Дьявольский вкус смерти - Марина Серова

В общем, я с удовольствием завязала бы на сегодня с делами… Если бы стрелки часов не приближались к одиннадцати. На всякий случай все-таки я выступила с предложением — как оказалось, довольно глупым — отправиться Григорию к себе домой. Дальнейшие разговоры на эту тему я посчитала вредными для своего здоровья.

Григорий был враждебно настроен к кабине, называемой лифтом, поэтому как поднимались мы в квартиру пешком, так и спустились ровно в одиннадцать во двор.

* * *

Синяя «копейка» уже ждала нас. Когда мы оформились на заднее сиденье, Пинкертон, показав нам достойный кисти художника профиль, первым делом поинтересо — вался:

— На блокнот можно взглянуть?

— Непременно.

Я показала ему все ту же страницу в блокноте, после чего он сообщил:

— Не знаю, сколько нам придется сидеть. Возможно, очень долго. Запаситесь терпением.

Белых включил негромко кассету с записью Криса Ри, которого я обожала, и, не задавая лишних вопросов, Таня Иванова откинулась на спинку сиденья, медитируя.

Было около часу ночи, и мне жутко хотелось спать. Григорий также прилагал массу усилий, чтобы держать веки открытыми. Может, Пинкертон этого и добивается? Его, похоже, с физиологической точки зрения смена дня и ночи мало волновала. Музыка в салоне была давно выключена, чтобы не привлекать ненужного внимания. Отсутствие оной усыпляло еще больше, и окончательно «надавить на массу» мешал лишь холод. Мне уже справедливо начало казаться, что я напрасно приношу в жертву неизвестно чему свой полноценный сон, как Пинкертон произнес долгожданную фразу:

— Вот он. — И его голова дернулась в сторону.

В «стороне» находился мой гараж с моей же машиной. Под местоимением «он» скрывался неумный гражданин Матюшин, движимый жаждой коршуновских денег. Не давала покоя этому умельцу моя «девятка»! Этот вывод был сделан исходя из того, как он остановился, озираясь у моего гаража. С фронта «копейку» Белых прикрывала «Нива», к тому же от Матюшина мы находились на приличном расстоянии, поэтому разглядеть, что в машине есть люди, ему было сложно. Свою машину он, видимо, оставил где-то поблизости. На плече у автослесаря красовалась сумка, под тяжестью которой Матюшин весь перекосился.

Между моим и соседним гаражом лежала неизвестно откуда взявшаяся груда кирпичей, на которую Матюшин благополучно забрался, предварительно достав из сумки какую-то тяжеловесную конструкцию. Что это было — я не могла разглядеть.

— Гриш, ты можешь мне просуфлировать, что он де — лает?

Навязчивая идея поспать отошла на второй план — ее сменило любопытство: что же на этот раз мне уготовано? Вместо того чтобы вскрывать замки, Матюшин занимался чем-то непонятным.

— Он поднимает домкратом крышу, — сообщил мне Григорий.

Услышав о таком методе проникновения на чужую территорию, я округлила глаза. Совсем как Катерина. Правда, никто этого не увидел.

— Учитывая, что задача Матюшина заложить взрывное устройство вам в машину — этот способ быстр и надежен в плане дальнейшего срабатывания, — подал голос Пинкертон. — Если замки целы, у хозяина притупляется бдительность, а вставив ключ, чтобы завести машину, он взлетает на воздух. Я думаю, пора ставить в известность правоохранительные органы.

Недовольный голос дежурного милиционера окончательно развеял мой сон. Выслушав, в чем дело, он лениво пообещал: дежурная группа скоро будет. Чтобы придать его движениям расторопности, я довела до его сведения: звонок мной фиксируется, и если через десять минут милицейской машины не будет, то у него лично случится конфуз с начальством. Милиционер тут же присобрался и уже с большей ответственностью заверил меня в своей исполнительности.

Матюшин тем временем, сделав щель по размерам своей фигуры «гарного хлопца», проник внутрь. Каким образом он взялся глумиться над моей машиной, мне оставалось только догадываться.

— На этом мы расстанемся, — послышался голос Белых. — Блокнот, пожалуйста.

Вложенный в его руку блокнот исчез во внутреннем кармане черного пальто. Я сообщила ему, что обещанный мной свидетель не кто иной, как небезызвестный ему Рудухин, и описала вкратце разговор Самохвалова и Коршунова, которому он явился свидетелем. Напоследок я взяла у Пинкертона номер телефона, по которому с ним можно связаться. На этом мы расстались.

