Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Нэнси Астор[1629] во время визита в Москву в 1931 году со свойственной ей прямотой спросила Сталина, когда будет положен конец массовому убийству западных славян. «В этом больше нет необходимости», – ответил Сталин. Необходимость, очевидно, все-таки была[1630].

В апреле отношения между союзниками ухудшились: не только между Россией и Польшей, но и между англо-американцами и Москвой. Необходимость встречи Рузвельта с Черчиллем была очевидна. Требовалось понять, что можно сделать (или сказать), чтобы успокоить Сталина и решить вопрос с операцией на Сицилии. Что касается последнего, то свое слово должен был сказать Джордж Маршалл, который пока не принял решения. Однако Брук, отправивший все имевшиеся в наличии десантные средства из Британии в Северную Африку, фактически решил вопрос в пользу средиземноморской стратегии. Решение Брука в какой-то мере было реакцией на отправку адмиралом Кингом своих десантных судов в Тихий океан, где Макартур и адмирал Нимиц готовились к рейду на Токио. Тем не менее Брук расценил это как очередной удар по стратегии «в первую очередь Европы». Пентагон с неодобрением отнесся к отправке десантных судов, предпринятой Бруком (строительство здания штаб-квартиры было закончено в январе 1943 года), и подчеркнул необходимость встречи Черчилля с Рузвельтом в ближайшем будущем. Позднее Черчилль написал: «Я знал, что нас разделяли глубокие противоречия, которые, если их не урегулировать, могут привести к тяжелым последствиям и ослабить наши действия в оставшуюся часть года»[1631].

Этим он хотел сказать, что у британцев и американцев не было согласованной стратегии военных действий в Европе по окончании операции в Северной Африке. На этом фронте союзники смогли добиться больших успехов. В конце марта Монтгомери, прорвав линию Марет, продвигался в северном направлении, а Паттон, пробившись через горные перевалы, повернул на восток и вышел на левый фланг оси. Утром 7 апреля передовые отряды 8-й армии и 2-го корпуса Паттона обнаружили, что враг исчез с линии фронта. В то утро британский разведывательный дозор натолкнулся на разведывательный дозор 2-го корпуса Паттона. Сержант Билл Браун из графства Девон сказал: «Это, безусловно, приятный сюрприз». Рядовой Перри Пирс из Кентукки ответил: «Всегда приятно встретить кого-то, кроме нацистов». Всего за шесть недель – с начала марта, когда заболевший Роммель вернулся в Германию, и до середины апреля – преимущество в Тунисе, в небе, на море и на суше перешло от оси к союзникам. К 20 апреля Монтгомери, генерал Андерсон, французы и Джордж Паттон взяли в клещи армию Арнима[1632].

Битва за Тунис вступила в решающую стадию, которую Черчилль в разговоре с Гарольдом Николсоном и Даффом Купером[1633] за рюмкой портвейна в курительной комнате парламента назвал временем, когда необходимо «сражаться стиснув зубы».

Вечером Николсон написал в дневнике о Черчилле: «Он, как обычно, был в хорошем настроении». В тяжелейшие моменты в течение прошлых трех лет его веселость была притворной, но Черчилль всегда был полон решимости и не терял присутствия духа. Когда Николсон спросил относительно позиции бея Туниса, Мухаммеда VII аль-Мунсифа, которого «свободные французы» обвиняли в симпатиях Виши и называли немецкой марионеткой, Черчилль ответил: «В будущем он будет называть себя Obey» («повинующийся»; игра слов: bey – правитель, to obey – повиноваться). Черчилль сообщил Николсону, что Королевские военно-воздушные силы уничтожили немецкие транспортные самолеты, возвращавшиеся на Сицилию после доставки подкрепления Арниму. И он узнал, что Ватикан только что опубликовал список военопленных, в числе которых сын Вайолет Бонем-Картер, Марк. Он сказал Николсону: «Я молюсь только об одном», чтобы на борту немецких самолетов «не было наших военнопленных»[1634].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Британские военнопленные не погибли, но Черчилль был прав насчет необходимости «сражаться стиснув зубы». К 22 апреля у Арнима осталось всего 76 танков, возникла проблема с бензином, и немцы стали использовать в качестве топлива местное вино. Союзники наступали по всей 130-мильной линии фронта, изгибавшейся от мыса Бон, на юге, где окопалась 8-я армия, к западу, затем уходившей на север, где находилась 1-я армия Андерсона, и упиралась в побережье Средиземного моря, приблизительно в 40 милях западнее Бизерты. Солдат оси было больше, чем взятых в плен в Сталинграде; – за каждым кряжем, в каждом пересохшем русле, на каждой дороге и тропинке были установлены немецкие пулеметы и противотанковые орудия. Александер полагал, что 2-й американский корпус, располагавшийся между Андерсоном и «Свободной Францией», окажет поддержку на завершающем этапе. Но в дело вмешались политики из Вашингтона. Эйзенхауэр, под давлением со стороны домашних стратегов, объяснил Александеру, что если американцы решат, что их солдаты «не сыграли решающей роли, то они еще больше будут настаивать на необходимости боевых действий против японцев» и, соответственно, у них пропадет желание бороться с Гитлером. В этой связи Айк попросил Александера дать возможность 2-му корпусу сыграть более значимую роль на завершающем этапе. Александер нехотя согласился и приказал 2-му корпусу переместиться к северу от 1-й армии Андерсона. Таким образом, 2-й корпус оказался в первых рядах на заключительном этапе сражения. Паттон не мог возглавить это сражение, поскольку отправился в Рабат, чтобы заняться планированием Сицилийской кампании, в которой должен был возглавить американские силы. Эйзенхауэр назначил командовать 2-м корпусом своего заместителя, генерал-майора Омара Брэдли. Французы заняли позицию между Андерсоном и Монтгомери, у мыса Бон. Все шло по плану. Черчилль взял Арнима в клещи[1635].

