Смерть Созданиям Сумрака: Расцвет - Александр Вольт

поставщика. От Григория Афанасьевича. Товар принесли, на реализацию.

В тот же момент ухмылка пропала. Никогда не думал, что так бывает, но за какое-то мгновение его лицо стало совсем другим. Только что перед нами с Софой сидел веселый толстяк, любитель пончиков, жареных в масле, расстегаев с капустой — и тут же он превратился в прожженного торгаша. У нас любили таких называть “акулами капитализма”. И регулярно пропесочивали их на передовицах газет. Эти акулы всегда плавали где-то в западном полушарии, а когда к нам, в советские воды, заплывали, то получали от пролетариата кулаком в рыло.

Разумеется, это было вранье. Вранье чистой воды. И все об этом знали, включая тех, кто печатал газеты.

Федул смерил нас с Софой пристальным взглядом (стало неуютно, как будто тебя просвечивают до кишок под микроскопом), почесал шею в красных пятнах и сказал:

— От Гриньки? Что ж, тогда прошу ко мне, потолкуем. Савва, подмени меня.

Треньканье прекратилось. Сбоку появился высокий детина в шапке, похожей на панаму. Он был такой здоровый, что чуть не подпирал макушкой потолок павильона.

— Сделаем, Федул Михалыч, — пробасил детина, — а вы не стойте. Прохаживайте давайте туда взад.

Мы переглянулись с Софой. Никто из нас тогда и понятия не имел, что насчет “зада” Савва окажется абсолютно прав.

Глава 7

Сзади у павильона Федула обнаружилась маленькая дверца. Черт знает, как сам хозяин в нее пролезал. Маслом смазывался, что ли? Даже я, человек чуть шире среднего, и то с трудом в нее втиснулся.

А вот не налегал бы на “турбо-жигулевское разливное” и вообще никаких проблем бы не имел.

Да ну нахер. У нас даже в учебниках истории до сих пор пишут, что в старину говорили “На Руси есть веселие пити — не можем без того быти”. А если в учебнике так написано, значит, правда. Их ведь не дураки составляют.

Но внутри помещения места оказалось больше. Как будто через какой-то хитрый фокус его расширили, а потом сжали так, что снаружи незаметно. Не удивлюсь, если так оно на самом деле и есть. Может, местные волшебники и не такое умеют — только деньгу гони звонкую.

Денег у Федула имелось предостаточно, как у дурака фантиков. Я сразу понял, как вошел. Торговля процветала, потому что полки, в изобилии натыканные повсюду, буквально ломились от товаров. У меня зарябило в глазах, да и в целом сделалось неуютно. Софа тоже чувствовала себя не в своей тарелке — на лбу и над верхней губой выступила испарина, лицо бледное, а щеки наоборот, как светофор полыхают.

— Эй, — пихнул я ее локтем, — у тебя что, клаустрофобия?

— Не знаю я никаких Клаусов, — шикнула она в ответ, — немчины к нам редко заезжают после того, как Вождь…укрепился.

От слова “Вождь” повеяло прямо-таки диким холодом, в лавке Федула температура сразу на десяток градусов упала. К Вождю Софа никаких добрых чувств не питала. Впрочем, я мог ее понять — в нашем мире его тоже не любили. Хоть и признавали определенные заслуги перед страной, перед отечеством, но то, какой кровью они были достигнуты, все перечеркивало.

Федул, однако, холода не почувствовал. Или попросту не подал виду. Но воротник на кафтане все же одернул. Шею прикрыл. Не в первый раз уже вижу, что здесь так принято. И после знакомства с комбригом Распятьевым понимаю, почему. Торговец откашлялся, после чего достал из кармана порток тряпицу, схаркнул туда желтый ком слизи и брезгливо швырнул комок ткани себе под ноги. Ну дела. Антисанитария же. У нас бы за такое постовой мигом штраф выписал.

Однако Федул даже не поморщился, будто так и надо. Взял с одной из полок бутылку, откупорил ее и выхлебал из горла половину одним махом. Мы с Софой терпеливо ждали. С каждой секундой я все отчетливее ощущал, как мышцы наливаются усталостью. Свой ресурс у всех есть, и я немалую часть своего запаса уже отработал. А ведь еще домой топать.

Федулу на наши тяготы было насрать с высокой колокольни. Жиробас никуда не торопился. Ни дать ни взять акула, кровь учуяла и теперь вокруг нас кружит, как возле блюда с закусками.

— Хороший мужик Гринька, — наконец сказал торговец, вытерев с губ пену, — обязательный. Это большой плюс. Уж если чего обещал, так выполнит всенепременно. Давайте показывайте, с чем явились.

Я с облегчением сгрузил короба на пол. На это Федул сразу почему-то взъелся:

— Ты так своей крале по жопе хлопать будешь, пацан! Осторожнее надо, чай не гвозди с собой носишь… хотя они бы тоже не помешали. На стол ставь да раскрывай котомки. Щас будем учет проводить и инвентаризацию.

То, как он это сказал, сразу дало мне понять, что ничего хорошего от этой процедуры ждать не стоит. И чуйка меня не подвела. Как только мы с Софой совместными усилиями выгрузили на стол крынки с маслом, закупоренные кувшины с молоком, плошки с творогом и пласты копченого мяса, Федул оживился. Из кармана порток появилось маленькое увеличительное стекло с костяной ручкой. Мужик подтянул к себе творог и принялся внимательно рассматривать содержимое.

Смотрел он придирчиво, даже противно стало. Еще немного и своими грязными пальцами он бы туда залез. А потом этот же творог продавал бы народу, честным крестьянам. Фу, гадость. Знакомый типаж. Если такой мудила достанется тебе в начальники цеха, так хоть караул кричи — придирками задушит. К концу смены уже захочешь то ли в петлю залезть, то ли его под станок какой-нибудь пихнуть и выдать происшествие за несчастный случай.

Из-за лупы глаза у Федула просто огромные.

Правда. Мутные и неприятные. Все в красноватых прожилках, как у бывалого алконавта. В канаве он, конечно, не валяется, но по большому счету нет разницы, чем ты надираешься — копеечными фунфыриками или армянским коньяком. Блюют себе на ботинки все одинаково. Щеку чуть обдало холодным порывом. Я повернулся к Софе. Она чуть прикрыла глаза и потирала виски указательными пальцами. С пальцев сходили маленькие бело-голубоватые искорки. Ледяные искорки.

Желающих отовариться в лавке у Федула тем временем было полным-полно. Савве даже не приходилось никого зазывать — народ сам валил. Здоровяк едва успевал отпускать товары. Хотя копался он не только поэтому — видать, прелестей общешкольного образования парень не вкусил, поэтому со счетом был не в ладах. Но кое-как справлялся. За шумом толпы слышалось протяжное и сиплое “Не обидь, мил человек, подсоби”. Не иначе как милостыню кто-то просит.

Пока я по сторонам глазел, Федул