Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев

пошел. Выпил первый в своей жизни стакан водки. И познакомился с моим другом на всю жизнь. С тем здоровым парнем, который одолжил мне утюг. Юрий Иванович Минаев. Его так и звали еще в студенчестве даже друзья — Юрий Иванович. Он тогда был уже на пятом курсе. А Ясер Арафат учился во Владивостокском технологическом институте вместе с братом Юрия Ивановича — Сергеем Ивановичем. Его тоже только по имени-отчеству называли. Поэтому в компании Юрия Ивановича часто были однокурсники брата из технологического.

Во время нашего застолья к Юрию Ивановичу пришел еще мой знакомый по абитуре, будущий педиатр Шура, оказалось, что с моим новым другом он тоже знаком. Шуре пришло в голову повторить свое быкование ни с того ни с сего, он предложил мне покинуть компанию, потому что первакам со старшаками пить рано. Я даже не успел его послать, как встрял Юрий Иванович, внятно объяснив этому педиатру, что он сам решает, кому и что в его комнате делать. Шура хоть и был боксером-КМС, но Юрий Иванович был таким же боксером и кулаки у него были побольше. Да и вся общага знала, что от Минаева может прилететь так, что долго будет потом голова болеть.

На том этаже, где жил Юрий Иванович, дедовщины в общаге не было. Он умел доходчиво объяснять, что здесь не армия, чтобы эту дрянь заводить. Студентом-первокурсником он сам нарвался на это явление, ему пришлось несколько раз биться со старшекурсниками. В отличие от многих, переживших дедовщину, он не стал сам в последующем «дедовать», напротив, стал с ней бороться. Вообще, он до сих пор для меня пример правильного во всех отношениях человека.

* * *

И Юрий Иванович в первый же день знакомства начал мне советовать то, чего я уже на абитуре наслушался от педиатров: забирать документы из «ларька», потому что в медицине без блата и партбилета ловить нечего, кроме того, что всю жизнь копейки от зарплаты до зарплаты считать.

— А ты сам почему не забрал и до пятого курса доучился?

— Потому что был дураком и не слушал умных. А теперь уже поздно. И ты меня, конечно, не послушаешь и потом будешь так же локти кусать. Мы же сами себе умные.

Конечно, мы и были сами себе умные. Нам казалось по глупой молодости, что мы особенные, будущие гении, нам всем светит особенно великая судьба в истории человечества.

Впрочем, благодаря знакомству с парнями из технологического института, я уже на первом курсе начал понимать кое-что. Побывал несколько раз в их общаге. Там было всё совершенно по другому. Везде чистота, всё отремонтировано. Комнаты — по типу номеров в неплохих гостиницах, нормальная мебель, хороший ремонт, ничего разбомбленного.

Студенты — такие же парни и девчонки, даже более расхлябанные, чем в мединституте. Но если тебя селят в нормальную комнату и все вокруг живут в таких же комнатах, то зачем тебе, выжидая момент, когда общага опустеет на каникулах, вышибать чью-то дверь и стаскивать к себе столы и стулья, хоть как-то отличающиеся от тех, которые выбрасывают нормальные люди на помойки?

Разница между общежитиями была настолько разительной, что я не мог скрыть удивления, причину этого различия мне объяснил Сергей Иванович:

— Вы же — Минздрав, непроизводственная сфера, прибыли от вас государству нет, поэтому вы никому не нужны. А мы — министерство легкой промышленности. Богатые. Тебе потому и говорят — бросай свою нищую медицину.

А еще лучше это положение объяснял задолго до 80-х годов И. В. Сталин:

«…Его можно объяснить лишь основным экономическим законом современного капитализма, то есть необходимостью получения максимальных прибылей.»

Но мы тогда думали, что это просто при социализме так и должно быть: гегемону — сливки, прочей всякой интеллигенции — объедки. От нее же — никакой прибыли.

* * *

Дальше, когда я пошел работать, близко соприкоснулся с врачами и медициной уже как с коллегами, сначала санитаром, потом медбратом и фельдшером, ждало еще одно неприятное открытие: великое завоевание Советской власти — 8-ми часовой рабочий день из медицины ушел, как объяснили старые врачи, еще в самом начале 60-х годов.

Я помню буквально только 3–4 женщин-врачей, которые работали на ставку, у них мужья хорошо зарабатывали, да еще врачи в предпенсионном возрасте. И в больницах, и на «Скорой помощи» подавляющее большинство медиков пахало на полутора ставках, как минимум. Некоторые ухитрялись и еще 0,25 ставки прихватывать. Младший и средний персонал часто по двум трудовым книжкам работал в разных больницах на двух ставках, ставка — в одной, ставка — в другой. Моя тёща и ее сестра медсестрами так всю жизнь проработали, заработав инвалидности к 50-ти годам.

Это работа на износ. Это каторга. 12-ти часовой рабочий день, да еще часть его приходилась на ночные дежурства. И при этом врачу, пока у него не накопились начисления за стаж, удавалось наработать на зарплату в 180 рублей, в лучшем случае, анестезиологам-реаниматологам, с вредными условиями труда — 200, тоже в лучшем случае. Т. е., молодость проходила в пахоте, зарабатывались на этой каторге многочисленные болячки. И когда набегали доплаты за стаж, здоровья уже не хватало вкалывать по 12 часов, зарплата оставалась в тех же пределах — 180 рублей, только уже на ставку.

Но и это еще не всё. 180 рублей заработать на чистых полутора ставках было почти нереально обычному врачу поликлиники или районной, городской больницы. Потому что при том, что в СССР врачей на 1000 человек населения было больше всего в мире, медицина была устроена так, что их в любой больнице не хватало. Поэтому часто врачи работали за себя и за того парня. Фактически, выполняя двойную работу. Но получали за «того парня» 30% его ставки. Называлось это — совместительством. А уже после такого совместительства на полторы ставки ты можешь работать только три–четыре месяца в году, иначе сдохнешь.

Из всех профессий, у врачей — самая тяжелая работа (исключая, конечно космонавтов и летчиков-испытателей). Она невероятно тяжелая. Так выматывать человека, как его выматывает работа, связанная с тяжелым и постоянным психическим напряжением, никакая работа не выматывает.

* * *

А сколько нужно было в 80-е годы студенту денег, чтобы прожить? Есть, конечно, среди моих ровесников и такие, которые вспоминают, как они в замечательных советских столовых замечательно на 40 копеек обедали и на всю стипендию в 40 рублей весь месяц гудели по-барски. Стремление противопоставить всему плохому при нынешнем капитализме всё хорошее при утерянном «социализме»