Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А тут еще мать. Вернее, он сам, будто за язык его тянули, посулил – добро бы пятерку, а то ведь целую тридцатку: тогда, зимой, с учетом открывающихся финансовых перспектив, ему казалось, ерунда, сущие копейки. Окей – не ерунда, не копейки. Тем более для матери, для нее.
Теперь, оказавшись на мели и в гордом одиночестве, он злился на себя за то, что рассиропился, пошел на поводу у сопливого, иначе не скажешь, настроения: взял за основу пионерскую игру, где никто и ни в кого не стреляет. Кто же знал, что эта мирная игра, обещавшая стать великой, так обидно и бесславно развалится, как в свое время СССР – великая страна.
«На развалинах этой страны, – он думал, – я родился, вырос и, как последний дурак, сижу».
Притом что по ней, разрушенной стране, он нисколько не скучал. Только этого не хватало – скучать по совку, в котором нет ни компьютеров, ни вообще гаджетов, к тому же все какие-то, не знаю, придурки, пашут на голом энтузиазме, как ему предлагала когда-то директриса: организуй-ка ты, дружочек, кружок компьютерной грамотности, бесплатный, на общественных началах. Он думал: ага, дружочек-кружочек. Щас! Хотя предложи ему кто-нибудь, колдун, злой волшебник, вернуться в прошлое, он бы согласился. С одним условием: слетать, все как следует разведать и немедленно назад.
Но в то же время скучал. Не то чтобы бы по ней, по несуществующей стране, – он поправлял себя, – а по тем странным людям, которые соглашались работать за так: вот бы их, дураков, обучить, выбрать самых из них талантливых – собрать команду единомышленников, тех, для кого великая идея не повод побольше заработать. Об этом он думал неотступно. Пока не понял: он такой не один.
О великом тоскуют все – но не все, а только он один (своим умом и талантом) способен переплавить эту глухую, слепую, бесформенную тоску в блестящую конструктивную идею. Тем обидней, что, оказавшись в шаге от ее воплощения, он вынужден так бесславно отступить.
Отступать?.. Еще чего! Наоборот, он убеждал себя, надо сосредоточиться, собраться, будто целишься в горящую где-то там, впереди, точку: где достать денег? – и опять: где достать денег? – где достать денег, денег, денег?.. – и тогда, рано или поздно, как не раз уже с ним бывало, выход найдется, дверь откроется: «Я буду властителем игры, я – гейм-дизайнер, бог, симулякр бога, для которого нет ничего невозможного…»
Разве он мог предположить, что не кто-нибудь, а она, бабка, откроет эту дверь своей слабой (кажется, сожми, и хрустнет), высохшей, как веточка, подобранная на пустыре, рукой?..
Когда (меньше чем через полгода) все рухнуло, взорвалось, разлетелось на тысячу осколков, он убедил себя в том, что во всем виновата она, злая колдунья его детства (матери, не разобравшись, в чем тут дело, он ляпнул первое попавшееся: дескать, патриотка, за «наших» топит. Ну не-ет, бабка – она не такая дура, чтобы хавать голимую чуму про фашистов и их бандеровских приспешников), нарочно симулировала смерть, чтобы дать понять ему, хитрому – весь в нее – внуку, что его коварный план не сработал: слепая – да; но не слабоумная, чтобы не отличить одно от другого – пустую резаную бумагу от живых денег. Хотя бы по запаху – вот как.
Пока бабка, радуясь, что оставила его в дураках, несла синильный бред про какой-то военный госпиталь, куда ее, якобы раненую, доставили; называла его доктором, всячески намекая на какую-то неудачную операцию (знаем какую!), – он, разгадав ее ехидные намеки, признав за ней очередную победу, клял себя за то, что сглупил, пожадничал, не сообразил, как это надо было обставить; не заморачиваться с ксероксом, а изготовить то, что опытные – не чета ему – отъявленные мошенники именуют «куклами»: внутри резаная бумага, снаружи – сверху и снизу – подлинные купюры; и пусть бы она их нюхала.
Наблюдая за тем, как бабка – радостно хихикая, делая вид, будто окончательно сбрендила, съехала с катушек, – поводит туда-сюда своим острым чутким носом, он, сидя на диване напротив ее кресла, обмирая от липкого страха, гадал: когда, насладившись своей сокрушительной победой, она бросит валять дурака, вылезет из кресла, стукнет кулаком по столу – и объявит во всеуслышание, что он ей не внук, а вор и гаденыш, тюрьма по нему плачет; но плакать будет не тюрьма, а мать – заламывать руки, ужасаться: «Паша, Пашенька… Да как же ты мог?!. Бабушка – она же тебя растила!» – и нести унылую фигню, от которой у него заранее сводит десны. Но уже не от страха, а от отчаяния: как ни объясняй, ни оправдывайся – ничего не объяснишь.
Он уже почти решил, что больше не станет ждать, сам во всем сознается; а дальше будь что будет. Тут-то его и тюкнуло – как клювом в темечко: с чего он взял, что бабка на него нажалуется? Чтобы – что? Запихнуть его в тюрьму? Мать – да она костьми ляжет, не позволит; уж если на то пошло, ее саму в дурку запихнет. И старая ведьма это понимает…
Но тогда за каким чертом она ломает комедию, задает дурацкие вопросы: ах, как же мне жить слепой? Вцепилась ему в руку, как клещ, водит его рукой по своим сморщенным щекам… А потом еще и подмигивает…
Зачем она ему подмигивала? А вот зачем: чтобы убедить, уверить его в том, что закроет глаза на эту глупую неудавшуюся операцию; будет молчать в тряпочку и ждать, пока он – не вор, а ее единственный внук – заработает уворованные тысячи, разложит по кучкам и вернет обратно в шифоньер; это – во-первых; а во-вторых, чтобы навести его на мысль, внушить, как это можно и нужно сделать. Соединить одно с другим: ее безумные, из прошлого века россказни с репортажами из ящика, в которых наши доблестные отпускники задают леща укрофашистам, бандеровцам.
Что он, собственно, и сделал, взорвав рунет.
Сказать по правде, он и сам не ожидал такого набега пользователей – от заведомых троллей до полезных идиотов, наперебой дающих комментарии, постящих ссылки и картинки. Через неделю, когда число посещений перевалило сперва за сто, а потом и за триста тысяч, он понял, что, воспользовавшись бабкиной хитрой наводкой (и – да, старая ведьма не подкачала), создал не средненький веб-сайт, типа, по интересам, каких
- Обращение к потомкам - Любовь Фёдоровна Ларкина - Периодические издания / Русская классическая проза
- Сезон дождей - Галина Семёновна Юст - Периодические издания / Русская классическая проза
- Поднимите мне веки, Ночная жизнь ростовской зоны - взгляд изнутри - Александр Сидоров - Русская классическая проза
- Цитадель рассказов: Молчание - Тимур Джафарович Агаев - Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- А рассвет был такой удивительный - Юрий Темирбулат-Самойлов - Русская классическая проза / Прочий юмор
- Перерождённые. Квадриптих 6. Потомки потерянного народа - Voka Rami - Боевая фантастика / Космическая фантастика / Периодические издания / Русская классическая проза
- Ковчег-Питер - Вадим Шамшурин - Русская классическая проза
- He те года - Лидия Авилова - Русская классическая проза
- Потомки Солнца - Андрей Платонов - Русская классическая проза
- Болото - Александр Куприн - Русская классическая проза