Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016 - Коллектив авторов

Нерваль

…Тогда уходят корабли,Их первосозданные тениБредут чуть сбоку, и огни землиПрощаются с огнями борта медью бликов.В воде играют очереди доков,И рыбьи стану боковНебритой набережной таят.Пахнет морем. Редкие огниТо тут, то там мерцают,Птичьи тениСкользят по горбылям воды.Темнеет.Где-то он, корабль?Ему соленый ветер ест глазаИллюминаторов,И свет танцует ночьюПугливый танец дочерей огня.Ах, Сильвия серебряного края,Монеты Лун на дно озер бросаяРазрушенных просторов Валуа,Не льется сонный луч на памяти весла.

Могила над Нервалем в виде чаши,Кусок материи наброшен ей на уши,Как волосы или парик.Вобравши пламень, плод над ним горитИ скалит глаз единственный – шиповник.

А мысли, чем они не птичьи трели,Стучащие о костяную сферу?Амуры или вороны пропелиГимн мимо проплывающей Киферы?Гори-гори, фонарь Александрии,Уж скоро кораблей борты сырыеВойдут в твою невидимую гавань.

Рембо

Колотилдеревянной ногой,Раздавал жалоб очереди,Луны франков в пояс зашил,Хоть хотел, но жену не нажил.А вокруг хлор да бромИ нарывы пустыни кругом.От Харара дошло до Кабула,Небо длань через век протянулоИ ведет с мышеловками торг –Не дадут ли за дерево ног:«Вы подбросьте высоко: авосьДотянусь, а в долгу не останусь».Но мы отвлеклись.А ведь больше я и не знаю.Сестра (младшая) рядом.Ритм гармоники губЛихорадка емуКолотушкою в сон нашептала.И тогда захотелось ему(То желание то нарастало, то пропадало),Чтоб взорвался уснувший снаряд.Вот каким видится мне исходНегоциантаРембо.

Видение

Какое странное виденье:Я магазин увидел чучел.Глаза смотрели мутные оленя,И лося тело чем-то набивалХозяин лавки, маленькая ланьСтояла рядом с трупиками уток.Я дверь толкнул, и чучела, как будто,Все на меня взглянули, и хозяинОставил тело лося ненадолго.Мне душно сделалось и я спросил зачем-то,Часу в котором закрывают лавку.«О, времени у вас премного!» –Сказал хозяин, странно улыбнувшись,Как будто знал, что в лавку я вернусь,Но не сегодня-завтра, а нескоро.

Рыбы

Над прорубью нефинского заливаМне повстречался некий человек:Глаза большие, черные, бородка,С висков зачесанные волосы на темя;Он появился будто из воды(То есть неожиданно) – кругом снега и лед,И далеко – сутулый рыболов.«Вы, кажется, печалями объяты –Располагает к этому погода»,«А вы как будто бы из этой Леты,Хотя не Леты, озеро – Коцит…Я не услышал, как вы подошли».«Ну-ну, оттуда, прибыл издалека,По-крайней мере, на трамвае не добраться.Нездешние я коротаю ночи…»«Ужели вы…?» «Да, здравствуйте, приятноС негрубым человеком поболтать.Вы здесь наездом, или Петербуржец?»«Я Ленинградец, ставший Петербуржцем(Что не сказалось на числе простуд),Тогда как вы – как раз наоборот».Он улыбнулся: «Что там, расскажите,Что сталось? И читают ли стихи?»«Вам приведу пример: вот Летний сад –Построили-покрасили заборы,Зеленым цветом все размалевав,И все провинциальные фонтаныДля барышень (еще провинциальней)Под ручку с хулиганами с цигаркой».«Вы что-то не по возрасту брюзжите…Но все же новости. Спасибо, я пойду».«Михайло Алексеич! Подождите!»Но тут рыбак задвигался на льду,И солнце луч метнуло в тучи щель,И надо льдом блеснула чешуя,И пронеслось: не может быть… Форель?

Постскриптум

Есть рыба корюшка,Она хладолюбива,Расходится из Финского заливаВ реку Сестру и Руккалу, и Лугу,Бывает, попадается в НевеИ в Ладожское озеро заходит.

