Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016 - Коллектив авторов

* * *

Это жаркое лето, которое станет зимой,беспардонно озвучило наше с тобою молчанье.Голоса, улетая на юг, где назойливый знойих давно ожидает, останутся с нами случайно.

Прибывает вода, прибывает большая вода,скоро выйдут дожди разгибать свои жидкие спины.Ты, наверное, скоро умрёшь, но не бойся, когдаэто станет фрагментом почти очевидной картины.

Ты, наверное, скоро умрёшь, я умру за тобойчерез (страшно подумать) четырнадцать лет или восемь,и огромная память, покрытая страшной водой,воплотится – теперь уже точно – в последнюю осень.

Будут хлопать, взрываясь, комки пролетающих птиц,отменив перспективу, себя горизонт поломает,и границами станет отсутствие всяких границ,и не станет тебя, потому что возьмёт и не станет.

Ты красиво умрёшь, ты умрёшь у меня на руках,или нет – ты умрёшь на руках у другого мужчины,это он будет пить твой с лица истекающий страхтри мгновени до и мгновение после кончины.

Треск лесной паутины… по-моему, именно онвоплотите в хрипение свечек в побеленном храме,где какие-то деньги шуршать не устанут вдогонмимолётным молитвам, которые будут словами.

Будут камни лежать; их под кожей солёная плоть –кристаллический воздух для духов подземного горя,оным, видимо, нравится каменный воздух молоть,выдыхая остатки в пустыни песочного моря.

И, не зная зачем это всё я тебе говорю,я тебе это всё говорю как нельзя осторожно,потому что умрёшь, потому что я песню пою,потому что нельзя это петь, но не петь невозможно.

Я смотрю тебе в спину, которая движется вдользасекреченной улицы в сторону грязного рынка:между тонких лопаток твоих начинается соль,поясню – продолжая нетвёрдую нежность затылка,

ты идёшь не быстрее, чем я ухожу от тебя,ты идёшь, отбиваясь ногами от собственной тени,ты идёшь по границе уже неземного огня,напрягая колени…

* * *

Который крот– не видит ничего,а под землёй – земля, змея и змеи,а на земле кроту – никаково,пока он позу смерти не изменит.

Он не драчлив, но с умыслом жесток,свой армянский нос валяя в разном,он не слепой, а дважды одинок,но зрение считает делом грязным.

Который бабочка – пускай летит на свет,пусть шелуха с крыла, головки, лапкискрипит, упав, ну скажем, на конверт,лежащий ненадписанным под лампой.

Пускай он – бывший гусеница, онне может кушать воду и нектары,зажатый между крыльев с двух сторон,он исчезает в молодости старым

и умирает сразу в никуда,что требует тройного объясненья.О бабочка – бумажная руда,добытая в пыльце стихотворенья.

Вокруг нелюди, рыбы и цветы,и две щепотки пылевидной молилегко минуют муки красоты,изнемогая от волшебной боли.

* * *

Смотри, дружок, скорей смотри сюда:жизнь – это ласка, то есть не борьба,а прижимание детей, травы, и кошек,и девушек то к шее, то к плечу…Лечись, дружок, покуда я лечу,как насекомый ангел летних мошек.

Ольга Брагина

Стихотворения

Поэт, прозаик, переводчик с английского и украинского. Родилась в Киеве. Автор книг «Аппликации» (2011 г.), «Неймдроппинг» (2012 г.). Публиковалась в журналах «Воздух», «Дети Ра» (Москва), «День и ночь» (Красноярск), «Зинзивер» (Санкт-Петербург), «Южное сияние» (Одесса) и других.

* * *

ибо за смертью памяти нет, и кто во гробе воспоет тебя,плывет на плоту из Варшавы, вот берег и желтые травы,и плавится плот, и бессмертье наступит вот-вот,и поезд, который отстал, с верхней полки на плот упадет,и олово капнет сплошным сургучом на открытую рану,и больше рассказывать сказки ему по прибытьи не стану.Матерь Божья милосердица наша на проспекте ночная стража,главный спросил: «Кто идет», но никто не идет здесь давно уж,и расплывается юным бельмом красной краски околыш.ибо за смертью памяти нет, велят выключать свет ровно в десять.вынуть бы душу вон, которую не на чем взвесить,ибо за смертью новая смерть, и так еще серий триста,диск о любви the best на заднем забыт у таксиста.

