Мое не мое тело. Пленница - Лика Семенова

но все перекрывал запах сушеных трав, которые были подвешены на веревке на потолочных балках. Я узнала шалфей, пижму. Рядом какие-то ветки с незнакомыми листьями, шишки хмеля в старых чулках. Чуть в стороне, на отдельной веревке висели целые букеты белены с пожухлыми цветами. Я не обладала большими познаниями в травах, но знала наверняка, что это — яд. Стало не по себе. Знахарка… а, может, и вовсе ведьма. Говорят, бывают.

— Ну, девоньки, — бабка кивнула, — грейтесь. Я как раз печь протопила, обед стряпала. — Она убрала огромную заслонку, взяла кочергу, вытянула большой глубокий противень, глянула и отправила обратно. — Как знала. Будто вас и ждала. И банька уж готова. Хотела старые кости погреть.

Мы с Розали прислонились к теплой печи, распластались, прижимаясь всем телом, словно ящерицы к камню. Это казалось неописуемым блаженством.

Бабка лишь похихикивала. Порылась в сундуке, достала простыни и льняные полотенца. Всучила нам.

— Ну, чего глазами хлопаете? В баньку пошли. Так и заболеть недолго — голые совсем. Ну, ничего. Сейчас мы все сделаем. А потом и обедать. А я травок заварю!

Старуха вывела нас во двор, распахнула дверь в баню:

— Уж сами, надеюсь, сообразите. Мыло там, на полочке найдете.

Как только за нами закрылась дверь бани, я повернулась к Розали:

— Не пей ее травы, — я покачала головой. — Даже не пробуй. Кто знает, что она туда насует.

Розали недоумевала, но, все же, кивнула, соглашаясь.

Мы будто потерялись во времени и пространстве. Тепло разморило, размягчило. Мы сидели в протопленной дымной бане до тех пор, пока не начала кружиться голова. Красные, разомлевшие. Мылись хозяйственным мылом, плескали воду из ковша. И уже казалось, что не было стылого ночного леса. Ничего не было.

Через час мы сидели за столом. Одежду стирать не стали, боялись, что не просохнет. Но даже мои волосы уже были сухими. Бабка подцепила противень из печи, разложила по тарелкам печеную картошку и маленькие птичьи тушки. Мне вновь стало не по себе, я даже отшатнулась:

— Перепелки?

Старуха улыбнулась:

— Перепелочки, девонька. Я их кормлю, а они меня.

Розали с жадностью накинулась на еду, а у меня аппетит пропал разом. Перепелки — последнее, что я ела там, на корабле.

Я посмотрела на старуху:

— Бабушка, а в деревне еще люди есть?

Та покачала головой:

— Нет, милая. Никого не осталось. Ни людей, ни скотины.

Мне стало еще тревожнее.

— А как вы остались?

Старуха пожала плечами, но на морщинистом лице промелькнуло что-то едва различимое, будто рябь на воде.

— А кому нужна такая развалина? Не то, что вы, красавицы. Ты лучше ешь, а не глупые вопросы задавай. — Она выставила стеклянные стаканы, налила из чайника темный пахучий отвар. — Травки выпейте. А я вам потом в комнатке постелю. Вы же не спали, поди, столько прошли.

Я вскинула голову:

— Сколько?

Розали перестала есть, посмотрела на меня с недоумением:

— Да что с тобой?

Я и сама не понимала, но внутри дребезжала такая тревога, что начали трястись руки. Я все же заставила себя поесть. Кто знает, когда еще придется, но уже не испытывала той радости. Я взглянула на противень, который старуха оставила на табуретке у печи. Огромный. На нем еще оставалась гора картошки и семь перепелок. Слишком много для одного человека. Даже впрок.

Старуха цепко перехватила мой взгляд, настойчиво пододвинула стаканы:

— Вы попейте, попейте. Сразу сил прибавится.

Я выдавила улыбку и кивнула, но к стакану не притронулась.

Бабка вновь пододвинула, и это уже совсем не казалось случайностью.

Я поднялась, неспешно пошла по комнате, нарочито осматриваясь. Выглянула в оконце, забранное короткими шторками на резинке. Повернулась к старухе:

— Бабушка, а где ваши перепелочки? Очень посмотреть охота.

Старуха тут же кинулась собирать тарелки:

— Не нужно, милая. Они чужих страх, как не любят. Нестись перестанут.

Я с пониманием кивнула, будто ответ устроил:

— А по нужде куда можно? Во дворе?

Бабка кивнула:

— Во дворе, за баней.

Я снова кивнула. Надела башмаки, которые сушились у печи, прошла к двери:

— Розали. Пойдем со мной. Одной страшно — тут нет никого.

Та кивнула, тоже надела башмаки. Мы вышли в сени, я сняла с крюка первое попавшееся старье, надела на себя. Сунула Розали какое-то пыльное пальто:

— Надевай, холодно.

Мы спустились с крыльца, и я прямиком пошла к воротам, вышла в калитку и зашагала по пустой деревенской улице. Розали какое-то время шла рядом, потом остановилась, как вкопанная:

— Да что с тобой? Куда ты?

Я обернулась:

— Мы уходим. Или я ухожу одна.

— Почему?

Я просто развернулась и пошла дальше. Розали догнала меня:

— Да ты можешь объяснить?

Я снова остановилась:

— Бабка ждала нас.

— Да с чего ты взяла?

— Баню истопила, наготовила на целую семью. Не многовато для одной? Травки свои всучивает. Видела, как? Кто знает, что она в чайник насовала. И… нет у нее здесь никаких перепелок. — Я внимательно посмотрела в лицо Розали: — А у виссаратов есть.

Я снова зашагала по улице, Розали семенила рядом:

— Ты с ума, что ли, сошла? Какие перепелки?

Я больше не собиралась ничего объяснять:

— Я ухожу, а ты — как знаешь.

Розали все же шагала рядом:

— Еды не взяли. Одежду у бабки украли.

— Лучше украсть, чем замерзнуть. Пистолет у тебя?

Она кивнула, похлопала себя по ноге:

— Но остался один патрон.

Это было поганой новостью. Мелькнула злая жестокая мысль: в лоб для кого-то из нас.

Мы прошли деревню, поднялись на холм. Левее желтыми пятнами снова виднелся лес. Он казался сейчас единственным спасением. Мы  углубились в чащу, и только тогда я почувствовала облегчение. Теперь я шла впереди, а Розали шагала за спиной. Я обернулась:

— Куда мы пойдем?

Она пожала плечами:

— Наверное, на северо-восток, в Нелспик.

— Виссараты тоже проходили там?

Розали покачала головой:

— Так далеко на север они не заходили.

Мы шли по лесу до самого вечера, и я надеялась, что не сбились с пути. На наше счастье дождь так и не пролился, облака к вечеру развеялись. Впереди среди стволов будто просветлело. Мы снова вышли на опушку. Усталые, измотанные. Но теперь не продрогли, благодаря бабкиной одежде.

Нет, теперь искать ночлег среди людей казалось мне опасным, хоть Розали так и не убедили мои