Балин. Сын Фундина. Государь Мории (СИ) - Огнелис Елизавета

— Ладно, гаденыши, — проворчал Оин. Он с пленниками находился сейчас на месте их первой схватки. Гном пнул мешок, что валялся около здорового орка с отрубленными руками и сказал:

— Забирайте. Тут, верно, ваша жратва. Вы мне еще понадобитесь. Запру вас где-нибудь, вернусь не скоро. Сидите тихо, иначе если я приду, и вас не будет на месте, то лучше бы вам к тому времени быть в желудке у какого-нибудь Ужаса. Но я вас и там достану, не беспокойтесь.

Орки согласно закивали уродливыми головами.

Гном запер их в отдельном гроте, еще раз проверил изрядно проржавевший засов и направился к кузнице Дарина.

Оин постоял в тишине перед входом, тяжело вздохнул. Войдя в узкий коридор, он перешел с быстрого, широкого шага на медленную, неторопливую поступь. Его окружали древние стены, легендарные, как и сама Мория. Пройдя около фарлонга, он неожиданно уперся в полуразрушенную кирпичную стену. Странное препятствие озадачило и встревожило его. Внимательно он осмотрел кладку. Положено небрежно, но старинной гномьей вязкой, в семь кирпичей. Но явное нежелание замаскировать наружную часть стены натолкнуло гнома на мысль, что кладка закончена не снаружи, а внутри, по ту сторону от Оина. Пройдя вперед, он понял, что не ошибся. Последние ряды кирпичей явно замуровывали неизвестного каменщика, потому что из кузницы Дарина есть только один выход. Замуровывали надолго, с бесполезной тщетностью наращивая ряд за рядом, пока их не стало одиннадцать. Орки, по всей видимости, сначала пытались продолбить стену кирками, а потом за дело взялся горный тролль. Оин привычно отметил следы железных пальцев чудовища на кирпичных обломках.

Гном пошел дальше, взяв топор в руку, скорее из осторожности, чем по необходимости. Опасности он не чувствовал, здесь давно уже не ступала ничья нога. Круто повернув, коридор неожиданно раздался в широкий и высокий грот. Входные двери оказались разнесенными в железную щепу. Даже на длинных скобах, протянутых вдоль стен, оставались следы ударов, нанесенные с неистовой силой и яростью.

Оин вдруг почувствовал усталость. Он не стал входить в священную кузницу, а просто сел перед входом, откинувшись на стену. Незаметно для себя он заснул.

Наследный государь Мории, Трейн, сын Трора постучал кольцом в дубовую дверь, на которой находился знак, без надлежащего тщания выбитый на толстой медной пластине. Он означал: Тут живет (работает) оружейник.

Когда Оин открыл дверь, то сначала не поверил увиденному, и протер заспанные глаза.

— Мне нужна твоя помощь, — быстро сказал Трейн.

Оин распахнул дверь пошире, пропуская нежданного гостя.

— Государь…, - начал было он.

— Я знаю, что сейчас не время и не место. Я даже не могу тебе приказать. Единственное, о чем я прошу тебя — это пойти со мной.

— Куда, государь?

— В Морию.

— Сейчас? — задал глупый вопрос Оин. — Но, государь, я не могу…

Трейн круто развернулся и вышел, оставив недоумевающего гнома стоять посреди комнаты в ночной рубахе и колпаке.

Гном заворочался во сне, глухо застонал, пытаясь проснуться, шаря вокруг руками в поисках рукояти топора.

Трейну требовалась помощь. Он искал того, кто пойдет за ним без оглядки, без вопросов, на смерть и позор по одной лишь просьбе. И Оин оказался недостоин доверия, не оправдал возложенных надежд. Он оставил Государя Мории одного, предал его, не прикрыл спину и, в конце концов, погубил. Всего лишь одним словом, единственным вопросом, глупостью и трусостью. И теперь Оин чувствовал на себе долг, что тяжелее всех гор, сколько ни есть их на свете. И самое страшное, что эту ошибку было невозможно исправить, нельзя вернуть прошлое и переиграть заново.

Оин видел эту сцену много раз, заново возвращаясь в то злосчастное утро двадцать первого апреля во сне.

