воды:

Gerolsteiner Stille Quelle

Не верю своим глазам! Ну и немцы! Разве можно давать воде такое сложное название?!

Возвращаюсь назад в четырьмя большими пластмассовыми бутылками. Он медленно пьет эту Gerolsteiner Stille Quelle, потом падает на постель в полусонном состоянии. Я иду в ванную, чтобы принести мокрое полотенце, и складываю его, чтобы положить на лоб Клаусу.

Уже очень поздно, мне хочется есть. Человек на постели тяжело дышит. Я открываю холодильник и решаю сварить два единственных яйца. Нахожу кастрюльку, наливаю воду, зажигаю газ, кладу в воду яйца… Э, да я, стало быть, могу кое-что сделать на этой немецкой кухне, хотя и мне чувствуется не по себе, готовя в чужом доме. Нахожу чайные пакетики, завариваю чай. На этот раз кладу сахар, потому что очень голодна.

Съев два яйца с солью, возвращаюсь к постели. Температура у Клауса, похоже, продолжает расти. Я нахожу телефон. Но какой номер набрать? 999? 911? 221? 123? В Берлине такая же система, как в Лондоне, или как в Китае? Я отказываюсь от мысли позвонить и возвращаюсь к Клаусу. Снимаю пропитавшееся потом полотенце с его лба и вновь охлаждаю его холодной водой. Я думаю: вот только что он был такой аккуратный и чистый, как его холостяцкая квартира, а теперь в такой пакости и беспорядке. Не понимаю немцев. Выключаю свет и ложусь рядом с Клаусом.

Я так устала, бродя весь день по Берлину. Натягиваю на себя край его пухового одеяла и быстро проваливаюсь в сон.

Я просыпаюсь от его жара. Он ужасно горячий и потный, вся постель стала мокрой и липкой. Он что-то неразборчиво говорит:

— Можно воды?..

Он тяжело дышит, как будто пробежал марафон.

Потом он говорит:

— Мне очень холодно.

Я нахожу в его платяном шкафу еще одно пуховое одеяло. Но теперь, под двумя одеялами, мне слишком жарко. Я снимаю с себя всю одежду, кроме трусов, и снова забираюсь в постель. Он обнимает меня под двумя одеялами, но по-прежнему дрожит. Я позволяю ему обнять себя. Смотрю на свой леопардовый бюстгальтер на полу и чувствую себя немного странно.

Он смотрит на меня и очень неразборчиво бормочет:

— Останься со мной…

Я слышу. И мне больше не хочется спать. Он лежит рядом со мной в жару. Я обнимаю его. Он прижимает к себе мое голое тело.