Белых бесшумно отъехал, и не успели мы с Григорием пересечь детскую площадку, как из-за угла вынырнул милицейский «козлик» и остановился около нас — водитель среагировал на взмах моей руки. Описав лихо спрыгнувшему с переднего сиденья «козлика» старлею ситуацию, я подвела его и еще одного сержанта к своему гаражу, окрашенному в ядовито-желтый цвет. Ключи были при мне — взяла я их, повинуясь какому-то внутреннему чувству.

Яркий свет, горевший внутри, неприятно резал глаза, составляя резкий контраст с полутьмой машины, в которой мы провели два часа. Дверь «девятки» со стороны водителя была открыта, рядом стояла сумка Матюшина. Хозяина сумки нигде не наблюдалось. Пройдя в глубь гаража, оба стража порядка вдруг синхронно наклонились и резким движением извлекли диверсанта из-под багажника машины. Приказав ему поднять руки, они буквально бросили злоумышленника лицом к стене. Матюшин не думал сопротивляться и хранил потрясенное молчание. Обыскав его и не найдя ничего интересного, старлей нацепил на автослесаря наручники и оставил на попечение сержанта. Сам же принялся осматривать машину. До конца подсоединить проводки к взрывному устройству Матюшин не успел, поэтому, прикрепленные к дверному замку, они болтались в воздухе. Сама бомба пока мирно лежала на сиденье.

— Влип ты конкретно, пиротехник, — обращаясь к Матюшину, констатировал старлей.

Осмотр места происшествия состоялся — за ним последовало составление протокола. Меня пробирал озноб, и одновременно навалилась жуткая усталость. Наблюдала я за всем происходящим, облокотившись на Григория, — это давало заметное облегчение моему опорно-двигательному аппарату. Старлей хотел было отвезти нас с Гришей в отделение, и мне пришлось отбрыкиваться и делать клятвенные заверения, что с наступлением утра я обязательно посещу это уважаемое заведение, чтобы составить и написать все необходимые документы. На том и порешили.

Когда воздух квартиры окутал меня своим теплом, я немного пришла в себя, так как до этого двигалась на полном «автопилоте». Все-таки события последних дней значительно подорвали мои силы. Почувствовав под головой спасительную легкость подушки, я быстро ушла в «аут», и последней моей мыслью было: «Я так и не попробовала Гришкиных пельменей». Уже где-то в небытии почувствовала, что Григорий стягивает с меня ботинки и укрывает одеялом.

* * *

Утром я ощущала себя, как в глубоком похмелье. В висках стучало, а во рту пересохло. Если сегодня ночью, придя домой, я была готова спать в обнимку с батареей, то теперь жара в квартире действовала на меня неблагоприятно.

Вокруг стояла подозрительная тишина. Обойдя все комнаты, я не нашла никого, кроме кота. А еще нашла теплый завтрак на плите и записку на журнальном столике, которая гласила: «Извини, радость, у меня дела. Если я тебе нужен — звони после обеда. Береги себя и не совершай ненужных подвигов. Гриша».

Жуя спагетти с сыром, я восстанавливала в памяти вчерашние события. Единственная мысль разливалась бальзамом по сердцу: наконец в деле Самохвалова я докопалась до истины. Только я подумала о том, что должна ехать к Катьке и открыть ей глаза на собственного мужа, как раздался телефонный звонок. Знакомый голос в трубке сразу сообщил:

— У меня неприятности, — судя по плаксивому Катькиному тону, можно было подумать, что на ее дом упал метеорит и она разговаривает со мной из-под бетонных обломков.

Катька не хотела ничего говорить по телефону и настаивала, чтобы я прибыла к ней лично.

— Поверь мне, это срочно.

Придется ехать, благо, что так и так собиралась. Правда, пошатнувшееся здоровье не очень располагало к поездкам, но уж такова специфика моей работы, что я вынуждена не обращать на такие мелочи внимание.

По дороге мозг свербила мысль: только бы не встретиться с ее муженьком — в моем теперешнем состоянии я не смогла бы дать ему достойный отпор. В зеркальном лифте Катькиного подъезда я невольно вспоминала ту цветущую Таню Иванову, которая поднималась в этом Зазеркалье, приехав сюда в первый раз. А сейчас на меня со стены смотрела ее бледная тень с усталыми глазами на осунувшемся лице.

По всей вероятности, Катька была в таких растрепанных чувствах, что забыла отправить своего гигантского дога в «ссылку» в другую комнату. Когда я открыла дверь, этот теленок, бешено лая от избытка эмоций, хотел возложить свои лапы мне на грудь. Моя реакция, доведенная до автоматизма, сработала четко: я с грохотом захлопнула дверь, чуть не оторвав собаке нос. Пока Катька соображала, что такими собаками гостей не встречают, я стояла и думала: за вредность, которой я подвергаюсь иногда, выполняя свою работу, мне пора запрашивать вдвое больше установленной таксы.