Месть мажора (СИ) - Фарди Кира

– Вот заладила! – теперь о стол шлепается кружка. – Давай-ка разберемся, что за гнида на тебя наезжает. Рассказывай все в мельчайших подробностях.

– Бесполезно, – опускаю плечи, давно потеряла надежду.

– Зря так считаешь. Если сделаем по уму, все пройдет легко. Вряд ли вражина каждую минуту отслеживает твою жизнь. А чтобы соломки подстелить, мои ковырялки будут на стреме, тут же доложат, если где-то начнется базар.

Как Марго поняла мой сумбурный рассказ, для меня еще долго оставалось загадкой за семью печатями. Но с той памятной беседы что-то неуловимо изменилось и в мой жизни. Я вдруг почувствовала невидимую поддержку и опору, словно меня приняли в гарем шейха, но без доступа к телу.

Я вернулась в швейный цех, но в дизайнерский отдел.

– Начальство запретило, – объяснила надзирательница. – Никаких острых предметов!

– Странный запрет, – удивилась я. – Если ткнуть заточенным карандашом в глаз, можно тоже причинить вред.

– Ты эту тему брось! – насторожилась она. – Иначе…

– Да, шутит она, шутит, – засмеялась одна из ковырялок Марго, рыжеволосая и пухленькая Настасья. – У девки талант к рисованию есть. Вдруг новый бренд создаст.

А вот это и было самое удивительное в моей жизни в неволе. Я всегда любила рисовать, кое-какие навыки появились и во время учебы на педагогическом факультете, ибо учитель начальных классов должен быть на все руки мастер: и математик, и литератор, и биолог, и художник. Но то, что я увлекусь дизайном одежды, и у меня даже будет неплохо получаться, никогда не предполагала.

Руководитель швейного цеха рассматривала мои работы, качая головой, а потом отправила их на конкурс в компанию "Глория джинс".

– Ой, – смутилась я, узнав об этом. – В этой огромной фирме своих дизайнеров хватает. Сразу наброски выбросят в корзину.

– Ну, выбросят, так выбросят, – махнула рукой главная швея. – Но конкурсы тоже не зря объявляют, свежие идеи нужны.

А потом наступает тот самый день, о котором мечтает каждый творческий человек. Утром в камеру врывается Настасья с диким воплем:

– Ринка! Ринка! Смотри! Это же твоя модель!

Она сует мне по нос обложку модного журнала, но я не успеваю ничего разглядеть, как он исчезает у меня из-под носа.

– Дайте посмотреть! Дайте!

Я подпрыгиваю, вытягиваю шею, но журнал переходит из рук в руки, пока не оказывается на столе у Марго.

– Садись, – приказывает она мне, я плюхаюсь на стул. От волнения спазмом сжимает горло. – Держи!

Старшая кладет разворот журнала, и я наконец-то вижу надетую на модель джинсовую куртку, отделку к которой придумала я. Глаза наполняются слезами, сквозь мутную пелену я вглядываюсь в трикотажный розовый капюшон и картинную вставку на спине в тех же оттенках и не понимаю, почему вдруг судьба решила повернуться ко мне лицом.

– Это же твоя модель, да?

Вокруг столпилась свита Марго. Остальные сокамерницы тоже подтянулись ближе к столу.

– Еще не знаю. Такое оформление курток не новое открытие.

– Но этот рисунок придумала ты, правда?

Настасья бросается к моей полке, где лежат папки с набросками, и несет их к столу. Дрожащими пальцами я перебираю листы бумаги, натыкаюсь на нужный и замираю. Руки внезапно трясутся, листы рассыпаются по полу.

– А ведь похож, – качает головой Марго. – Правда, девки?

Все дружно кивают. На рисунке на фоне зеленого леса изображен белый Мерседес и девушка. Она высунулась в люк на крыше, раскинула руки и подставила лицо небу и солнцу. Длинные волосы развеваются на ветру, а сквозь прозрачные розовые очки виднеются сияющие глаза.

– "Розовый мир счастья", – читает надпись под рисунком Настасья и спрашивает: – Сама, что ли, придумала?

– Нет, дядя Петя! – Марго выхватывает из ее пальцев журнал и хмыкает: – А девица похожа на тебя.

Я смущаюсь. Когда обдумывала рисунок, вспомнила самый счастливый момент в своей жизни и сразу поняла: вот оно! То, что надо!

Дверь открывается, на пороге показывается надзирательница.

– Васильева, к начальнику тюрьмы.