Но вот лицо спящего гнома начало изменяться. Морщины, уродующие лицо набухшими складками, разошлись. Зубы перестали скрежетать, а дыхание выровнялось. Оин вновь погружался в пучины сновидений.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но теперь он не один. Орки, ломающие стену, визжащие и гогочущие, даже не подозревают, что их ждет. Он зальет древние стены кровью. Он превратит гнусных тварей в простые куски мяса. Их головы он сложит в курган, а тела сожжет и разметает прах.

Трейн, стоящий за наковальней, освещенный белым пламенем, слегка поворачивает голову. Лицо его прекрасно и величественно, как маска древней статуи. С вызовом, размеренно и сильно он бьет по зажатому в клещах раскаленному куску металла. Трейн смотрит прямо в глаза Оину. Долго, пристально, не переставая работать. И вдруг подмигивает, будто снисходительно: мол, смотри, сделай свою работу хорошо.

Громадная чешуйчатая лапа протягивается сквозь отверстие вверху кладки, все-таки поддавшейся бешеным ударам орков. Тролль, ухватившись своими ручищами за края дыры, рвет необожженную глину, вырывает целые куски, поднимает клубы красной пыли. Позади Оина размеренно бьет по наковальне упрямый молот.

Оин поудобнее перехватывает топор, злобная усмешка кривит его лицо. С криком, от которого начинают трескаться стены, он бросается к врагам, хлынувшим сквозь проем.

Собственный крик все еще звенел у него в ушах, когда он уже стоял на полу, широко размахнувшись топором для удара. Поняв, что перед ним никого нет, Оину вдруг стало стыдно, будто в далеком детстве, за неосторожно сказанную или сделанную глупость. И страх тотчас же пронзил его.

«А если бы кто-нибудь был?» — спрашивал он, и ужасался ответу.

Немного придя в себя, Оин вошел в грот. Все было в точности так, как и на древних рисунках. Наковальня, словно выросшая посреди каменного пола. Слева, а не как обычно по центру дальней стены, стоял горн, странный, больше похожий на деревенскую печь. Справа, под рукой — широкая каменная полка, на которой вперемешку лежали инструменты и заготовки. На плоско-зеркальной поверхности наковальни покоился молот-ручник. Гному вдруг показалось, что хозяин кузницы только что был здесь, подождал, пока погаснет огонь, тщательно протер инструмент, саму наковальню — и вышел. Совсем ненадолго, сейчас вернется. Оин взял молот, взвесил в руке. Это действительно молот-ручник. Удобный, как раз Оину по руке.

Не спеша гном стал раздеваться. Снял шлем и кольчугу, отстегнул поножи и наручи. Подумав, снял кожаную, подбитую войлоком рубаху. Вместо нее достал из заплечного мешка кузнечный фартук. Проверил воду в бачке, рядом с горном.

«Ах ты, пропасть, — мысленно выругался Оин. — Угля-то нет».

В сердцах он содрал с себя фартук. Еще раз невнятно выругавшись, он начал натягивать снятую ранее одежду обратно. Чтобы достать уголь потребуется целый день, а может и больше.

Протиснувшись в кольчугу он вдруг ощутил жар, сухой и жгучий, что шел прямо от горна. Недоверчиво потрогал чугунную чашу. Горячая. Все еще с известной долей недоверия он взял с полки первую попавшуюся заготовку и бросил ее на красные кирпичи. Сначала ничего не происходило, но уже через несколько минут гном почувствовал, как нагрелся металл. А еще через столько же времени заготовка засветилась темно-бордовым цветом и продолжала накаляться далее.

Оин знал, что стена перед горном скрывает в себе дверь. Но даже своим умением «чувствовать вещи» он не мог уловить ее присутствия. Во всем мире, это было, наверное, последнее и единственное место, где магия гномов оставалась действительно сильной. Ее присутствие ощущалось всюду. Например, в наковальне, которую, по преданию, вытесал из скалы государь Дарин. В горне, который нагревался сам по себе, без всяких мехов и угля. В молоте-ручнике, что подарил Дарину сам Махал-Создатель и который приходился каждому по руке. Говорят, что этот молот невозможно украсть или даже вынести из кузницы Дарина. Потолок грота скрывался во тьме, стены поднимались на немыслимую высоту. Предания гласили, что волшебным образом этот грот соединен с кузницей Махала, и создатель гномов сверху может наблюдать за работой своих сыновей. Магия была и в двери, которую нельзя было открыть никакими силами.