Ленин. Спаситель и создатель - Сергей Кремлев

Отряд Преображенского гвардейского полка под командованием начальника контрразведки Бориса Никитина отправился на квартиру старшей сестры Ленина – Анны Елизаровой-Ульяновой, где жили Ленин и Крупская. Тщательнейший обыск ничего не дал, но „история“ разрасталась, партия большевиков ушла, фактически, в полуподполье и в подполье.

6 июля в сторожке завода „Русский Рено“ прошло совещание исполнительной комиссии Петроградского комитета РСДРП(б) с участием Ленина, где было решено призвать рабочих к возобновлению работ с утра 7 июля.

7 июля 1917 года премьер князь Г. Е. Львов подал в отставку и министром-председателем Временного правительства был назначен А. Ф. Керенский.

7-го же июля на квартире тестя Сталина – большевика С. Я. Аллилуева, собрались члены ЦК Ленин, Сталин, Ногин, Зиновьев, Каменев и ряд партийных работников, в том числе – Орджоникидзе и Стасова. Обсуждался и вопрос о явке Ленина на суд. Вначале Владимир Ильич сгоряча решил явиться, но в итоге было принято решение на суд не являться. В бюро ЦИК Ленин написал:

„Сейчас только, в 3 1/4 часа дня, 7 июля, я узнал, что у меня на квартире был сегодня ночью обыск, произведённый вопреки протестам жены, вооружёнными людьми, не предъявившими письменного приказа. Я выражаю свой протест против этого, прошу Бюро ЦИК расследовать это прямое нарушение закона.

Вместе с тем я считаю своим долгом официально и письменно подтвердить то, в чём, я уверен, не смог сомневаться ни один член ЦИК, именно: что в случае приказа правительства о моём аресте и утверждения этого приказа ЦИК-том, я явлюсь в указанное мне ЦИК-том место для ареста.

Член ЦИК Владимир Ильич Ульянов

(Н. Ленин)“[766]

Увы, „социалисты“ Керенский, Чхеидзе, Церетели, Чернов и иже с ними уже пустились во все тяжкие, и их „гарантии“ – даже если бы они были даны – не стоили бы тех чернил, которыми были бы написаны.

К тому же, 9 июля Бюро ЦИК фарисейски отказалось от права на неприкосновенность своих членов при условии, что правительственные власти „будут предупреждать ЦИК об арестах за 24 часа и предоставят ему возможность следить за ходом расследования“[767].

Но это подлое и одновременно жалкое „постановление“, принятое исключительно против Ленина, не могло послужить для окончательно саморазоблачившихся ренегатов даже „фиговым листиком“.

Отношение к большевикам изменилось у многих в день-два разительно! Антиленинский „чёрный пиар“ об „измене“ Ленина – а других причин к общественной обструкции не было! – своё дело сделал. Особенно эффективно удалось обработать солдат, тем более, что большевизированные части отправили на фронт. С рабочими номер с „пиаром“, конечно, не проходил, но они пока что были из процесса выведены – в Питере властвовал юнкерский штык.

Не обошлось без трагикомических деталей. На рассвете 6 июля сводный отряд из Петроградского полка, восьми броневиков, трёх рот Преображенского, Семёновского и Волынского гвардейских полков, отряда моряков Черноморского флота, нескольких отрядов юнкеров, курсантов авиашколы и отряда самокатчиков (военных велосипедистов) при поддержке тяжёлой (!) артиллерии приготовился штурмовать дворец Кшесинской.

Большевики успешно и безболезненно прорвались через всю эту ораву к Петропавловской крепости, гарнизон которой им сочувствовал, но днём войска заняли и крепость.

Начались аресты.

А на чердаке особняка Кшесинской обнаружили кипы листовок погромного дубровинского „Союза Михаила Архангела“, оставшиеся с царских, конечно, времён… Тем не менее „Петроградская газета“ 8 июля радостно сообщила „сенсацию“:

„Ленин, Вильгельм II и д-р Дубровин (известный деятель правых) в общем союзе. Доказано: ленинцы устроили мятеж совместно с марковской и дубровинской чёрной сотней“[768].

Н-да…

Ленин и Вильгельм, это ещё куда ни шло…

Но Ленин и Дубровин? Это была уже чистая, незамутнённая социальная паранойя.

Воистину: „всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно“…

В первые дни Ленин был, пожалуй что, и выбит из колеи, – на это особенно упирали в своих послеоктябрьских воспоминаниях Зиновьев и Каменев. Однако не очень-то в это верится, если иметь в виду период, а не два-три дня.

Нельзя, правда, сбрасывать со счёта и то, что Крупская вспоминала – когда вечером 7 июля она уходила от Аллилуевых, Владимир Ильич сказал: „Давай попрощаемся, может не увидимся уж…“

С другой стороны, сам Сергей Аллилуев пишет о „необычайном спокойствии“ Ленина в тот день. Впрочем, мужественный человек, приготовившись ко всему, и должен быть собран и спокоен.

Полные самообладание и собранность видны и из записки Ленина Каменеву, посланной последнему между 5 и 7 июля:

„Entre nous (франц. „между нами“. – С.К.): если меня укокошат, я Вас прошу издать мою тетрадку: „Марксизм о государстве“ (застряла в Стокгольме). Синяя обложка, переплетённая. Собраны все цитаты из Маркса и Энгельса, равно из Каутского против Паннекука. Есть ряд замечаний и заметок, формулировок. Думаю, что в неделю работы можно издать. Считаю важным, ибо не только Плеханов, но и Каутский напутали. Условие: всё сие абсолютно entre nous!“[769]

Это ведь не поза, не рисовка: в коротком доверительном письмеце два раза подчёркнуто, что всё – строго конфиденциально. Так или иначе, внутренний раздрай у Ленина если и был, наружу не выплёскивался. Внутри себя полководец может быть настроен в какой-то момент и мрачно – он тоже человек, но его армия должна быть уверена в его уверенности.

Впрочем, время сомнений и тягостных раздумий длилось считанные дни: надо было воевать – всё так же словом, и опять воевать словом из подполья.

И началось последнее подполье Ленина.

Недолгое…

В конце сентября 1917 года – ещё до того, как большевики взяли власть, Ленин, находясь в Выборге, начал писать работу с удивительным по задору названием „Удержат ли большевики государственную власть?“ Он закончил её 1(14) октября, и в октябре же 1917 года она была опубликована в № 1–2 журнала „Просвещение“.

В своей работе Ленин писал:

„После июльских дней мне довелось, благодаря особенно заботливому вниманию, которым меня почтило правительство Керенского, уйти в подполье. Прятал нашего брата, конечно, рабочий. В далёком рабочем предместье Питера, в маленькой рабочей квартире подают обед. Хозяйка приносит хлеб. Хозяин говорит: „Смотри-ка, какой прекрасный хлеб, ‘Они’ не смеют теперь, небось, давать дурного хлеба. Мы забыли, было, и думать, что могут дать в Питере хороший хлеб“…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});