Владислав Пеньков

Ветром полынным…

Пеньков Владислав Александрович, род. в гор. Владивосток в 1969 г. Член Союза российских писателей. Автор трёх сборников стихотворений и ряда публикаций в российской и зарубежной периодике. Сменил несколько мест жительства и несколько работ. Особенно сроднился с Витебском, Североморском и Таллинном, где сейчас и проживает. Надеется на то, что стихи (не его стихи, а поэзия как таковая) не просто нужны, а необходимы граду и миру, как воздух, который не слишком-то и ценим, пока он есть. Из этого Символа веры он и исходит, соприкасаясь со стихами.

Лётчик

Проходишь по лезвию – больно и втуне.Восток серебрится речною форелью.А запад пылает кипящей латунью.Ну вот и апрель. Поздравляю с апрелем.

Летит самолёт – стрекоза скоростная.Дрожит в небесах, расплавляясь, полоска.И скоро уже наступает Страстнаянеделя для мира из мёда и воска.

И лётчик, как бог, наблюдает за намистоликой печали. Но впрочем, не стоит…Он любит лишь это вот небо, ночамисравнимое с жизнью его холостою.

Простой гастролёр меж землею и небом,что этому парню кресты и осины.Он просто проходит сквозь дымчатый невод,пока позволяет запас керосина.

Золотая рыбка

Арс Т.

«Жил да был художник»… Кто? Не важно.Важно, что вокруг была эпохане обычной истины бумажной –судорог и судорожных вдохов.

А художник брёл по райским тропками ловил на золотую рыбкудымчатую, блещущую робко,мира неотмирную улыбку.

А земля горела под ногамии дымила самым чёрным смогом,множилась бинтами и гробамии не разговаривала с Богом.

Ёжилась в отделе хирургиипод казённым грязным одеялом.Всё вокруг – другое и другие.Почему же это так немало –

чтоб плескалось в жиже человечьей –чтоб в крови плескалось и блестелозолотом певучим и беспечнымэтой рыбки радостное тело.

Postimpressionisme

H.

Музыка. Музыка. Музыка. Нежность.Долгий закат, как гудок парохода.Вот и приходит моя неизбежность –лётная, сладкая горько, погода.

Слово не всуе годиться для связки –вечер наполнен присутствием Бога.Вечер медовый, прохладный и вязкийперед огромною ночью Ван Гога.

Мы ведь с тобой на другое начхали.Нам подавай на воздушной тарелкевзвар облаков – виноградником Арля,жемчуг созвездий, не очень-то мелкий.

Девочка пела. Гитара звенела.Пташка летала, крылом задеваяпальцы деревьев. Бродяги несмелопили «тройной» в ожиданьи трамвая.

Как же немного для счастья мне надо –чтоб подымались фонтанчики светаот кистеней золотых виноградапосле заката и перед рассветом,

чтобы бродяги мычали и пили,не торопясь, словно вечность и славапахнут клошарскою едкою пыльюи парадизом – «тройного» отрава.

Чувствовать это. Господни процентывырастут вечером пляской бродяжьей.Каждый из них отзовётся Винсентом,ветром полынным и пухом лебяжьим.

Не стоит жалеть

Не стоит жалеть, но жалею.Не надо грустить, но грущу.Поскольку закаты алеют.Постольку, поскольку прощу

и холод вечерний собачий,и весь этот космос простойза то, что он всё-таки плачетнад взятыми им на постой.

И плач до сих пор не стихает.Сквозь плач он со мной говорит –не музыкой и не стихами,а тонкой полоской зари.

Вечернею, дымною, узкой,сказал и печали обрёк.Сбывается зыбко и тусклокакой-то нездешний намёк.

И это уже не отпустит.А вся-то причина лишь в том,что тонкая ниточка грустина небе огромном пустом.

So What

Белая, как солнце над пустыней,клиники эстонской простыня.Девушки не ходят, а пружиняти совсем не смотрят на меня.

По подушке волосы рассыпав,и не просто волосы, а хайр,медсестре больной от недосыпадай уснуть и тоже отдыхай.

Что-то там не так с деленьем клеток.Ничего, справляйся с этим сам.Было у тебя индейским лето,были чудеса и небеса.

А сидящий рядом на припёкелампочки, горящей над тобой,с крыльями, острей любой осоки,проблеснёт глазами и трубой.

Этот тип особого помола.Всё ему на свете нипочём.Пусть его пронзительное соловзрежет свет пронзительным лучом.

Это хорошо, а не жестоко.Зацени, как долго держит он(лучшие традиции джаз-рока)этот стон, переходящий в звон.

Ведь тебе давно уже приеласьна ушах висящая попса.Значит, хорошо, что ангел-Дэвиснапоследок поглядит в глаза.

Имя

Наташе