Дура LEX - Борис Палант

— Вы не думайте, я не лесбиянка.

— Вы читали эту легенду? — спросил я.

— Читала, — ответила Нина. — У меня в прошлом месяце интервью по ней было в иммиграционной службе.

— Ну и чем закончилось интервью? — спросил я.

— Раз я у вас, понятно, чем, — логично ответила Нина. — Теперь меня в иммиграционный суд вызывают. Йося не адвокат и пойти со мной в суд не может.

— Нина, тут такое понаписано, что никакой адвокат вас не вытащит. Это абсолютно проигрышное дело. Как вы могли согласиться на такую легенду? Здесь же одна чушь! — начал я распекать Нину.

— Дело в том, что у меня есть жених-американец. Как вы думаете, брак с ним меня спасет?

— Нина, вы же под присягой минимум час рассказывали иммиграционному офицеру, что вы лесбиянка. Какой брак? Кто поверит, что этот брак настоящий? Неужели вы не понимаете, что, выбрав с Йосей лесбийскую легенду при подаче документов, вы тем самым перекрыли себе возможность настоящего брака? Тут или пан, или пропал!

Нина всплакнула.

— Какая я идиотка! — сквозь слезы сказала она. — Неужели ничего нельзя сделать?

Нина совершила две большие ошибки. Первая — ее легенда не имела никаких привязок к ее личной жизни. Она не знала не только, что такое лесбийская любовь, но и что значит быть избитой, затравленной и униженной. Разумеется, ей на интервью не поверили. Вторая ошибка — легенда долгое время будет сказываться на жизни Нины. Как, на самом деле, лесбиянка может в одночасье поменять ориентацию и выйти замуж, если только не фиктивно? Это все равно что мужик расскажет на интервью, как потерял член в результате преследований, а затем попросит грин-карту на основании женитьбы на американской гражданке. Конечно, есть люди с бисексуальной ориентацией, но аргумент, построенный на бисексуализме, неминуемо повлечет за собой вопрос: если вы бисексуалка, то почему вы об этом вспомнили только сейчас, в Америке, когда вам ничто не угрожает, и совершенно не помнили об этом вашем свойстве в России, когда вас били и мучали за лесбиянство?

Для того чтобы врать правдоподобно, нужно «прожить» свою легенду. Эту простую истину замечательно раскрыл в своем романе «Маленькая барабанщица» Джон Ле Карре. Вместе с агентом израильской разведки героиня романа проделывает полностью все путешествие, которое она якобы совершила с арабским террористом. Израильтянин знает все привычки и повадки араба и в общении с героиней ведет себя в точности так, как вел бы себя араб. В итоге героине, попавшей в лагерь палестинцев, практически не приходится врать — она честно рассказывает, как они ехали, о чем говорили, как занимались любовью. Утаивает она только одну маленькую деталь — вместо араба в реальной жизни был офицер израильской разведки. «Прожив» всю дорогу, испытав все нюансы отношений, героиня теперь может обмануть подозрительных палестинцев.

Иностранцу, просящему политическое убежище, как и Маленькой барабанщице Ле Карре, нужно играть самое себя. Нужно почувствовать боль и унижение еврейского парня, попавшего в Советскую армию, или боль негритянского парня, которого лупят озверелые украинские расисты, или унижение и страх лесбиянки в российском уездном городе, где ее терзают все кому не лень. По Ле Карре, все эти соискатели должны были бы на самом деле пройти через избиения, оскорбления и однополый секс, но такой подход к делу я клиентам, по известным причинам, предложить не могу.

Вместо этого я предлагаю представить себя на месте своего героя, то есть себя же, но в иных обстоятельствах. Вспомните плевок в рожу, который вы получили в третьем классе от хулигана Витьки, и совместите этот плевок с участковым милиционером или с предводителем антисемитской банды. Удар по носу футбольным мячом, который вы испытали в детстве, пусть будет нанесен тяжелым кулаком лейтенанта КГБ Егора Остапчука после того, как вы гордо ему ответили, что друзей не выдаете.

Джастин слушал мои наставления и делал какие-то записи. На одной из встреч он попросил меня пооскорблять его немножко, чтобы потренироваться в приведении себя в нужное эмоциональное состояние. Я согласился.

— Грязная черножопая скотина! — начал я.

Джастин рассмеялся и сказал, что такие оскорбления его совсем не трогают.

— Тупая обезьяна, где хвост потеряла? — тужился я.

Джастин опять рассмеялся:

— Это меня тоже совсем не трогает.

