Тень Жар-птицы - Лариса Исарова

Его не все поняли, и Антошка пояснила:

— Ну человек стал оратором, несмотря на физический дефект, а она чемпионкой по бегу. Жалко только, что талант бывает чаще, чем воля…

Оса переводила взгляд с одного на другого. Она достигла главного, мы начали спорить, а это она любила больше всего на свете.

Я вспомнил, как Эмилия Игнатьевна всех людей мерила своей математикой. Однажды она сказала Митьке:

— Да, ты не фонтан. Кто не фонтан, так это ты, но куда ты денешься сегодня без математики. Надел брюки и думаешь, что уже мужчина? Это в XIX веке можно было проскочить в мужчины без математики, а теперь только грузчиком устроишься, да и то выгонят за неграмотность, разве что по блату возьмут…

Кирюша, наоборот, отшучивалась.

— И зачем вам, ребятки, дальше учиться? Часовщиками, портными, парикмахерами куда больше заработаете, чем я после пятнадцати лет учебы…

Она даже на доске нарисовала диаграмму заработков — своих и людей из сферы обслуживания…

Оса отговаривала заниматься литературой Рябцеву, которая нацелилась на филологический.

— Скучно тебе там покажется, нервов тратить надо много, мальчиков почти нет и заработки жиденькие…

Потом, правда, она сказала, когда Варька возмутилась ее словами:

— Не хочу зазывать в литературу эгоистов и дураков, их и так хватает, различных дочек и сынков. Пусть пойдет такой, кого ничто не отпугнет…

Кончилось тем, что Оса предложила устроить экскурсию в одну клинику, где ее муж работает в реанимации, для будущих медиков, в количестве пяти человек.

Я не пошел и жалею, хотя мне медицина до лампочки, но наши в восторге. Варька решила идти туда санитаркой сразу после школы, Антошка плавала в благолепии, точно муха в меду, даже Лисицын, которого они взяли для компании, как «мужское начало», хмыкал и говорил: клевое дело, есть над чем мозге шевелиться…

А потом Кирюша посадила меня в учительской составлять ей ведомость успеваемости по третьей четверти. Нинон-Махно привела Бороздкина, пятиклассника. Оказывается, этот простой советский гений, чтоб в дневнике были не видны двойки, натер страницы его воском. Никто ничего вписать не мог. Блеск! А сам — одни веснушки, большущие руки, ноги. И веселый. Его ругали, а он голову опустил, еле от смеха сдерживается. И все с трудом серьезными оставались, Эмилия Игнатьевна сказала:

— Подающий надежды ребенок! Если он еще и по математике успевает…

— Успевает, когда хочет… — буркнула Нинон-Махно, и тут в учительскую вошла Оса с большущим букетом черемухи.

— За что такую прелесть дают? — пропела Таисья Сергеевна, потряхивая своими волосами, они у нее раньше были нормальные, а теперь, как у барана, в мелких колечках.

— За идею. — Оса объяснила, что устроила десятиклассникам посещение клиники.

— Охота себе голову морочить, и без вас не пропадут…

— Да, мадам, а зачем вы этим занялись? — встрепенулась Кирюша, блестя зубами. — Одно дело мы, несчастные классные руководители…

— Думаете, поблагодарят? — Нинон-Махно хмыкнула. — Вот я в прошлом году одного оболтуса на завод устроила, а он попался с пьянчугами, не знала, куда глаза девать, когда меня потом вызывали…

— Но они плохо представляют, что им может быть в жизни интересно…

— А на это специалисты есть. Ходят представители военных училищ, техникумов, ПТУ, а вам зачем? — Таисья Сергеевна удивлялась, забывая, что ей-то всегда до всего есть дело.

— Главное, научить, а что он потом будет с этими знаниями делать, его личное дело, — пробасила Эмилия Игнатьевна. — Голова дана одному, чтоб шляпу носить, а другому — соображать.

— У Марины Владимировны нагрузка маленькая, вот она и тетешкается с этими лодырями…

— Ну какой она учитель, она гость в школе, — вдруг поддакнула Таисья Сергеевна, — вот я вкалываю в школе двадцать пять лет, а она как птичка божия, залетела, прочирикала, написала диссертацию…

— А из школы надо обязательно уходить, на время, — сказала Эмилия Игнатьевна, — чтоб не закиснуть. Под лежачий камень вода не течет…

— Это вы мне? — обиделась Кирюша, ей всегда почему-то казалось, если ругают, то ее.

— А хоть бы и вам? Отзубрили материал пятнадцать лет назад в пединституте — и все?! Ваши ученики сегодня знают больше, тот же Пушкин, Зоткин…

Кирюша зарыдала, она это здорово умела делать, как на сцене, со стонами, охами, но при этом краска на ее ресницах никогда не размазывалась, она их осторожно промокала платочком. Умора!