Я вскакиваю, сердце тревожно бьется в груди. Радость мгновенно меняется на страх. Вызов к начальнику ничем хорошим для заключенных не заканчивается.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– З-зачем? – заикаюсь от ужаса.

– Иди уже! Надо!

В кабинете вижу заведующую швейным цехом, а на столе тот же журнал мод. И судьба опять делает кульбит.

– Васильева, сможешь разработать линейку подобной одежды?

– Н-наверное.

– Не "наверное", а "так точно"! Твой слоган понравился руководству. Заказ большой поступил.

– Я боюсь. А вдруг не справлюсь, – испуганно перевожу взгляд с заведующей на начальника тюрьмы.

– А что ты теряешь? Наоборот, появится шанс еще раз подать прошение на УДО и выйти досрочно.

– А не получится так же, как в прошлый раз? – осмеливаюсь спросить я.

– Ты уж постарайся, чтобы не получилось, – начальник сосредоточенно ищет что-то в столе.

– Ну? Что там? – набрасываются на меня сокамерницы, как только возвращаюсь.

Рассказываю все без утайки, Марго подзывает к себе.

– Слушай сюда, – она придвигает ко мне кружку с чаем. – Начальнику ты сейчас нужна, заработать на заказе хочет, вот он и раздает обещания. А ближе ко времени комиссии может передумать, поэтому сделаем так: вызовешь своего адвокатика и подашь прошение на УДО перед окончанием заказа.

– Бесполезно, – опускаю плечи, давно потеряла надежду. – Мажор не даст мне свободы.

– Зря так считаешь. Если сделаем по уму, все пройдет легко. Вряд ли гнида каждую минуту отслеживает твою жизнь. А чтобы соломки подстелить, мои ковырялки будут на стреме, тут же доложат, если где-то начнется базар.

Я приступила к работе с осторожностью, а когда узнала величину заказа, и вовсе запаниковала, но перспектива выйти по УДО придавала сил, и постепенно я успокоилась и даже начала получать удовольствие.

С заказом мы справились, компания осталась довольна. Но от набросков до изготовления товара прошел год. Надзирательницы рассказывали, что первая партия одежды поступила в магазины и имела ошеломляющий успех. И, хотя я чувствовала себя на седьмом небе от счастья, тревога поселилась в душе и терзала меня ночами.

А перед днем очередной комиссии вообще не могла заснуть.

– Ринка, хватит ворочаться! – сердится на меня соседка по кровати. – Скрип да скрип! Скрип да скрип! Спать не даешь.

– Валь, а Валь, – свесив голову, шепчу ей. – Я боюсь. Вдруг завтра опять подстава!

Валентина вскакивает и барабанит в дверь.

– Зечке плохо! Врача! – кричит она, потом подлетает ко мне и шепчет: – Притворись, что живот болит. Проведешь полдня в больничке, там никто не достанет.

Совет оказался дельным, и все равно я шла на комиссию на негнущихся от страха ногах. Но волновалась зря. То ли мажор не узнал о новом ходатайстве, то ли вовсе забыл обо мне, но прошение удовлетворили, и наутро я покидала колонию, проведя в местах лишения свободы в общей сложности пять лет.

Ворота со скрипом разъезжаются в стороны.

– Ну, Васильева, прощай! – пожимает мне руку надзирательница. – Жизнь поступила с тобой подло, но она же открыла перед тобой новый путь, – она протягивает мне листок. – Если не сумеешь найти работу, обратись сюда. Известное в столице ателье, моя тетка заведует. Замолвлю за тебя словечко.

Она оглядывается, словно ищет кого-то. Я тоже смотрю по сторонам и вспыхиваю от радости: возле машины стоит Матвей и машет рукой.

– Спасибо большое! – радостно вскрикиваю я, хватаю листочек и сую в карман. – Я побежала.

– Беги, беги, шустрая! У тебя вся жизнь впереди.

Глава 16. Эрик

Жизнь не клеилась, как я ни старался. Вернее, я вообще не старался. Был на подъеме, когда преследовал Васильеву, а теперь и к ней стал равнодушен. Какой смысл охотиться на курицу в загоне, никакого драйва и интереса.

Отец по-прежнему пилил, мачеха изображала притворную заботу, Наташка Соколова надоела до зубовного скрежета. Один раз после хорошего бодуна жене удалось затащить меня в постель, вот только ничего не вышло: я отрубился мертвецким сном, а рано утром сбежал.