На день погребения моего - Томас Пинчон

не более чем интерес к чудаковатой Новинке, но многие общались с помощью газа по эмоциональным причинам, в том числе те, кто был так яростно зол на работу почты, что мог даже попытаться бросить бомбу в почтовый ящик, не говоря уж о толпах Суфражисток, выстроившихся в очередь перед ними. Скотланд-Ярд, проявив максимально живой интерес, какого можно было от него ожидать, создал отдел контроля трафика Газа.

— Что касается Реплевина, честно говоря, в Скотланд-Ярде мнения разделились. Некоторым кажется, что он занимается этим, как они говорят, из чувства прекрасного. Я не очень-то разбираюсь в современной поэзии, но узнаю коды, когда их увижу, и наш Ламонт, похоже, использует код какой-то просто изуверский. Дешифровщики бьются над ними круглые сутки, но до сих пор его не раскололи.

 — Известно, откуда он исходит? Английский? Немецкий?

 — О да, не говоря уж о русском, турецком, персидском, пушту, а также небольшом участке Горы Таджик. Что-то там происходит, уж точно. Конечно, у нас нет разрешения официально явиться в это помещение с визитом, но мы задались вопросом, не можете ли вы, учитывая весь этот сыр-бор с Шамбалой, поскольку вы сейчас в И. П. Н. Т., и лично вы пользуетесь такой свободой от юридических ограничений, о которой мы можем лишь мечтать...ну, вы понимаете.

 — Как бы я поступил? Я просто сломал бы ящик и посмотрел бы, что там внутри.

— И нашли бы там кучу драгоценных китайских осколков, а затем я оказался бы в Севен Дайлс, где мне пришлось бы среди ночи светить фонарем в мусорные баки. Наверное, нет, — он рассматривал разрушительные итоги своего завтрака. — Вы не знаете, в этом здании можно найти хорошее блюдо тушеной фасоли? Кажется, никогда здесь не было ничего подобного.

— Думаю, что-то религиозное, — Лью указал пальцем на табличку, висевшую на двери кухни, с надписью êõÜìùí 'áðÝ÷ïõ, «Избегайте бобов», по словам Нэвилла и Найджела, пряма цитата из самого Пифагора.

— Ну тогда мне, наверное, лучше доесть этот пудинг с изюмом.

На уме у Инспектора было не только это, но для начала он взял ярмутскую копченую сельдь и несколько булочек с изюмом.

— Хочу еще раз напомнить, как мало энтузиазма испытывают в Скотланд-Ярде в связи с вашим неослабевающим интересом к так называемому бомбисту из Хедингли.

— Вы его вычислили наконец-то, да?

— Мы нащупали несколько перспективных ниточек, сейчас расследование находится в чрезвычайно чувствительной фазе.

 — Звучит знакомо.

— Ну а из-за кого мы до сих пор его не поймали, если не из-за этих неуполномоченных дилетантов, работающих спустя рукава и вечно подкладывающих нам свинью.

—  И не говорите. Сколько наших там?

  — Вы один. Это только кажется, что вас там дюжина.

—  Но он знает, что я его преследую. Думаю, вам, ребятам из Скотланд-Ярда, нравится идея запустить такого вот козла отпущения, чтобы приманить и, возможно, заставить совершить ошибку.

  — Сегодня вы полны гордыни.

— Обычно я полон своим завтраком, но сегодня не похоже, что что-то здесь осталось.

—  Да, ладно, если не возражаете, думаю, я возьму этот кусочек «формы», необычного она цвета, скажу я вам, интересно, из чего она, ммггххбгг...

—  Наверное, вам лучше об этом не знать.

 В это мгновение в зал вошел прислужник с сообщением для Лью, который должен был отправить отчет в офис Великого когена Нукшафта.

Инспектор Эйкром старательно вытер лицо, трагически вздохнул и приготовился вновь отбыть на Набережную, к ее холодным домам из покрытого сажей кирпича, синим фонарям и запаху лошадей.

Великий Коген встретил Лью в официальном убранстве — в мантии из ткани ламе, подбитой искусственным горностаем. На его голове красовался головной убор ярко-пурпурного цвета с золотой вышивкой на иврите, это можно было бы назвать ермолкой, если бы не высокая тулья, спереди и сзади вмятины в стиле фетровой шляпы «трильби».

 — Если хочешь выслужиться, парень, лучше сделать это сейчас, пока у тебя есть такая возможность, поскольку срок моих полномочий почти истек, да, я снова стану Младшим Когеном, маленьким Ником Нукшафтом, воистину благое избавление, теперь новый бедолага будет наслаждаться этим неблагодарным подхалимажем, пока его не отзовет Верховная Директория, год за годом лишь сокращающая свой бюджет, подобно миссионерам, которых отправили к враждебным берегам, нас оставили на прихотливую милость Господа, а далеко за морем, среди удовольствий домашней жизни, те, кто подписал указ о нашем изгнании, веселятся и громко хохочут.

  — Напоминает историю о здешней стряпне, — сказал Лью.

  — Мне ужасно жаль, — потупив взор. — Справедливый упрек.

  — Нет, Коген, я бы никогда...

— О, да-да, ты не первый... Сам видишь, в каком я состоянии... Брат Базнайт, мы не хотели втягивать тебя в эту историю с Шамбалой, но война неизбежна, возможно, уже в разгаре, у нас каждый солдат на счету. Инспектор Эйкром посвятил тебя в дело Ламонта Реплевина, но существуют аспекты, которые Столичная полиция не в состоянии понять, поэтому я должен тебе сообщить, что в распоряжении этого Реплевина находится карта Шамбалы.

   Лью присвистнул:

  — Которую все ищут.

— Но в ней есть смысл лишь при условии, если смотреть на нее через устройство под названием Параморфоскоп.

  — Хотите, чтобы я ее выкрал?

 — Если Реплевин знает, что у него в руках, он уже спрятал ее в надежном месте. Но он может исходить из абсолютно других предпосылок.

— Полагаю, это значит, что я должен проникнуть к нему и осмотреться. Можете намекнуть, что мы ищем?

 —  У нас есть похожая карта Бухары, которую датируют тем же периодом.

Он достал листок с изображением плана, в котором Лью не увидел совсем никакого смысла.

Быстро справившись в «Словаре пригородов» Келли, Лью нашел свою шляпу и вышел на улицу. Когда он добрался на вокзал, уже опускались сумерки с настоящим зимним туманом, становившимся всё плотнее, капли воды конденсировались на шляпах рабочих и создавали свечение, некоторым нервным натурам казавшееся зловещим. Первые бледные мужья вечера стояли и ждали пригородные поезда, которые не собирались прибыть ни в какую точку