Тайны Парижа - Пьер Понсон дю Террайль

— Да, — сказал Эммануэль.

Барон встал и направился к двери. Но на пороге обернулся.

— Бедный маркиз, — сказал он, — настанет и наша очередь, верьте этому… «Герои шпаги будут поражены ею…»

Он поклонился и вышел.

— Ах! — пробормотал Эммануэль, опуская голову на руки. — Этому человеку понадобилось еще раз повторить мне свое мрачное предсказание… я отвратил несчастье только на один миг!

Эммануэль в продолжение еще нескольких минут сидел задумчивый и мрачный, страшась судьбы, самой ужасной из всех опасностей. И он вспомнил о незнакомке, Фульмен, этой странной и таинственной женщине, которая явилась к нему прошлого ночью и принесла ему пятьсот тысяч франков и удалилась, предупредив его, что тайные враги обрекли его на гибель, и дав совет бежать с женою и детьми.

Но разве человек в положении Эммануэля мог это исполнить? Разве депутат, миллионер, короче говоря, маркиз де Флар-Монгори мог бежать, как какой-нибудь банкрот, не оставив после себя следов? Эммануэль подумал об этом и убедился, что это невозможно.

Между тем после ухода барона де Мор-Дье тревога его снова усилилась. Он был вполне убежден, что барон приносит ему несчастье, и мысль, что этот человек переступил порог его дома, ужасала его. В течение часа вслед за уходом Мор-Дье маркиз чувствовал упадок духа, как вдруг ему подали письмо, которое вывело его из этого состояния.

Письмо было послано не почтой. Эммануэль начал рассматривать почерк адреса, который был написан незнакомой ему рукой. Затем он распечатал его и тщетно искал подписи. Письмо было анонимное и содержало в себе одно только слово: «Бегите!»

— Ах! — вскричал маркиз, комкая письмо в руке и поспешно вскочив с места. — Кто присылает мне все эти предупреждения, и уж не ловушка ли это, расставленная моими врагами?

Он встал и принялся шагать по рабочему кабинету в сильнейшем беспокойствии. Маркиз бросил анонимное письмо в камин, но бумага вследствие своей легкости отлетела, не зажегшись, в угол камина и упала на золу. Маркиз поднял записку и принялся всматриваться в единственное заключавшееся в ней слово, ища в нем то, что называют дух почерка. Буквы были неровные и, казалось, были написаны под влиянием чувства страха.

— Бежать! — пробормотал маркиз. — Но куда? Когда и как? Чем мотивировать жене этот внезапный отъезд?

И маркиз, на лбу у которого выступил холодный пот, воскликнул:

— Мне кажется, что я схожу с ума!

Он вышел из кабинета и спустился к жене. Госпожа де Флар сидела в будуаре и читала книгу религиозного содержания. Обе маленькие девочки играли у камина. Маркиз вошел. Госпожа де Флар подняла голову и была поражена бледным и искаженным лицом мужа; она поспешно спросила:

— Боже мой! Что с тобою, друг мой? Эммануэль сел рядом с нею и взял ее руку.

— Я хочу поговорить с вами, — сказал он.

— Говорите, — ответствовала она, взглянув на него с нежностью и смутным беспокойством.

— Вы помните, мой друг, наш вчерашний разговор? — спросил Эммануэль.

— С Октавом де Р.?

— Да.

— Помню, — ответила маркиза. — Но к чему этот вопрос?

— Сейчас увидите. Октав сказал нам, — продолжал маркиз многозначительным тоном человека, который принял внезапное решение, — что на свете бывают люди, которые приносят несчастье, не правда ли?

— Правда, но ни вы, ни я, полагаю, не верите в подобный вздор.

— Вы ошибаетесь…

Маркиза с удивлением посмотрела на мужа. Последний сказал ей с убеждением:

— Я верю.

— Вы… этому верите?

— Верю, что на пути счастливого до некоторых пор человека появляется иногда один из тех приносящих несчастье людей, и вся судьба его меняется.

— Но к чему вы говорите это мне, о Господи!

— Видите ли, — продолжал маркиз, — мне страшно!

— Страшно! Вам?

— Вчера один человек встретился со мною в то время, когда я выходил из посольства, и этот человек сказал мне с отвратительной улыбкой: «Вы очень счастливы, маркиз, но вашему счастью наступит конец», — и страх охватил меня; действительно, вечером у меня случилась самая глупая, самая безрассудная ссора, а сегодня утром я дрался на дуэли.

Маркиза вздрогнула при этом воспоминании. Де Флар продолжал:

— Однако моя счастливая звезда оказала мне покровительство. Эта звезда, как вы прекрасно знаете, вы, мой друг, ваша улыбка, ваш нежный взор, ваша любовь.

— Дорогой Эммануэль!

— Но, — грустно продолжал маркиз, — я опять видел этого человека, эту зловещую птицу, как говорит Октав.

— Вы… его… снова видели?

— Да.

— Когда?

— Час назад.

— Значит, вы выезжали?

— Нет, он был здесь.

— Здесь! — вскричала маркиза. — И он осмелился?

— И с тех пор, — сказал Эммануэль, — мне кажется, что дом, где мы живем, собирается обрушиться на нас, и я решил бежать. Видите ли, друг мой, — продолжал Эммануэль с лихорадочным воодушевлением, — страх мой необъясним, но я трепещу за вас, за себя и за наших детей.

— Но вы с ума сошли, друг мой!

— Может быть… Но я боюсь…

— Кто же этот человек, встреча с которым приводит вас в такое беспокойство? — растерянно спросила маркиза.

Эммануэль вздрогнул при этом вопросе.

— Этот человек, — ответил он, — негодяй, бродяга, носящий имя, которое он потерял право носить. Этого человека вы знаете, вы, носившая одно имя с ним…

— Барон! — вскричала госпожа де Флар с ужасом и отвращением.

— Да, — ответил маркиз, — барон де Мор-Дье, который смотрел на меня вчера и сегодня своими мутными потухшими глазами и который предсказал мне, что судьба собирается обрушиться над нами.

Маркиза побледнела как смерть, и судорожная дрожь пробежала у нее по телу.

XXVIII

Наступило короткое молчание между супругами, молчание тяжелое, гнетущее. Внезапно произнесенное имя де Мор-Дье пробудило в маркизе тяжелые воспоминания, которые даже семь лет счастья не могли совершенно изгладить. Она вспомнила своего покойного старика мужа, бывшего ей скорее отцом, старика, разбитого болезнью, недуги которого она всячески старалась облегчить, и который сошел в могилу, скорбя о том, что не может передать свое родовое имя настоящему сыну, потому что, по закону, его носил человек, в чьих жилах не текло ни одной капли его крови. И так как покойный барон де Мор-Дье чувствовал ненависть к этому наследнику, то и баронесса де Мор-Дье, в настоящее время маркиза де Флар, питала к нему такое же чувство.

Что касается Эммануэля, то его, казалось, преследовало какое-то привидение, видимое только ему одному.