Монета желания - Денис Чекалов

— Угощайся, боярин, — проговорил Петр, — наливай сам, сколько надобно.

Адашев поблагодарил, наполнив стакан, жадно выпил вкусный напиток, сразу утоливший жажду и вроде как пригасивший волнение. Федор встал и заговорил, расхаживая по комнате, в то же время зорко следя, какое впечатление оказывают его слова на слушателей.

— Вам следует знать, что хоть и царское это поручение, но неволить никто не станет. Ибо посольство уже определено, а с разрешения государя я ищу людей, можно сказать, для себя лично, взамен тех, кого Бог призвал к себе.

Трудна и опасна будет дорога в Стамбул, да и там, неизвестно, как дело повернется. Иная вера, иные нравы, да и турки больше на силу свою надеются, чем на переговоры. А пример этому — осада Константинополя, готовясь к которой, тогдашний султан Мухаммед Второй построил неприступный замок там, где Босфор сужается, назвав его «Богар-Келен», что значит «Перережь горло».

Этим он отрезал Константинополь от морского пути, по которому в город доставлялся хлеб. Когда императорские послы явились к нему, говоря о беззаконии такого поступка, нарушающего мир, тот ответил: «Я могу делать все, что мне угодно. Оба берега Босфора принадлежат мне. Тот, восточный — потому, что на нем живут османы. Этот, западный — потому, что вы не умеете его защищать. Скажите вашему государю, что если он еще раз вздумает прислать ко мне с подобными вопросами, я велю с посла живьем содрать кожу».

Теперь же, когда Константинополь пал перед нашествием турков, как и многие другие государства, султан, Сулейман Великолепный, писал в двадцать шестом году королю Франциску Первому: «Наши славные предки и наши знаменитые предшественники (да освятит Господь их могилы) никогда не прекращали войн для того, чтобы отразить врага и покорить новые земли. И мы так же следовали их примеру. Мы непрестанно завоевывали провинции и сильные неприступные крепости. Днем и ночью наш конь стоит оседлан, а мы опоясаны саблей».

Нашей целью является исключить Русь из сферы военных притязаний империи Османов. А если Сулеймана удастся уговорить, не так будут досаждать и другие наши соседи. Сейчас главное, что нам нужно, — время для передышки.

Федор не желал настаивать, принуждать, специально затронул воинственный характер турецких султанов и опасность миссии, желая, чтобы решение было принято осознанно — только тогда на человека положиться можно. Потому, отпив кваса, присел за стол, оглядел не проронивших ни слова мужчин, добавив:

— Значение имеет не только ваша смелость, надежность, но и то, что вы ни в какие политические распри не замешаны. После пожара великого время уже прошло, снова бояре голову поднимают, против царя интригуют, а ты ни за кого из них не стоишь. Только государь да правда для тебя важны, никто не может повлиять на тебя.

Сказав, что хотел, Федор поднялся, встали и остальные.

— Больше говорить мне нечего, да и незачем, — промолвил Адашев. — Думай сам, что решишь, то и будет. Мне в Москве еще дней десять быть, за ответом приду через неделю.

Петр рек:

— Я подумаю, но сразу говорю — с женой посоветуюсь. Если нельзя, сразу отвечу, не по пути нам с тобой.

— Делай, как хочешь, но и ее упреди — лишняя молва ни к чему.

С этими словами он направился к выходу, проститься с хозяйками. Там уже все было прибрано, головы женщин прикрыты, что, однако, не скрывало их красоты. На столе под белым полотенцем «отдыхала» первая партия пирогов.

— Не по-людски получилось, — с сожалением заметила Аграфена. — Гости в доме побывали, а их только квасом и угостили. Может, все же присядете, отведаете пирогов? Да и вообще угощение найдется, грех жаловаться.

Но Федор отказался, улыбаясь, как мальчишка, стянул пару горячих пирожков, сказав:

— На дорожку. Веселей идти будет, да и как не попробовать, от запаха дух захватывает.

Ребяческая выходка его всех насмешила, ослабив напряжение после разговора, и у мужчин, да и у женщин, ломавших голову о причине раннего и неожиданного появление важного гостя. Проводив Адашева, Петр вернулся в дом, пытаясь выглядеть непринужденно, сказал:

— Ну, рукодельницы, умелицы вы наши, оделите нас пирогами да молоком. Больше ничего не надо, мы в той комнате посидим, поговорим немного о деле. А вы не волнуйтесь, нет причин.

Аграфена с Полиной принесли большое блюдо горячей выпечки, кувшин молока, большие глиняные кружки — каждому свою. Когда собирались за едой с Потапом, эти кружки непременно должны были стоять на столе, во всякое иное время что Петру, что Спиридону было безразлично, из чего пить. Подарила их им Аграфена на Рождество, и каждый дорожил своей, не допуская к ней никого. Над этим детским пристрастием смеялись и жены, и сыновья, но ничего не менялось.

На кружке у Петра был изображен сокол, расправивший крылья над желтеющей степью, у Потапа — лесная чаща, малинник, из которого выглядывала забавная мордочка медвежонка, у Спиридона — изящный небольшой корабль, расправивший белые паруса и подплывающий по голубым волнам к неизвестному городу, стоящему на гористом берегу.

Оставшись наедине, они переглянулись, приступая к трапезе, и некоторое время молчали. Затем Петр озабоченно проговорил:

— Не вовремя появился царев посланник. Только битва на Ключевом поле была, розыск с отцом Сильвестром священной книги, сколько горя перенесли — думал, все, успокоились, заживем тихо, в мире, своими семьями. Так нет же, снова куда-то отправляться, в даль-то какую. Что нам там делать, да и что мы можем против коварства султана и прихвостней его?

Тут вскинулся Спиридон, едва пирогом не подавившись и молоко расплескав:

— Как «что делать», отец, ведь мы на стороне не просто боярина какого, а самого царя! Он поручил Адашеву людей найти, надеется на него, а тот нас выбрал — это все равно, как если бы сам царь ехать приказал. Можем ли мы отказаться? Да нас трусами и холопами низкими после того назовут, и правы будут.

Есть резон в словах Спиридона, понимает это Петр, да уж больно ехать не хочется, потому и прикрикнул строго на парня:

— Ты сядь и молчи, небось старше тебя люди еще не высказались, — имея в виду Потапа, — а ты как всегда, юлой вертишься. Ишь, молоком облился, ну как не сказать, молоко на губах не обсохло, а он уже учить пытается!

Спиридон надулся, но сильно не обиделся, понимая нежелание Петра, много горя перенесшего в последнее время, отправляться в рискованное путешествие. Он с надеждой посмотрел на Потапа и увидел там еще меньше энтузиазма.

Обмерло сердце парня, уже загоревшегося, уверенного, что и его в посольство возьмут. Он предвкушал путешествие далекое, приключения удивительные, — словно не он сам, после того, как едва от руки купца Дормидонта не погиб, обещал себе и семье вести жизнь размеренную, тихую, и в опасные дела не ввязываться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});