И тут Таисья Сергеевна сказала, задумчиво и мечтательно:

— А что, идея! У меня в классе не меньше шести родителей с престижными профессиями, можно эксплуатнуть…

Вошедшая в учительскую кошачьей походкой Наталья Георгиевна мгновенно среагировала.

— Великолепный почин! Я доведу до сведения районе, Таисья Сергеевна, составьте списочек. Товарищи, по своим классам прикиньте, кто сколько профессий берется обеспечить для наших десятиклассников?!

Я часто шатаюсь в минералогический музей и думаю о Ефремове, о нем бы мне дали доклад, так Варька, конечно, обскакала. А что она может? Только пережует содержание художественных книг, а я бы рассказал, как он пишет о камнях, о вымерших животных. Его «Дневники» по Гоби интереснее любого романа. С ним рядом я только одного человека сегодня поставить могу — Даррела, которым Антошка мне в прошлом году все уши прожужжала. Писал бы он о камнях — цены бы человеку не было.

А дядя Гоша к минералам равнодушен, не то что отец. Он говорит, что для него главное в работе — чувство локтя, сознание, что идешь по лесу как первобытный человек, сильный и здоровый, что вся городская шелуха слезает, а голова, глаза, уши работают на полную мощность, но он не любит уходить один в долгий маршрут, он себя называет «общественным животным»… А я бы мог, мне лучше всего, когда один ухожу за город, наверное, в моем роду были медведи-шатуны. Это не мое открытие, так Антошка сказала, когда мы в прошлом году бродили по Ленинграду. Она уверена, что в каждом человеке есть сходство с каким-то животным, Ланщиков, она считает, больше всего похож на гиену в сиропе.

Чудно, что с ней мне холилось легко. Я иногда даже забывал о ее присутствии. В отличие от большинства девчонок она никогда не спрашивала, когда я молчу: «О чем ты думаешь?»

Да, сегодня заходил к Осе. Что-то к ней я зачастил, предлог — книги. С ней любопытно, она всегда неожиданные вопросы задает, и кажется, что она не просто ест, спит, уроки ведет, но постоянно о чем-то думает. Наши разговоры обычно без начала и конца, но потом я их про себя продолжаю, дома или на улице… И в то же время с ней непросто. Я сразу нахожу в себе какие-то недостатки, уж очень у нее вопросы ядовитенькие. Сегодня спросила:

— У тебя есть враги?

— А зачем? Я как все…

— Зачем же тебе быть, как все, если тебе больше дано?

— При моем росте выставляться глупо, сразу шишки набьют… — перевел я все в шутку…

Еще Оса спросила, был ли я хоть раз в жизни по-настоящему счастливым? Я понял, конечно, что она имела в виду, но придурился, стал рассказывать, как вопил от восторга, когда отец подарил мне гоночный велосипед. А может, меня еще просто не посетила эта «Незнакомка»?

Вчера долго сидели с матерью на кухне, она все из-за племянницы охала. Я ее знаю мало. Нинка на, восемь лет старше меня, живет в Ленинграде. И мать считает, что именно она ей жизнь испортила. Из-за сестры отца. Сейчас ей лет тридцать, она некрасивая, но работает прорабом, так что зубастая будь-будь. Пять лет назад она одного парня поймала, тихого военного, а мать в больнице лежала. И вот раз тетка Нюра привела к матери своего Севу, а там Нина сидела. И они с первого взгляда — наповал, ушли вместе, о Нюрке забыли. Нина привыкла моей матери подчиняться, хотя она и институт кончила, и собой красивая, да и на мастера спорта по гимнастике вытягивала, а мать без особого образования. В общем, когда Сева пришел к матери советоваться, хотел с Нюркой расплеваться, мать его отговорила. Она считала, что Нина обязательно еще найдет счастье, а Нюрка некрасивая, немолодая, нельзя ее обкрадывать. Обе ей были близки, но Нюрка приходила к ней все дни как побитая собака, несчастная, зареванная, а Нинка так и сияла… Короче, мать призналась потом, что надеялась, что Сева ее не послушается. Кто же в таких делах советов спрашивает?

В общем, поженились Сева с Нюркой, у них уже двое пацанят, живут хорошо. Сева больше по хозяйству, Нюрка командует, а Нина осталась одна.

И вот приехала вчера к нам на праздники и сказала матери, что у нее ничего не прошло, продолжает его любить, никто другой не нужен, лучше старой девой быть.

Мать себя казнит, Нину жалеет, а я сказал, что Нинке повезло. Она об этом Севке вспоминает, мечтает, а вышла бы замуж — может, и сбежала? Вблизи часто все иначе выглядит, чем издали. Или это с высоты моего роста? Иногда на улице вижу девчонку, вроде ничего, подойдешь поближе, приглядишься, мама родная, страшней войны!