— Джастин, — серьезно сказал я, — ты знаешь, почему тебя пригласили в Гарвард? Дело в том, что в Америке происходит обратная дискриминация, то есть теперь дискриминируют белых. Ты получил приглашение только потому, что ты черный, а следовательно, требования к тебе будут предъявляться совсем другие, заниженные. Ты получишь «А» там, где еврею поставили бы в лучшем случае «Б». Так белые люди извиняются перед черными за рабство, в которое черных продавали в основном сами же черные. Но рабство не имеет никакого отношения к ай-кью — коэффициенту умственного развития. Евреям тоже, знаешь, не сладко приходилось, а вот коэффициент этот у них почему-то самый высокий.

— И какой же у негров Ай-Кью?

— На одно стандартное отклонение ниже среднего. То есть при среднем коэффициенте сто, у вас, брат, он порядка восьмидесяти пяти.

— А у евреев какой?

— На одно стандартное отклонение выше среднего, то есть в районе ста пятнадцати. Так как, спрашивается, евреи могут учиться с неграми в одной школе, в одном классе, где учителя должны равняться на худших? А между ними разница в два стандартных отклонения!

— Тем не менее я учусь лучше многих белых.

— Не путай способность соображать с накоплением элементарных знаний. Ты прекрасно знаешь, что в Нью-Йорке белые студенты учатся почти так же хреново, как и черные, поскольку, как и черные, они просто не учатся. А ты, в отличие от них всех, учился. На этом фоне ты и выбился в люди. Ты представляешь, что тебя ждет в Гарварде? Там все учатся, хотя и там тебе будут делать послабления.

— К чему ты мне все это рассказываешь?

— Ты же просил меня пооскорблять тебя, чтобы дать тебе эмоциональную привязку.

— Ты на самом деле веришь во все это?

— Джастин, это не вопрос веры, это, к сожалению, научный факт. Но не сомневаюсь, что твой ай-кью ничуть не ниже моего.

— Мой сто тридцать пять. А какой твой?

— Сто двадцать семь. Я довольно продвинутый еврей, а ты экстраординарный негр. Для тебя все пути открыты, только получи это убежище.

— Я не чувствую себя униженным. У меня почему-то нет боли за негров — честно, меня это не трогает. Я думаю, что мне не нужна эмоциональная привязка. Неужели со своими ста тридцатью пятью очками я не обведу вокруг пальца офицера иммиграционной службы, у которого в лучшем случае сто десять?

— Так думать — большая ошибка. У собаки, которая натренирована вынюхивать наркотики, ай-кью вообще ноль, а обмануть ее практически невозможно.

— Именно потому и невозможно, что ноль. У нее нет сомнений, ее нельзя пустить по ложному следу. Или кокаин есть, или его нет, а думать и гадать, взвешивать все «за» и «против», короче, заниматься умственной деятельностью собака не может. А работник иммиграционной службы хоть и с большой натяжкой, но все-таки человек. И его ай-кью по определению не очень высокий, иначе бы он работал в другом месте.

— Джастин, о чем мы сейчас говорим? Ты же будешь иметь дело не со средним работником, а с конкретным, у которого ай-кью может быть выше твоего. Ведь ты тоже не средний негр. Вот и встретятся экстраординарный негр и экстраординарный работник иммиграционной службы. Только проиграть, как, впрочем, и выиграть, в этом поединке можешь только ты. Как ты думаешь, почему мы одному актеру верим, а другому нет? «Быть или не быть, вот в чем вопрос». Один актер продекламирует — дрожь по телу идет, другой — зевнуть хочется. Наше эмоциональное восприятие, наверное, не так уж сильно зависит от ай-кью. Я знал довольно тупых людей с повышенной эмоциональностью. Итак, почему мы одним верим, а другим нет?

— Наверное, мы не верим тем, кто говорит что-то, что не совпадает с нашим опытом.

— Неверно, Джастин, ведь оба актера говорят один и тот же текст. Почему мы одному верим, а другому нет?

— Мы инстинктивно верим или не верим.

— Конечно, но не в этом дело. Просто у хорошего актера есть второй план. Первый план — это текст, второй — это прочувствование тескта. Это Маленькая барабанщица, которая проделала путешествие с арабом, хотя это был и не араб. Джастин, ты будешь рассказывать, как тебя преследовали, но пока ты внутренне через это преследование не пройдешь, тебе не поверят.

— Я знаю несколько человек, которые получили убежище в Америке. Неужели все они готовились к интервью по этому методу? Неужели сотни тысяч человек, которые получили убежище в Америке, работали над созданием второго плана? Или всех их преследовали? Почему-то я сомневаюсь, что из подающих наберется хотя бы десять процентов настоящих жертв преследований. По крайней мере, все, кого я знаю, со смехом рассказывали об интервью.