После того как в марте в Блетчли взломали код немецких подводных лодок, маршруты конвоев обходили те зоны, где рыскали волчьи стаи. В результате потери союзников в тоннаже в апреле (250 тысяч тонн) снизились почти на две трети по сравнению с мартом. Потери были заметно меньше, но все-таки весьма значительные, чтобы праздновать победу. И если целью Дёница было вести борьбу таким образом, чтобы дело не двигалось с мертвой точки, то есть не допуская высадки союзников на континенте, то в таком случае он действовал весьма успешно. Действительно, американская пресса заявляла, что он выигрывает на данном этапе. Time написал, что «обнадеживающим фактом для немцев» является то, что «Германия продолжает одерживать победу в Битве за Атлантику… Черчилль и Рузвельт подчеркивали, что союзники не могут рассматривать возможность крупномасштабного наступления на континенте до тех пор, пока преимущество на стороне немцев». К началу мая положение оставалось прежним. Адмирал Эрнест Кинг, привыкший действовать напрямую, заявил: «Мы решаем проблемы, связанные с подводными лодками… Мы ожидаем решить ее через четыре-шесть месяцев». То есть в октябре. Это было первое (и непреднамеренное) публичное признание со стороны англичан и американцев, что крупномасштабное вторжение в Европу не будет предпринято до тех пор, пока на Ла-Манше не установится подходящая погода, то есть не раньше мая – июня 1944 года[1636].

Завсегдатаи вашингтонских баров и лондонских пабов задавались вопросом, что миллион американских и британских солдат в Англии и Африке сделал за этот год? Тот же вопрос беспокоил и Черчилля. Сейчас он был уверен в том, что вскоре операция в Тунисе будет успешно завершена, и собирался воспользоваться победой, чтобы получить максимум преимуществ. В связи с этим 29 апреля он предложил Рузвельту организовать встречу, чтобы решить, куда двигаться дальше после того, как они одержат победу в Северной Африке, и обсудить детали операции на Сицилии. Италия казалась Черчиллю очевидной целью. Однако существовала еще одна проблема, которую было необходимо решить. Американцы не предоставили сведения об атомной бомбе, несмотря на достигнутые годом ранее соответствующие договоренности. Гарри Гопкинс обещал Черчиллю в Касабланке, что ситуация будет «исправлена». Однако этого не произошло. Американцы, сказал лорд Червелл Черчиллю, не предоставляют никакой информации. Разгневанный Черчилль спросил, когда британские ученые смогут начать работать в одностороннем порядке. Червелл ответил, что для этого потребуется, возможно, от шести до девяти месяцев, в том случае, если этому вопросу будет уделяться первостепенное внимание, а финансирование разработок будет осуществляться за счет урезания бюджетных расходов на военные программы. Предстояло обсудить и ряд других актуальных вопросов. На повестке дня были поляки, «Свободная Франция», арктические конвои и Тихоокеанский театр военных действий. Когда Рузвельт не дал своевременного ответа на предложение организовать встречу, Черчилль озвучил свою позицию Гопкинсу, добавив, что врачи рекомендуют ему воздерживаться от полетов, опасаясь ухудшения состояния из-за пневмонии. Следовательно, он может отправиться в Вашингтон только на корабле и, значит, прибудет в Вашингтон 11 мая. Наконец, 2 мая Рузвельт ответил так, будто приглашал на выходные поиграть в бридж старого товарища по Гарварду, с которым делил комнату: «Я по-настоящему рад, что вы приезжаете… Я, конечно, хочу, чтобы вы остановились здесь [в Белом доме] у меня»[1637].