* * *

как будто мы и не рождались вовсе,не бродили под барочной балюстрадой Парка Горького, и толькоягнята-мотыльки молчат в молочной пене, сойка,съедобный колос до земли коленопреклоненный,свинарка жмется, и пастух дорической колонной сожметсяв мирный атом на твоей ладони, скучным садомразверстая земля, и места нет для поцелуев,к жильцам большой земли, конечно, не ревнуя,как будто мы и не рождались, одиночеств завистьтолкала вслед, и бодрый голос Левитанасбивал со счета «три» прицел, остаться странно,девятый круг пройдя по ниточке исхода.сегодня, как всегда, хорошая погода.

* * *

И вот я уеду на берег Лазурный, а Нина приедет в Париж.Не знает французского Нина? Да что ты, мой друг, говоришь.Нейлона еще не бывает – и тушью рисую штришки.Китайскою тушью, и линий обстрела тонкиПроплешины, рытвины неогороженной плоти.А как вы на мутной воде вместо крови живете?Не знает французского Нина – хватает на улице грипп,Открытку с беленой звонницей – там кто-то известный погиб.Но кто разберется под текстами бренных соседей,Таблицею Брайля, умноженной атомом меди.Где сердце его, обведенное синим мелком.В сосуде хрустальном в лесу под пасхальным катком.Ведут в жандармерию Нину и садят на стул,Пока нерадивый ажан в протоколе уснул.Она улыбается, машет решетчатым окнам,Всем классикам глины родной незаметно подобной.Живыми родятся их детские пупсы в фланели,Как будто последнюю роль написать не успели.Как будто в пустующий зал, как обычно, за скобкиОна отправляет слова без нажатия кнопки.Не знает французского Нина – всё пишет славянские еры,Свободным отечествам славу поет и наследникам верыВесной граммофон, и пластинка трещит до конца,И в черном проеме не видно чужого лица.

* * *

граница – это от слова «грань», просыпались в такую рань,вспоминали поля цвета скатерти Пиросмании водицы чуток выбивали в забившемся кране,черный ворон кружился над выгоревшими костьми,сувениров на память для всех любопытных возьми,пожалей, что, наверно, не станешь искусным гравером,чтоб по чуткой отчизне проехать на фирменном скороми попасть в молоко из разлившихся рек при пристрелке,все усилья любви что бесплодны, мы знали – так мелки,граница – это от слова «гранит», серый песчаник мокрый,спецкор в новостях твердит, что за окнами бродят огры –мелким детишкам нечего делать в ночной степи,ты отдохнешь, до утренней потерпи,ложки считают, простыни сложат в саван,учебник зияет в пустоту прецедентным правом,перекати большое сонное поле –переплести его для альбома что ли.

* * *

не плакать больше нам на реках Вавилона.трагических сюжетов, перебранки хора и гостейприемник выключив, во тьме нашарив соннона стенке, где страны какой-то вождь, потом разлейпо третьей что ли, ибо сбились мы со счета.дитя в коляске падает за три пролета, кинокамера строчит,и шпулька вылетает, катится, вернуться в воды плодамечтает, в черно-белом незаметен местный колорит.но плакать больше сил нет вовсе, и теперь к войне готовься.домашнее задание, в котором опечатки отыскал,несешь учителю, с той стороны, где в небе мягкость ворсасливается в одно с металлоломом скал,не плакать ни о чем, слезы твоей не стоит ибовся кровь, что землю пропитала от дороги допоселка, где в тебя теперь стрелять могли быпод арию Манон Полины Виардо.

Валерий Гребнев

Катулловы полиоркетики

Род. в 1965 г. в Ярославле, где прошли детские и школьные годы. Окончил физфак МГУ. Работает в Москве. Автор двух сборников стихов. Это вторая публикация в журнале «Плавучий мост».

От автора

Кажется, Катулл, первый был взыскан поприщем, где либо Афродита в пределе играющих чар преображает диаду противоположностей в лице бога войны, либо, наоборот, Apec в приближении к сокровенной сущности монады находит наитием ненависти себя связанным со своим врагом узами богини любви, но, пораженный этим, поэт отказался понимать происходящее, ибо лишь ветхая мудрость жертвоприношения ворожит над сердцами борющихся и любящих, освобождающих и пленяющих друг друга, ведущих в вожделенных цепях дорогами судьбы друг друга и восхищающих друг друга непримиримой осадой в нечаянное урочище coincidentia oppositorum ради богоуподобления наперекор закону противоречия и в меру вещего ведения космических ритмов обнаружить под сползающим линовищем одной державной силы иную, неодолимую, в любви опознать ненависть, в чертах Ареса прозреть черты Афродиты и т. д.