Монета желания - Денис Чекалов

Хоть и прикрикнул кожевник на Спиридона, а в душе понимал, что прав тот, — ведь ни к кому иному, к нему, Петру, явился Адашев, надеясь на его мужество и поддержку не в собственной нужде какой, а выполняя важное и опасное поручение самого царя. И хоть не узнает никогда великий князь, а все равно уклониться — значит, проявить небрежение волей государевой. Да и как в глаза смотреть после не только Адашеву, тот, в конце концов, случайный человек в их жизни, может и не встретятся боле, а тому же Спиридону или Потапу?

Один из тех, о ком думал Петр, тоже переживал противоречивые чувства. Радовался Потап, что слава друга его далеко пошла, сам царев посланник за помощью приехал. Товарищ его верный, почитай, государевым доверием облачен — а еще пуще был бы доволен плотник, если бы самому ему не пришлось никуда ехать.

Ведь ничего о нем Адашев не знал, пришел только к Петру, а что и о нем говорил — так только из вежливости, раз уж Потап сидел вместе со всеми. Но и недовольство собой вертится в честной душе потаповой — понимает, что просто улизнуть хочется ему от новых потрясений, не готов он к ним, попросту говоря, прячется за спинами Петра да мальчишки еще Спиридона.

Неожиданно для самого себя Петр отбросил все сомнения, понял, что с предложением Адашева согласиться придется. Этого требовал долг, который он ставил превыше всего и считал своей совестью и ответственностью не только перед царем, страной, но и перед самим собой, перед близкими ему людьми.

Размышляя, пристально вглядывался Петр в изображение сокола, гордо взмывшего над степью. Решившись, поднял голову и, встретив выжидающий взгляд Спиридона, обратился к нему:

— Хоть ты и поторопился с речами выскочить, а все же прав был. Ехать нужно, не только мне, но и тебе, сыну моему, силой, мужеством и честностью известного, несмотря на молодые годы.

Повернув голову, продолжил:

— Что же до Потапа…

И на мгновение остановился, увидев дрогнувшие глаза и румянец, сползающий с простодушного лица друга. Понял Петр его сомнения, неготовность, страх перед новыми испытаниями и пожалел верного своего соратника. Не стал настаивать, хотя, впрочем, знал, что и настаивать не придется — выскажи он просьбу, Потап немедленно согласится, пересилив себя. Не сможет отказать человеку, с которым пережил столько опасностей, сам бы назвал это слабостью и предательством. И Петр продолжал говорить, как будто так и замыслил сразу:

— … То нам необходимо оставить кого-то с семьями, им защита нужна, кому еще доверить ее. Много чего случиться может, не на один день едем.

Лицо Спиридона вытянулось от сочувствия к плотнику.

— Отец, как же так? Решил ты оставить дядьку Потапа, его не спросивши. Чем он хуже нас? Да и как мы без него? От кого маму и тетю Полину с детьми защищать, да и отец Михаил рядом, подсобит в случае чего.

Он даже сомнения не допускал, что Потап страстно желает сопровождать посольство, считал, что решением своим Петр нарушил мечты друга о ратных подвигах. Плотник промолчал, не желая лицемерить, а кожевник вновь прикрикнул на сына:

— Ну что за неугомонный, тарахтишь, как горох в решете. Живем уединенно, людей по дорогам бродит невидимо, разных, и супостатов немало. Как защитит отец Михаил? Молитвой? Молитва нужна, но не тогда, когда рубиться насмерть надо. Потому успокойся и давай во двор. Работа остановилась, а я хочу до отъезда соорудить мыленку, да воды там запасти, чтоб мать с Алешкой купались свободно. Дров нарубить и сложить в сенях надо, дел много, торопись.

Еще раз метнув на Потапа сочувственный взгляд, но весь мыслями уже в будущих приключениях, Спиридонка вылетел за дверь, едва услышав окрик Петра:

— Ты язык-то попридержи, кому надо — сам расскажу.

— Ладно, не маленький, — крикнул он неизвестно кому, ибо дверь уже захлопнулась, вихрем промчался через первую комнату, где за уже свободным столом расположились женщины с шитьем.

Время от времени матери выходили на крыльцо, чтобы приглядеть за детьми, строившими крепость из мокрого тяжелого снега, — он хорошо лепился и быстро принимал нужные формы. Полина было кинулась за Спиридонкой, узнать, о чем речь шла, но Аграфена остановила:

— Не нужно, Поля. Раз сам не сказал, значит, не может, а мы своими расспросами только смутим парня.

Полина села, сделала несколько стежков, потом отбросила платье с раздражением:

— Ну скажи, чего они там шушукаются? Ведь душа болит, важный боярин просто так в гости не заскочит. А ежели снова что опасное поручат? Мало на нас и так всего свалилось. Ты сама посмотри, что шорник Епифан, что булочник Никифор, да кого ни назови — каждый спокойно живет, со своей семьей, детьми, никакая нечисть у них не мерзопакостничает. Только наши все сражаются, куда-то бегут, кого-то ловят!

Однако Аграфена, которая сама волновалась, ответила спокойно:

— У тех жизнь мирная, потому что другие всегда готовы наперед выйти, да защитить, оберечь. А если б все решили тихо по углам сидеть, то куда бы тот покой и делся. Куда уж покойно медведь в берлоге на зиму залегает, а и то охотники выгоняют.

Полина воскликнула:

— Ах, Граня, ну при чем тут медведь, что ты, право.

Аграфена засмеялась:

— Да ни при чем, я для примера сказала, покой-то кто-то беречь должен, а медведь сам не справляется.

Полина тоже улыбнулась и, продолжая работу, женщины чутко прислушивались к доносящимся из-за двери звукам неразборчивых голосов.

Когда Спиридон выскочил, Потап, понявший, что друг обо всем догадался и избавил его от выбора, открыл было рот, стремясь объяснить, оправдаться, да Петр ни слова не дал сказать:

— Потап, я действительно обеспокоен тем, что семьи остаются в одиночестве. Сам знаешь, беда нежданно прийти может, и с той стороны, с которой не ждешь. Смотри за всем, чаще выходи в город, прислушивайся, что говорят, и соответственно обстановке действуй. За советом иди к отцу Михаилу, за помощью — к гончару Семену, помнишь, он лихо бился на Ключевом поле вместе с нами. Вы, два силача, со многим справиться можете. Теперь иди домой, с Полюшкой там, успокой ее. Скажи, что боярин звал нас в Новгород, у меня там много знакомцев по кожевенной части, а тебе, плотнику, ехать не резон. Он интересуется для своей надобности кожей особой выделки. Больше ничего не говори, и ей, и нам будет спокойнее.

Потап, с благодарностью взглянул на Петра, избавившего его от неприятных объяснений, молча крепко стиснул его руку и вышел, не затворив дверь.

Вскоре послышались прощальные слова, сборы домой, огорченные голоса Алеши и Коленьки, игру которых прервали. Петр вышел попрощаться, и вот они остались вдвоем с Аграфеной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});