Колоски - Елена Евгеньевна Павлова

себя? Не в себе… Тьфу! Чесслово, кролики лучше!

— Хомячки, — всхлипнул от смеха Дэрри.

— Хомячки? — не поняла Лиса. — Н-нет, хомячков… не было у нас хомячков. Крыса была. И выдра. И… Блин, хватит мне зубы заговаривать! Стас, Майя, Ника, Зора — марш обедать! Ещё раз не поедите — разгоню, нафиг! Сидите в Универе своём всё лето! Летать им! Ты жевать сначала научись! Так, а вам что — особое приглашение требуется? О, благословенные райнэ, могу ли я умолять вас… Бег-го-ом! — оба вампира и Роган, давясь от хохота, пошли обедать следом за детьми, подгоняемые полотенцем и безостановочной ворчливой скороговоркой Лисы, в которую просто невозможно было вставить ни одного слова: — Конечно, как же вам уйти-то? Придёт без вас злобный зверь хомяк, схомячит железки ваши драгоценные, как же вы без них жить-то будете?! Вот створожится смесь — сами же потом плеваться будете! Молоко-о вчерашнее, я-айца им не такие! Приходить вовремя надо! И всё будет такое! Так, куд-да?! А ну, руки мыть! Ну и магия, и что? Вот и помой руки после магии! Знаю я вашу магию, костный клей называется. Весь дом мне своей «магией» провоняли! Это ж надо было додуматься: такую пакость на моей плите варить! Да ещё и сжечь! Небось, магия ваша мне кастрюлю не отчистила! Песочком пришлось! Маги великие, тьфу! Только головы детям морочите! Нет, чтобы с мячиком побегать! Лето называется — целыми дням в халупе этой сидят — вон, и не загорели даже. Стас, не давись! Подавишься — ещё дольше выйдет! Майка, жуй нормально! Ну и что, что зубик выпал, а ты жуй на другой стороне! Ника, будешь прыгать на стуле — привяжу! Посмотри на Зору — сидит девочка спокойно и куша… Зора, у тебя совесть есть, а? А маме твоей рассказать, что ты не ешь, а собаку кормишь? Не на-адо? А по-моему так на-адо! Эта проглотина серая и так полведра потрохов слопала! В дверь же еле пролезает, не собака, а не пойми что! Серко! Это уж не Серко, а Жирко. Его даже Ухты всерьёз не воспринимает, спит на нём, как на матрасе, срам смотреть! Так, замолчали и едим, а то щас всех убью вдребезги! Да что ж вы ржёте-то?

Как-то так незаметно оказалось, что все — и взрослые и дети — к Жатве скучковались у Лисы. Ну, Ника и Зора — это понятно. Но потом Птичка и Квали, отработав практику, собрались на побережье и подкинули Лисе Майку, которая, кстати, ничего против этого не имела. А потом Донни, забежавший по какой-то надобности в Универ, столкнулся со Стасем, маявшимся без дела по летнему времени, и забрал его с собой в Найсвилл. И все они, естественно, толклись в пристройке — «помогали». Нет, так-то, вроде, и не страшно получалось: то Зина их шуганёт, то Рола. А сегодня в «Золотом лисе» случился день Осознания, и всё свалилось на Лису. Упс, однако. Четверо детей по возрасту, и ещё трое — по поведению, хоть одному уже больше шести сотен лет. Как-то это многовато получилось для одной Лисы, вот она и шумела больше обычного. И вот как с ними разговаривать? Она на них шумит, а они только ржут, как ненормальные. Вон, у Принца Дэрри уже пузыри молочные из носа пошли. Дохихикался! Свихнулись они все с этими полётами! И ладно бы только Роган, но и эти туда же! Им-то зачем? Перекинься в мышь и летай себе! Нет, говорят, это, говорят, совсем другое ощущение. Попробовала Лиса на себе это ощущение, дала себя уговорить, и спасибо, одного раза вполне достаточно! Есть масса более комфортных и менее травматичных способов расстаться с содержимым желудка! Лиса им так и сказала, что эта пародия на свободный полёт дискредитирует саму идею оного вообще, и её мечту в частности. Но на Рогана этот её пассаж не произвёл ровно никакого впечатления. К Жатве он ещё больше похудел, уже по собственному почину, и из-за небольшого роста похож был теперь на угловатого подростка со старым лицом и горящими одержимостью глазами.

Двенадцать лет назад он, чудом оставшись в живых, жить не захотел и два раза пытался покончить с собой. Не дали. Восемь лет тащил он на спине груз вины за смерть своих друзей. А четыре года назад опять случилось чудо: оказалось, что все они живы! И он ожил, он воспрянул! Целых восемь лет он не то, чтобы что-то изобретать — он и жить-то не хотел. А как только он смог думать о чём-то, кроме своей вины, появились новые идеи, правда, как сказал Дон, «не всегда корректные» — ну и что? Как же он был благодарен своим коллегам-магам, что заставили его жить! Но кошмары ещё долго навещали его, опять он стоял у разверзшегося портала и бессильно смотрел, как затягивает туда его друзей. Но теперь, проснувшись с криком, в холодном поту, он сразу вспоминал — все живы! И ехидно показывал язык ночной тьме, и кривлялся, и хихикал, неизвестно кому это адресуя — вот вам, вот, вот так-то, не получилось у вас, живы они, все живы, бэ-бэ-бэ! И плакал, но не от горя, как раньше, а от облегчения, и осенял себя серпом, и засыпал опять, бормоча «Благодарение». «Ступает Жнец Великий с серпом своим по полю своему…» А вечером, а в день Осознания — и с утра, можно было пойти в «Золотой лис», прямо к Лисе на тёплую кухню, засесть на табуретку поближе к бочке с сидром, там, в углу, и болтать с Лисой о том о сём, потягивая сидр, а иногда с Доном, если тот был дома. Правда, с Доном Лиса чаще всего выгоняла их в зал за столик, а это было чревато похмельем. Вампиры вино любят, но пьянеют слабо. А Роган любил коньяк, и пьянел сильно, хоть на закуску Лиса и не скупилась. И было там Рогану хорошо. Это была его семья, которую он так и не создал — как-то всё не до того было. Он их так про себя и называл — мои. И они его считали своим, по крайней мере, Лиса лупила его полотенцем без тени сомнения — какие ещё нужны доказательства? Вот только на фигуре такая жизнь сказывалась далеко не лучшим образом. Он, конечно, отбрехивался на подколки Дона, но сам понимал — разжирел, голубчик! Он и в молодости был полноват, а теперь… да-а… С другой стороны — ему уже